Дикая раса - Ольга Онойко

— А мурятам нельзя мороженое, — пробормотала Света, пытаясь посмотреть вазочку на свет.

В парке, окружающем лечебницу, стоят там и сям деревянные скульптуры. Звери, сказочные герои, избы и терема. В один терем ей страшно хотелось залезть, но нужно было сначала пробраться сквозь чащобу, а это требовало не ее силенок.

Еще была любимая скамейка. Интересно, на месте она? Кто-нибудь сейчас на ней сидит?

…тогда, в тот день, тоже пригревало солнце. Утренняя процедура прошла легко, и Свете разрешили посидеть в парке. Позади скамейки холмом подымались лесные цветы, а за ними — частый, пронизанный золотистыми лучами лес. Переносной матрасик грел снизу, медленно шевелился, чтобы у сидящего ничего не затекло. Вокруг было безлюдно, и Света стащила с головы вечный капюшон. Из-за болезни у нее выпали волосы. Голова мерзла — так она говорила всем, но на самом деле просто не хотела блестеть лысиной.

Рядом на полскамейки светился голографический экран над раскрытым браслетником — замершая карта Метагалактики из детской энциклопедии. У Светы редко бывали силы читать, но она очень старалась учиться. Времени мало. И вот: теперь даже смотреть видеокнигу не находилось сил. Психологи говорили мириться со своим телом, но она все равно ненавидела его, опухшее, корявое, уродливое и бессильное. За что ей так?

Где-то за деревьями со свистом летал Васька. У Васьки два года назад отнялись ноги, но он по этому поводу не переживал особо, говоря: «Когда выздоровею, чем ходить, сделают. Главное — что голова не отнялась!»

Голова у Васьки работала хорошо.

У него болезнь протекала по-другому. Ему бывало либо совсем нормально, либо очень-очень плохо. Свете все время было неважно, но совсем плохо — почти никогда. Васька мог бы попросить у нянечки экзоскелет и ходить, даже бегать, но предпочитал инвалидное кресло, потому что умел снять ограничения на высоту и скорость. Гонял в своем инвалидном, как в истребителе. Даже выше деревьев подымался иногда.

А еще Васька верил.

Любимое слово у него было «не исключено». «Не исключено! — говорил он, покачиваясь в гравикресле, как в люльке, возле светиной любимой скамейки. — Не исключено, что мы с тобой оба попадем в статистику. Вчера Липатов сказал, что это просто на всякий случай говорят, что один из двухсот выздоравливает. На самом деле один из ста. Тут нас как раз двести человек, и мы с тобой выздоровеем».

«А все остальные умрут?» — спрашивала Света.

«Ну… не знаю, — Васька тушевался. Он не думал о таком. — А может… знаешь, не исключено, что Волшебная Бабушка приедет! Липатов сказал, что на всякий случай это секрет. Чтобы… ну, не надеялись зря. А она приезжает, и тогда статистику подделывают, потому что выздоравливает один из двадцати!»

«А зачем подделывают?»

«Про Волшебную Бабушку нельзя рассказывать. — Васька таинственно понижал голос. — А то она силу потеряет».

«А мне чего рассказываешь?»

«Нам можно. Мы все равно больные».

Таких умозаключений Света не понимала, но спорить не пыталась. Сил не хватало спорить, да и обижать Васькину свирепую веру было нечестно. Только иногда вырывалось…

«Помнишь Динарку? — говорил он, вытаращив глаза. — К ней Волшебная Бабушка пришла, посмотрела, и она сразу выздоравливать стала! И сразу улетела домой, потому что если уж начал выздоравливать, так все, в обратку не ляжешь! И теперь она дома живет!»

«Вась, — устало отвечала Света. — Динара умерла».

Когда знаешь, что жить тебе отмерено тринадцать лет, это очень способствует взрослению.

Синдром Мура.

Он же синдром внешних территорий.

…Раз в полгода приезжали родители. Привозили ненужное, смотрели на Свету и плакали украдкой; она все собиралась сказать, чтобы не приезжали больше и не мучились, но никак не решалась. Она уже раз попала в статистику: из скольких-то родившихся на колониях один ребенок предрасположен. Только на Терре-без-номера не рождаются мурята, потому что она слишком похожа на Землю; и Урал арендовал здесь землю под лечебницу.

Может, Света Тихорецкая опять попадет в статистику.

Никто не умеет лечить синдром Мура.

Но дети Урала выздоравливают чаще.

…В тот час у нее не было сил обращать на что-то внимание. Вяло текла единственная мысль: она умучилась сидеть, надо расправить матрасик на скамейке и лечь поспать. Придет нянечка — не станет будить. Вызовет каталку и увезет в палату. Но чтобы расправить матрасик, надо было сначала с него встать, а для этого — сосредоточиться, поднять голову со скамейкиной спинки, спустить ноги наземь, выключить видеокнигу и убрать браслетник… слишком уж много всего. Света думала, что так и заснет сейчас сидя, и по всему телу пойдут синяки.

А потом произошло чудо.

Кто-то шел по аллее. Медсестра или доктор. Незнакомая женщина. Туки-тук — стучали аккуратные каблуки, и вся она была аккуратная, свежая и удивительно красивая, хоть вовсе не молодая. По белому халату, накинутому поверх серого делового костюма, скользили солнечные пятна. И глаза были серые, ясные, с солнечными зайчиками внутри. Незнакомая доктор была небольшого роста, но почему-то сначала Света увидела только ее. Лишь потом различила, что женщина не одна, и поторопилась натянуть капюшон. Два парня вышагивали следом, такие здоровенные, что от одного взгляда делалось неуютно. Уж точно не из докторов. Один с темными короткими волосами, другой — с длинными, ярко-желтыми, как солнечные лучи.

Возле светиной скамейки они остановились и поздоровались. Как будто бы к Свете и шли.

Неожиданно расхотелось спать. Откуда ни возьмись появились силы.

Света подумала, что от волнения.

— Я баба Тиша, Светочка, — сказала ясноглазая женщина. — Это Костя Полетаев, еще его зовут Солнце. Он прямиком с Третьей Терры, разгромил там бандитское логово. А до этого воевал с пиратами.

— Ну что вы, в самом деле, Алентипална… — сконфузился Солнце.

— Юра Этцер, — самолично представился второй, черноволосый. — Кайман, — и подмигнул. Глаза у него были разные — не цветом, а формой. Один нормальный, второй раскосый. Удивительным образом это его даже красило.

— Про Юру я рассказывать не буду, — сощурилась Алентипална. — Он — тайна.

Света забывала дышать. Как-то не вышло начать бояться, а что еще тут чувствовать, она не знала. Даже удивления не было.

С ней должно было случиться чудо — и оно случалось.

— Мы пришли к тебе.

И Солнце повторил эхом, присев на корточки рядом со скамейкой, глядя улыбчиво:

— Мы пришли за тобой, — а потом вдруг сгреб ее в охапку и устроил у себя на руках, как звереныша; она и вскрикнуть не успела. Таращилась на них почти невежливо. Руки Солнца, по-настоящему горячие, обжигали бока сквозь кофту. Алентипална накрыла лапку девочки, вцепившуюся в солнечное плечо, своей маленькой белой кистью.