Мастиф - Елизавета Огнелис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ясно? — рявкнул он так, что пол дрогнул.
— Ясно, — раздались нестройные голоса. — Ясно то ясно, что делать будем?
— Драться будем, — спокойно сказал Мастиф, так, что у присутствующих мурашки по коже побежали. Славная будет драка, может быть — последняя…
Глава 29
— А можно я с вами? — спросил от двери хрупкий юношеский голос.
Все лица повернулись туда, на звук, на надежду. Люди вдруг заулыбались, напряжение спало, ушла безнадежность из глаз. В самом деле, как они могли забыть, что младшенький то у Мастифа — сверхчеловек? Все может. Как захочет, так и будет, не балуй. И отца любит, да не просто любит, а — слушает.
— Можно? — спросил еще раз Иван.
— Разрешаю, — буркнул отец. Александр теперь понимал, чей голос он слышал на площади, и кто смог вывести их из-под обстрела.
— А можешь… — с подлой улыбкой начал Полкан.
— Не могу, — вздохнул мальчишка. В пять лет он выглядел на пятнадцать. Уже выше Александра, чуть поуже в плечах, пока еще нескладный, вместо кудрей — вихры и патлы.
— Нельзя, — еще раз вздохнул Иван. — Только при самообороне, таковы правила.
— Сегодня одни правила, завтра другие, — прогудел «стачечник» по кличке Кощей. После Артемича он стал во главе бывших заводчан.
— Но сегодня они такие. Правила нарушать можно, но за это…
— Понятно, как в футболе, — проворчал Александр. Они уже не раз разговаривали с сыном на эту тему. — Желтая карточка. А может быть и красная.
— Я могу отключить их оружие, даже если ваше рядом будет, — радостно сообщил Иван.
За столом все вскочили, глаза заблестели. Есть управа и на новую власть. Выкуси, русского мужика так просто не возьмешь!
— Бойню объявляю завтра, как рассветет, — сказал Мастиф и сел в кресло. — Иван, сделаешь так, как сказал, когда я тебе прикажу. Сегодня спать, проверить оружие, выставить караулы. Я на первой смене. Никому не жрать. Кто нажрется — здесь останется.
— Обижаешь, начальник, — весело отозвались голоса.
Утром Александр надел белую майку. Потом покопался в шкафу и нашел белую рубаху. Там еще есть белые штаны, он помнил, они на самом дне, еще из прошлой жизни. Подпоясался белоснежным кушаком, навесил ножны с «Барракудой» из дамасской стали. Сначала этот нож принадлежал Тимуру. Потом, когда чеченец побратался с Наилем — перешел к татарину, как братский подарок. С этим ножом татарин на сверхчеловека вышел. За спину Мастиф закинул не автомат, а ножны с мечом Полеслава. Встал, потянулся, покачал плечами. Как голый, страшно даже на улицу выходить. Но пересилил себя, обулся в начищенные с вечера кирзачи — и вышел. В гудящую толпу, где вокруг — глухой кашель и сверкающие глаза, в звон оружия и шорох грязной одежды.
— Где Шпак?
— На поле пошел, урожай добирает, — отозвались со смешками.
— Ладно, мы тоже, как вернемся, — пробормотал Александр. — Пойдем под белым флагом, — повысил он голос. — Полкан, с площади ведут пять дорог, я вчера прикинул. Поставь на каждую по два человека. Пусть сейчас выходят. Остальные — за мной.
Он повел их старыми тропами, между заброшенными домами, вдоль студенческих общежитий, по запущенным рощам, через ржавые заборы, сквозь загаженные и захламленные дворы. Они шли очень быстро, прекрасно понимая, что враг может уйти, ускользнуть, прознав о том, что будет побежден. И они, конечно, успели.
— Николай Павлович, Мастиф идет! Под белым флагом!
Тот, кого назвали Николай Павловичем, был высоким моложавым человеком, с высоким лбом, твердыми серыми глазами на открытом лице. Он не позволил звать себя дважды, в секунду поднялся, оделся, вышел из палатки, поправляя тяжелую портупею. Что же, посмотрим, наконец, что за чудище такое, этот ваш Мастиф, да еще под белым флагом — думал командир особого отряда. Никогда еще «Новой власти» не приходилось сталкиваться с такой невообразимой жестокостью, если и впрямь все, что приписывают Мастифу — правда. Во всяком случае, все разъезды, делегации и продотряды исчезали в судуйской области как в болоте. Ни слуху, ни духу, только странные разговоры, больше похожие на легенды. Хотя точно известно, что у Смирнова Александра Сергеевича на самом деле имелся сын-сверхчеловек, существовали неоднократные и достоверные подтверждения, что делало лидера повстанцев очень опасным. Недаром на усмирение этого зверя послали именно его, Николая Павловича, очень известного человека. Правда, известного в узких кругах, но это издержки профессии.
Впереди толпы, вооруженной чем и как попало, стоял тощий невысокий человек с белым флагом, в простой белой рубахе, в белых штанах, только чернели неуместно-драные кирзачи на ногах. Николай Павлович невольно сравнил себя с Мастифом. На голову выше, черная кожаная куртка, черные кожаные штаны, залихватский, опять же черный берет, только полусапоги на ногах — из мягкой светлой кожи. Николай Павлович поморщился, ему на миг показалось, что кто-то решил провести здесь конкурс клоунов, тем более что шрам на щеке Мастифа — словно приклеенная навечно улыбка безумного шута. Да вот только вопросы будут решаться серьезные, не черные и не белые. Красные здесь будут темы, кровавые вопросы и кровавые ответы: Центр решил окончательно и бесповоротно — Мастифа не должно существовать. Любой ценой. Именно поэтому здесь триста бойцов — сила небольшая, но кто бы знал, чего стоит только один, причем — любой боец из его отряда! Конечно, и по окрестностям надо будет пройтись, после того, как с мятежниками будет покончено. Разжирел, небось, местный народец без контроля…
Мастиф шагнул навстречу, и Николай Павлович предусмотрительно поднял руку — не стрелять!
— Я хочу видеть моих друзей, — сказал человек в белом, и всем, кто его слышал, вдруг показалось, что не человек, а огромная собака прорычала эти слова, давясь ненавистью и злобой.
— Я хочу видеть моих друзей, — повторил Мастиф, хотя уже заметил, уже видел, понял…
— Пожалуйста, — сухо сказал человек в черном, и протянул руку к виселицам, что стыдливо спрятались за голубыми елями.
Мастиф осторожно ступая, подошел к четырем окровавленным телам. Мертвы, кровь давно
