Страсти по Веласкесу - Валентина Демьянова

— Не завидуй! Ты, конечно, не такая умная, но тоже не без способностей, — отмахнулась я.

Услышав это, Дарья только закатила глаза.

Отсмеявшись, я уже вполне серьезно спросила:

— Как думаешь, стоящая мысль?

— Разумная, но…

— Ну, говори!

— Ты деньги потеряешь. Она же тебе ничего не заплатит. А если объявится заказчик, так еще и аванс придется вернуть.

— Нашла о чем печалиться! Наше с тобой счастье дороже всех денег! Значит, одобряешь?

— Тебе решать, но, если ты от нее избавилась, я бы вздохнула спокойно, — сказала Дарья, смущенно пряча глаза.

Глава 25

Софью Августовну, я конечно же застала дома, причем не одну, а в компании с Розой. Роза занималась уборкой, а Софья Августовна сидела в своем любимом кресле, следила за ней и изводила бесчисленными указаниями. Мое появление было встречено обеими женщинами с радостью. У Розы появился шанс хоть на короткое время избавиться от нудных поучений, а у Софьи Августовны образовался свежий собеседник.

— Давненько не заглядывала, — заметила Роза, с трудом поднимаясь с колен.

— Всего-то пару дней, — ответила я, усаживаясь на стул.

— Чем занимались? — светским тоном поинтересовалась Софья Августовна.

— В командировку ездила.

— Все картину ищешь? — подала голос из-за спины хозяйки Розы.

— Работа у меня такая.

— Не надоела? Хлопот-то сколько!

— Мне нравится, — ответила я и обратилась к Софье Августовне:

— Все спросить хотела… Как картина «Христос в терновом венце» попала в вашу семью?

Брови Софьи Августовны изумленно взлетели вверх, а улыбка медленно ушла с лица. Глядя мне в глаза, она холодно произнесла:

— Я уже отвечала на этот вопрос. Картина принадлежала моему отцу.

— Не хочу обижать недоверием, но это не совсем так. Изначально ею владел князь Батурин… — мягко сказала я.

— Совершенно верно! — нимало не смутившись, подтвердила Софья Августовна. — Картина действительно принадлежала ему. А после моего рождения он подарил ее моей матери. В знак любви.

— Князь Батурин?

— Конечно.

— Выходит, вы не дочь Мансдорфа? — бестактно уточнила я.

— Я ношу его имя, но я ему не дочь. Я дитя страстной, но грешной любви, — с пафосом проговорила Софья Августовна, потом грустно усмехнулась и уже серьезно пояснила:

— Барон, желая избежать скандала и просто по доброте своей, дал мне свое имя, но я ему не родная.

— Значит, он знал, что князь Николай и его жена, баронесса Мансдорф…

— Баронесса здесь ни при чем! — резко оборвала меня Софья Августовна.

— Как ни при чем? Она же ваша мать!

— Моей матерью была Екатерина Щербацкая.

— Я баронесса Мансдорф?

— Она приходилась моей матери кузиной. В молодости мать поссорилась с родителями и в гневе убежала из дома. Должна заметить, она была наделена страстным нравом, который не раз давал себя знать. Думаю, если бы не характер, ее жизнь сложилась бы иначе… спокойнее и без череды трагических событий. Ну, матери давно нет в живых, и не мне об этом судить… Собственных средств мать не имела, да и не могла незамужняя девица жить одна. В те времена это было просто неприлично, ее бы не поняли и не приняли в обществе, поэтому она поселилась в доме своей кузины.

— В качестве кого?

— Как близкая родственница, подруга, компаньонка. Помогала баронессе вести дом, следить за слугами. Днем составляла компанию на прогулках, вечером вместе с хозяевами принимала гостей.

— Она познакомилась с вашим отцом уже в Павловке?

— Да. Он часто бывал у Мансдорфов.

— Барон знал об их романе?

— Думаю, нет. Эти отношения тщательно скрывались. Вот баронесса была в курсе происходящего, но она любила мою мать и входила в ее положение. Желая помочь влюбленным и оградить их от пересудов, она часто отправлялась на прогулку в обществе матери, а тут в укромном уголке уже поджидал мой отец. Нужно сказать, что это было практически единственной возможностью для них побыть наедине. Но когда мать забеременела, баронессе пришлось все рассказать мужу.

— Зачем?

— Она просила его дать ребенку свое имя. Понимаете, тогда все было не так, как сейчас. Незаконнорожденный ребенок… какое будущее ждало меня и мою мать?

— И барон согласился!

— Да. Правда, не обошлось без скандала. Он очень гневался на жену, называл ее сводней, потакающей разврату… но, в конце концов, согласился. Мать с баронессой уехали в полтавское имение Мансдорфов, где через полгода она меня и родила. Когда они вернулись в Павловку, баронесса объявила, что я ее дочь.

— Родители продолжали встречаться после вашего рождения?

— Да, но баронесса уже устранилась от покровительства.

— Вы помните своего настоящего отца?

