Марш - Эдгар Доктороу

Шерман на пару секунд задержался на ступенях крыльца, озирая уличную толпу. Как этому чертову идиоту удалось подобраться так близко? — ни к кому, в общем-то, не обращаясь, вопросительно проговорил он.

Кофейные чашечки были спешно убраны, а на столе лежал полковник с подоткнутым под голову вместо подушки сюртуком Шермана. Побелев от боли, Тик все же больше думал о том, как пострадала его форма. Кроме того, ему казалось неправильным, что он лежит в присутствии стоящих генералов. Попытался подняться. Перестаньте дергаться, Тик, — сказал Шерман и прижал его к столу.

Одним из трех прибывших хирургов был Сбреде Сарториус. Коллеги сразу вытолкнули его вперед. Он предложил полковнику обезболивающее. Тот отказался. Пуля сломала ребро, но вошла не глубоко, ее без затруднений можно было вытащить. Удалили осколки кости. На две-три небольшие кровоточащие артерии наложили лигатуру. Сбреде постучал полковнику по грудине и с удовлетворением отметил, что легкое не спалось. Зашив рану, прикрыл ее корпией, однако перевязывать не стал. Позвал санитаров с носилками, пояснив полковнику, что ему придется немного отдохнуть в полковом лазарете.

За всей этой сценой наблюдали генералы, собравшиеся вокруг, как студенты в медицинском училище. Генерал Шерман то и дело задавал вопросы — а это зачем? а почему вы это сделали? — на которые Сбреде упорно не отвечал, чем произвел на Шермана совершенно неизгладимое впечатление.

Проинструктировав ассистента, как дальше лечить раненого, он пошел оказывать помощь негру, который все еще лежал у крыльца. Шерман повернулся к одному из штабных и спросил: Кто этот полковник? Как фамилия? Он настоящий солдат, не то что большинство у них там в медицинском департаменте.

На рассвете следующего дня специально вызванная для этого команда расстреляла Арли Уилкокса. При соответствующем церемониальном антураже: конные офицеры, военный оркестр, сосновый гроб и подразделение пленных конфедератов, захваченных при Бентонвиле и доставленных к месту казни в целях назидания и вразумления. Приговоренному, который непрестанно вопил, что он военнопленный, слегка озадаченные конвойные объяснили, что именно поэтому его и расстреливают, вместо того чтобы вешать. Что ж, Уилл, — сказал он, обращаясь к фотографии в своем кармане, — снова мы вернулись к тому, с чего начали в Милледжвиле. Но тут, по крайней мере, расстреливать будут враги, северяне проклятые, а не свои же товарищи по оружию, так что Господь по-прежнему бесконечно милостив, и в будущем меня, возможно, признают мучеником.

Когда ему приказали рыть себе могилу, Арли работал вдумчиво и аккуратно, тщательно ровняя стенки ребром лопаты. Это мой новый дом, и я хочу, чтобы он был красив, — пояснял он.

Кальвина не расстреляли вместе с Арли Уилкоксом, потому что он был ранен и потому, что не очень ясна была степень его соучастия. Никто не мог понять, зачем негру было споспешествовать такому бесчинству. Определить, когда Кальвин Харпер будет достаточно здоров, чтобы принять участие в административном слушании, которое решит его судьбу, должен был Сбреде Сарториус.

Но тут поступил приказ, согласно которому Сарториус временно прикомандировывался к штабу генерала Шермана. Ему предстояло сопровождать Шермана в его поездке в штаб Армии реки Потомак, располагавшийся в городе Сити-Пойнт, штат Виргиния. Зачем это нужно, Сбреде не мог себе представить, как не мог себе представить и того, чем он может быть полезен армии, будучи лишен ножа и фартука полкового хирурга.

Не зная срока действия своего временного перевода, он полагал, что, скорее всего, вернется раньше, чем негр соизволит окончательно выздороветь. У того была сломана переносица и на обоих глазах ожоги роговицы. Возможна полная или частичная слепота. Наперед пока говорить рано. Сбреде оставил рекомендации по лечению пациента, переоделся в новый мундир, прихватил с собой чемоданчик с инструментами и уехал, никому в госпитале не сказав куда.

Сбреде был зол: не мог смириться с потерей Альбиона Симмса. Какого черта с ним наедине оставили несмышленого негритенка! Я, конечно, сам виноват: нечего полагаться на людей без медицинского образования, — корил себя он. Стивен Уолш и эта его мисс Джеймсон сами еще дети. Хотели как лучше, но в результате-то вон что получилось! Когда вернусь, отошлю Уолша обратно в полк, вот что я сделаю. А девчонка пусть тут сама, как хочет…

VIII

Поездом они приехали в Морхед-Сити, а там пересели на каботажный пароход, который за ночь доставил их в Сити-Пойнт. Море было как стеклышко, но Шерман спросил: Что вы даете от морской болезни? Сбреде налил ему настойки опия, и Шерман с жадностью выпил.

