Лиса. Личные хроники русской смуты - Наталья Уланова

– Тяжело, отец… Убедили… Покрестите меня…

– Не отступишься потом?.. Не пожалеешь?..

– Не отступлюсь, отец. Да и пожалеть, думаю, возможности уже не случится. Всё, что ни делается – к лучшему. Покрестите…

– Верю твоим словам, но уповаю на лучшее, сын мой. Ибо в Крещении человек омывается от первородного греха и от других грехов, вольно или невольно содеянных до сего таинства, и возрождается благодатью Духа Святаго в новую, духовную жизнь, и входит в Церковь Христову. Только принявший крещение получит семя духовное и прикоснётся к великим таинствам, и сообщится через то ему благодать, сиречь Сила Божия…Так тому и быть, покрещу! Готовься, сын мой, ибо в крещении засевается в душу крещаемого семя нового человека, но растить его надо самому. Кому всю жизнь, а кому – и дня достанет. От человека зависит. От трудов души его. Ибо сказал святой Феофан: «Господь приступающего к нему приемлет, прощает ему все прежние грехи и снабжает силою побеждать живущий в нём грех, но самого греха не изгоняет, возлагая на самого человека, изгнать его с помощью даруемой ему благодати». А посему засею душу твою, словно землю, и да свершится воля Господня на небесах аки и на земли. Аминь!

Крестили Сашку ранним утром. И не в храме, а на улице – за ангаром, у пожарного гидранта. Восприемником, а, соответственно, будущим духовным наставником, стал сам крестящий его священник. Священникам разрешается быть крестными отцами своих крестников.

– Постился ли ты? – спросил он Сашку и вздохнул, всем видом показывая, что в курсе полугодичного поста принимающего крещение офицера и его давно крещённых товарищей, но… уж такой порядок – положено спросить.

– Постился, – вздохнул в ответ Сашка.

– Не грубил ли?

– Мне грубят, отец. Вот, зуб сломали… Может, их за это Бог накажет?

– Непременно накажет. На всё его воля, – улыбнулся уголками губ священник. Улыбнулся, кивнул каким-то своим мыслям и продолжил: – Примирился ли с теми, с кем в ссоре?

– Примирился… Из-за таких мелочей ссориться глупо…

– Каешься ли в грехах, вольных и невольных?

– Каюсь, отец. Грешить, значит суетиться. Нет у меня больше времени на суетное. Ни малого, ни большого. Как тут не каяться?

– Отрекаешься ли от сатаны, и всех дел его, и всех аггел его, и всего служения его, и всея гордыни его?

– Отрекаюсь…

– Отрекаешься ли от сатаны?

– Отрекаюсь.

– Отрекаешься ли от сатаны?

– Отрекаюсь!

– И дуни, и плюни на него…

Сашка дунул и, покосившись в сторону застывших в любопытстве охранников, сплюнул.

– Хорошо, сын мой!.. – одобрил священник. – А теперь повторяй за мной…

Хорошо поставленным голосом, Сашкин восприемник принялся читать обязательную для этого торжественного случая молитву. Никео-Царегородский «Символ веры»:

...

Верую во единого Бога Отца, Вседержителя,

Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым.

И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго,

Иже от Отца рожденнаго прежде всех век;

Света от Света, Бога истинна от Бога истинна,

рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша.

Нас, ради человек, и нашего ради спасения сшедшаго с небес

и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы, и вочеловечшася.

Распятаго же за ны при Понтийстем Пилате,

и страдавша и погребенна.

И воскресшаго в третий день по Писанием.

И восшедшаго на небеса, и седяща одесную Отца.

И паки грядущаго со славою судити живым и мертвым,

Егоже Царствию не будет конца.

И в Духа Святаго, Господа Животворящаго,

Иже от Отца исходящаго,

Иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшаго пророки.

Во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь.

Исповедую едино крещение во оставление грехов.

Чаю воскресения мертвых, и жизни будущаго века.

Сашка серьёзно и старательно повторял каждую произносимую священником строку. Старославянский язык был несколько непривычен для его слуха, и поэтому он боялся сбиться или произнести что-то неправильно. Но ничего – справился. И раз, и ещё дважды повторил он эти слова за своим восприемником, пока не почувствовал, не ощутил глубинный смысл каждого из них, смысл истинной Веры, которая, возгоревшись в душе человеческой единожды, не угаснет уже никогда.

– Аминь! – закончил священник и размашисто перекрестился.