— Смутно, хотя мать рассказывала, что он меня любил и пользовался всякой возможностью увидеться со мной. Мне очень жаль, что он погиб раньше, чем я начала что-либо хорошо понимать. Его расстреляли.

— Я знаю. А как сложилась судьба ваших приемных родителей?

— Сразу после февральских волнений баронесса уехала за границу, в Италию. Барона к тому времени уже не было в живых. Трагическая история, и мне не хочется ее вспомнить.

— Вы не отправились вместе с баронессой. Почему?

— Во-первых, страстно любя моего отца, мать и помыслить не могла о том, чтобы разлучиться с ним навсегда. Во-вторых, баронесса не звала нас с собой. К тому времени ее отношение к моей матери изменилось.

— Теперь я понимаю, почему ваша матушка так дорожила картиной.

— Ничего ценнее у нее не было, — просто ответила Софья Августовна.

— Значит, вам приятно будет на склоне лет снова увидеть вещь, так много значившую для вашей матери, — сказала я, наклонилась к стоящему у моих ног футляру и, вытащив картину, торжественно водрузила ее на стол.

Я слышала, как восхищенная Роза громко прошептала:

— Нашла! Разрази меня гром, нашла! Ну молодец, девка!

Я все слышала и была искренне благодарна Розе за ее доброе отношение ко мне, но глаза мои были прикованы к Софье Августовне. Она глядела на картину останавливающим взглядом, а по лицу у нее медленно разливалась синюшная бледность.

— Возьмите. Это вам.

Теряя уверенность, я тихонько пододвинула полотно к лежащим на столе узловатым старушечьим рукам. В ответ она, будто испугавшись, резко отдернула их и спрятала под стол.

— Возьмите. Она ваша, — настойчиво повторила я.

— Нет. Не нужно. Я не хочу, — еле шевеля губами, проговорила Софья Августовна и ухватилась за ворот платья, словно он душил ее.

— Да почему? Неужели из-за проклятия? Так вы зря боитесь, к вам оно не имеет ни малейшего отношения. Когда ваша матушка произнесла его, она имела в виду совсем других людей. А у вас на нее все права.

— Чушь! Вы ничего не понимаете. О каких правах говорите? — натужно прохрипела Софья Августовна.

Роза, до того момента наблюдавшая за происходившим круглыми от удивления глазами, сорвалась с места и побежала к раковине. Трясущимися руками она набрала в чашку воды и, расплескивая ее от волнения на пол, поднесла хозяйке.

Прошло несколько долгих минут, прежде чем к щекам Софьи Августовны снова прилила кровь, и она перестала задыхаться. И как только почувствовала себя лучше, так сразу же попросила Розу:

— Подай мою сумку, пожалуйста.

Та явно имела насчет всего происходящего собственное мнение, но спорить не решилась и беспрекословно выполнила просьбу. Сходила к шкафу. Вытащила старомодную сумку и, не говоря ни слова, положила перед Софьей Августовной. Непослушными руками старуха расстегнула замок и достала уже знакомую мне фотографию князя Батурина.

— Видите, что здесь написано?

Ее скрюченный палец гневно уперся в нацарапанные на картоне буквы. Я кивнула.

— Читайте! — приказала она.

— «Будь проклят», — покорно прочитала я.

— Вот с этого все и началось!

— Кто это сделал? Ваша мать? Он ее чем-то обидел?

— Мама здесь ни при чем. Это сделала венчаная жена князя, когда узнала о его измене. Неизвестный доброжелатель сообщил ей, что у ее мужа есть любовница и незаконнорожденный ребенок. Она в тот же день приехала в Павловку к моей матери требовать объяснений.

— Опрометчивый поступок. Довольно унизительно оказаться лицом к лицу с удачливой соперницей.

— Мне кажется, бедная женщина надеялась, что все, написанное в письме, окажется ложью. Но моя мать ничего не отрицала. Напротив, она даже бравировала своим положением. Нимало ни смущаясь, признавалась и в связи с женатым мужчиной, и в том, что имеет от него дитя. А когда разъяренная княгиня начала обвинять ее в распущенности, высокомерно заявила, что ей стыдиться нечего. Именно она, Екатерина Щербацкая, является настоящей женой князя Николая, потому что в основе их отношений лежит не расчет, а искренняя любовь. Князь перед Богом признал ее своей законной супругой и в подтверждение своих клятв подарил заветную картину. Охваченная отчаянием княгиня ничему не хотела верить и кричала, что все это подлая клевета и заговор против их с мужем семейного счастья. В ответ на эти причитания моя мать засмеялась и злорадно предложила пройти в соседнюю комнату. Когда княгиня Батурина увидела на стене «Христа в терновом венце», она потеряла над собой контроль. Забыв всякую гордость, она упала перед соперницей на колени и принялась умолять ее отказаться от князя. В ответ та только снисходительно улыбалась. Когда ее слова и доводы были исчерпаны и больше сказать было нечего, княгиня поднялась с колен и, глядя матери прямо в глаза, прокляла и ее, и все ее потомство до седьмого колена…