Среди прочих вещей, которые я должен обсудить с Грантом, проблема казни этого негра, — сообщил Шерман. — Южные газеты поднимут страшный вой. А еще я хочу, чтобы вы невзначай посмотрели Гранта. И сказали мне, что у него там с печенкой. Ничего страшного, я надеюсь… Я предпочел бы, чтобы он продолжал пить — в пьяном виде он лучше соображает. Я даже по его письмам могу сказать, какое он писал трезвым, а какое под некоторым… гм-гм… наркозом. Тогда его слог ясен, точен, прямо читать приятно.

После того как Шерман отошел ко сну, Сбреде стоял на полубаке и смотрел на море. Армейская жизнь требовала определенного самоотречения, которое не так легко ему давалось. Вот хоть сейчас, например: плывет куда-то по морю с чемоданчиком инструментов в руке, обязанный прислуживать генералу, как мальчик на побегушках.

Ночью, да еще и дождливой, понять, где кончается море и начинается небо, довольно трудно. В этом скучном однообразии Сбреде увидел подобие собственной жизни. Невесело улыбнулся: что ж, когда живешь один, компания тебе — только твой разум. Он прожил в Америке почти двадцать лет, но чувствовал себя здесь своим не более чем в Европе. Армейский медицинский департамент ничего кроме презрения не заслуживал, и Сбреде уже не видел смысла делиться с ним своими открытиями. Война почти окончена. Пора в отставку.

Резиденция генерала Гранта была небогата, но хороша расположением: дом стоял на берегу Джеймс-Ривер, из него открывался вид на море и гавань. Место чудное. А какая тишина! Сам себе удивляясь, Сарториус обнаружил, что сидит в гостиной, утопая в мягком кресле и положив руки на тесно сведенные колени, а миссис Грант визави пытается из его молчания соткать беседу. Где-то в походах, на марше он, похоже, потерял способность к вежливому обмену репликами. Миссис Грант оказалась простой, скромной женщиной, заботливой хозяйкой, и он был ей очень благодарен за ее старание развлечь его, пока муж совещается с генералом Шерманом за закрытыми дверьми. Но приятное она все же совместила и с полезным: спросила его совета по поводу спины Улисса — что-то у него там какие-то боли. И о себе призналась, что, как поднимется по лестнице, сразу одышка.

Вошедший с Шерманом Грант выглядел на удивление неказисто — мал ростом, коренаст, с клочковатой густой бородой, — однако нисколько этим не озабочен: его совершенно не интересовало впечатление, которое он производит на окружающих, и это резко отличало его от Шермана — тот говорил и говорил как заведенный. Цвет лица у Гранта был хорош, и даже глаза если и налиты кровью, то лишь слегка.

Сбреде включили в список обедающих, куда вошли человек двенадцать — в основном офицеры штаба Армии реки Потомак. За одним концом обеденного стола сидел генерал Грант, за другим — его жена. Генерал Грант в расстегнутом мундире сидел, развалившись в кресле, ел немного и не пил ничего кроме воды. Ули, — обратилась к нему миссис Грант, — у доктора Сарториуса есть мазь для твоей спины, может, попробуешь? Думаю, со стороны доктора это очень любезно, не правда ли?

После обеда все встали из-за стола, и Сбреде испытал некоторую растерянность, когда Грант с Шерманом куда-то вместе засобирались, однако Шерман вернулся и поманил полковника за собой, в результате чего тот вместе с генералами отправился на пристань, где взошел на борт «Речной королевы», огромного белого парохода с флагом Соединенных Штатов, реющим на корме. После яркого дневного света Сбреде понадобилось какое-то время, чтобы глаза привыкли к полумраку кают-компании, где навстречу им с кресла поднялся высокий мужчина. Он улыбался слабой, искательной улыбкой больного, грива его непослушных волос была в беспорядке, на плечах шаль, на ногах тапочки, так что Сбреде Сарториус испытал настоящий шок: боже! — это вовсе не тот решительный, харизматический лидер нации, чьи фотопортреты развешаны по всей стране. Перед ним был человек, побитый жизнью, с привычной болью в глазах и физиономией выходца с того света, и тем не менее это был не кто иной, как президент Соединенных Штатов.

Неудивительно, что после месяцев кочевой жизни в южных болотах Сбреде не верилось, что рядом с ним — вот он, рукой подать! — президент Авраам Линкольн. Реальный человек и мифический символ не совпадали. Один здесь, в этом совсем небольшом помещении, другой вне всяких пространственных рамок и едва ли не в одном только воображении. С генералами Линкольн говорил с почтением, пожалуй, даже излишним. Трудно себе представить, чтобы какой-нибудь европейский лидер так просительно разговаривал с подданными. Временами президент напоминал Сарториусу бабушку-старушку, которая боится войны и уже отчаялась дождаться ее окончания. Генерал Шерман, — спросил он вдруг, — а вы уверены, что без вас ваша армия в надежных руках? Ну что вы, мистер президент, на время моего отсутствия командование принял генерал Скофилд — очень знающий, способный офицер. Да, — подтвердил Линкольн, — я уверен, что это так. Но мы поговорим совсем немножко и больше не станем вас задерживать.