Убогость обстановки не помешала ему совершить обряд в полном соответствии с предписаниями православных канонов. Крестильную купель заменил старенький тазик, с местами облупленный эмалью, которым пленники пользовались при еженедельной помывке и стирая изрядно обветшавший турецкий камуфляж, выданный им ещё в первые дни плена. Сашка взглянул на тазик с тремя зажжёнными и укреплёнными на его краю тоненькими восковыми свечечками, и скептически хмыкнул, но вслух своих сомнений озвучивать не стал. Не знаток. Ему уже случалось присутствовать при крещении, и он хорошо помнил, что крестильная купель если и не представляет собой произведение искусства, то всё равно должна выглядеть серьёзно и торжественно. А тут – какой-то тазик… Хотя, кто его знает, как оно должно быть? Крестил же Иоанн Христа прямо в Иордане, а Владимир, вернувшийся с берегов Босфора, где в Константинополе принял обряд крещения, едва сошедши с корабля, крестил всю Русь в Чёрном море, в том самом месте, где ступил на берег, а потом киевлян – прямо в Днепре? Сашка вздохнул и решил полностью довериться крестившему его священнику, а тот словно и не видел ничего вокруг, он вершил таинство.

– Сочетаешься ли ты со Христом? – строго спросил он.

– Сочетаюсь…

– Сочетался ли ты со Христом?

– Сочетался.

– И веруешь ли Ему?

– Верую, – и, с подсказки священника, тут же поправился. – Верую ему, как Царю и Богу.

Теперь Сашка слышал только глубокий, бархатный голос своего восприемника, видел лишь его ясные добрые глаза и, отрешившись от реальности, мысленно вторил ему, проникался его словами, впитывал их всей душой. Происходящее полностью захватило его. Все сомнения отступили, словно и не было их. Сашке вдруг пришло в голову, что ему давно не было так хорошо и спокойно.

– Крещается раб Божий вой Александр, во имя Отца, – левую руку священник возложил Сашке на голову, наклонив над импровизированной купелью, а правой, не торопясь, окропил склонённую голову набранной в ладонь водой, – аминь, и Сына, – сделал это во второй раз, – аминь, и Святаго Духа, – он в третий раз окропил его водой. – Аминь.

Дождавшись, когда переливающиеся на солнце струйки воды стекут в купель, он подал Сашке лежавший на его плечах рушник, заменявший ему епитрахиль, без которой священник не может совершать ни одной службы.

– Крещу тебя именем Иисуса Христа, Господа Бога и Духа Святаго, – трижды произнёс священник, пока его крестник вытирал голову и переводил дух.

После этих слов он осторожно открепил от таза и передал ему в руки одну из зажжённых свечей, а затем, открыв небольшую металлическую коробочку, достал из неё маленький алюминиевый крестик на синей бечёвке, больше похожей на нитку из вышивального комплекта мулине, пузырёк с елеем и кисточку. Надев на шею склонившего голову Сашки крестик, священник откупорил пузырёк, коротко макнул в него кисточкой и начертал ею на Сашкином лбу крест.

Воздух наполнился ароматом елея, пахнущим густо и волнующе.

Наблюдавшие за крещением, Сашкины товарищи стояли молча.

– Словно присягу принимаем, – вздохнул один из них.

Остальные кивнули, соглашаясь. Сделали они это без малейшей паузы, словно только об этом и думали.

– Так и есть, – подтвердил священник. – Как-то, в беседе с Никодимом, Господь сказал: «Рождённое от плоти есть плоть, но рожденное от Духа – есть дух. Кто не родится от воды и Духа, тот не войдёт в Царствие Божие». Что присяга, что крещение – суть рождение нового человека. Рождение от Духа. От зерна живой Веры, которая есть дар Божий, и без которой не бывает ни людской верности, но отваги воинской, ибо Дух – всегда твёрже плоти. Потому и крещение – есть только предначатие воскресения из ада. Уверовавший в Сына Божия кается в своих прежних грехах и очищается таинством крещения, а Бог-Слово входит в его душу, аки семя будущего урожая входит в подготовленную для него землю…

Сразу же после Сашкиного крещения пленным офицерам сообщили, что через четыре дня их отправляют в Зараслы. Им дали возможность помыться в неурочный раз, очередной раз переодели в непривычного вида камуфлированную форму без знаков различия (на этот раз в новую) и перевели в казарменный кубрик. Дверь в кубрике была стальная и толстая, словно в банковском сейфе, с закрывавшимся снаружи массивным запором. На окнах кубрика красовались внушительного вида решётки.

Был в этом переселении и связанным с ним новым статусом и несомненный плюс: впервые за полгода плена Сашку и его товарищей сытно покормили.