Опасные манипуляции 2 - Роман Феликсович Путилов

дужку наручников, зацепив второе кольцо браслетов на трубе отопления. Через минуту все было закончено. Милиционеры отряхивали помятую форму, на полу, растянутый наручниками между батареей отопления и решёткой оружейки, лежал огромный мужчина лет тридцати пяти, в сером турецком свитере, и жизнерадостно улыбался. Я, наскоро почистившись, двинулся к выходу, но был остановлен дежурным:

— Николай, а ты куда?

— В каком смысле куда? К себе.

— Этот гражданин на полу тебя дожидался.

— ???

— Он пришёл становиться на учёт, как ранее судимый, руководство сказало, чтоб ты провел с ним беседу, так что забирай, а то нам надо полы мыть, дежурство сдавать, а тут твой клиент лежит.

Под радостное хихиканье присутствующих, в том числе и жизнерадостного тела на полу, я забрал у дежурного голубенький листок справки об освобождении:

— Я сейчас схожу к начальству, а потом к вам вернусь. Я у вас поработаю, а то у меня в кабинете не прибрано, гостей неудобно принимать. А с полом вы уж сами разбирайтесь.

Весёлый гражданин, дожидавшийся меня на полу, по документам оказался форменным душегубом. За первое убийство он был помещён в психбольницу, откуда был выпущен через три года, как полностью излеченный. А подышав год воздухом свободы, и, очевидно, заскучав, нанёс тяжкие телесные повреждения со смертельным исходом, а потом, уже на «зоне» убил ещё кого-то, за что в совокупности отсидел четыре года, но был опять признан невменяемым, и после двух лет лечения, был признан неопасным членом общества.

Вот с таким гражданином я, согласно приказа министра, должен был провести беседу, а затем «профилактировать» его, чтобы гражданин больше не совершал ничего дурного, а уж если совершил, то, по замыслу мудрецов из министерства, должен быть задержан чуть ли ни в момент совершения противоправного проступка. Слава Богу, на выполнение данного приказа особо никто внимание не обращал, пока бывший «зека» не совершит двойного убийства. Вот тогда и опера и участкового, на территории которого злодей был прописан, увольняли автоматически, а то и привлекали к суду. Поэтому, брать на себя ответственность за поведение такого гражданина было смерти подобно, и с этим надо было что-то делать.

Когда я вернулся в дежурку, там все было благопристойно, мой клиент смирно сидел в одной из камер, свежевымытый пол влажно блестел и радовал глаз. Я подошел к дежурному, кивая на гражданина в сером свитере:

— А что за скандал то был с утра?

— Да твой псих в коридоре мужику какому-то в нос заехал, а потом, представляешь, кровь с кулака слизывает и говорит: «Земляк, а ты вкусный, я тебя потом съем».

— А зачем наручники с психа сняли?

— Мы психиатрическую бригаду вызвали, а он пообещал, что больше так шутить не будет, так как в больницу не хочет.

— А пострадавший то где?

— Пострадавший сказал, что претензий не имеет и ушёл от греха подальше. Объяснение вот. — дежурный протянул мне исписанный неровным почерком лист сероватого казённого бланка. Ну да, все верно, Иван Башкатов пояснил, что сегодня утром он в помещении отдела милиции поссорился с ранее незнакомым ему человеком, что их ссора является его личным делом, претензий по данному делу он ни к кому не имеет, больше по данному вопросу просит его не беспокоить.

Следующий час я сидел, ни на секунду не отвлекаясь от фигуры своего собеседника. Гражданин Ангелов Борис Владимирович (фамилию он зачем-то сменил перед первым убийством), казался мне медведем в человеческом обличии. Огромный, физически развитый мужчина, добродушно улыбался, глядя на меня по детски наивными голубыми глазами. Но картинка, как этот «олимпийский мишка» чуть не придушил помощника дежурного, а потом и меня, причём не глядя и одной рукой, заставляло меня быть в постоянном напряжении.

Медведь, как известно, существо абсолютно непредсказуемое и коварное. Сейчас оно умильно заглядывает тебе в глаза, выпрашивая лакомство, а через долю мгновения острые, как ножи, когти отрывают голову глупого человечка с тонкой шейки. Я чувствовал, что передо мной сидит вот такой зверь в облике человека, зверь, который вероятно, сам не знал, что он выкинет в следующую минуту. И я боялся. Нет, меня не пробивала неконтролируемая дрожь рук, голос мой не скрывался на истерический визг, но я боялся. Я чувствовал, что ухоженные руки Ангелова, жестикуляцией которых он сопровождал историю своей неправедной жизни, в любой момент может изменить свою траекторию, и этот толстый сильный палец с аккуратно обрезанным ногтем, например, воткнется в мою глазницу. И этот «шалун» обязательно бы сделал это, но его останавливает, что просто так он отсюда уйти не сможет, и это его удерживает от того, чтобы дать волю своим желаниям.

Конечно, я всегда, все годы службы, одним глазом следил за посетителями моих многочисленных служебных кабинетов. И, неважно, кто это был — седой и жёсткий «зэчара» с двадцатилетним сроком отсидки или семнадцатилетняя нимфа, перебравшая на вечеринке слабоалкогольных коктелей. Истории о невнимательных следователях и дознавателях, обваренных кипятком из чайника или получивших в глаз авторучку во время допроса, нам регулярно доводили.

Но сегодняшний мой «гость» отличался от всех предыдущих. Я чувствовал, что он бы убил меня с весёлым любопытством, как злой ребёнок отрывающий крылышки бабочке и был очень рад, что не повёл этого человека беседовать один на один в мой кабинет. А Борис Владимирович продолжал вещать хорошо поставленными голосом, доброжелательно улыбаясь:

— А потом меня перевели в спецбольницу в Набережных Челнах, и я понял, что на зоне был просто курорт. Нас с утра выгоняли в общий зал, и там держали до вечера, даже в туалет не выводили. А хоть слово скажешь — тебя сразу на сутки на «вязки» в кровать и двойную дозу магнезии вколят, а то еще чего похуже. И ты лежишь сутки привязанный к этой кровати, и чувствуешь, как у тебя мозги и все тело просто кипит, сутки ты просто умираешь в этой кровати. И тогда я стал лечиться по настоящему, и вести себя примерно, и меня вскоре признали общественно не опасным и выпустили…

Через час приехал психиатр, пожилой доктор с глазами библейского мудреца, в сопровождении двух санитаров. Присев в уголке, он поговорил с Ангеловым минут пять, и сказав, что случай не его, невменяемости он не наблюдает, откланялся.

— Мне сегодня очень