Страсти по Веласкесу - Валентина Демьянова

— Как здесь жарко…

— Под потолком проходят трубы отопления и горячей воды, — не оборачиваясь, откликнулась директриса.

Не останавливаясь и не глядя по сторонам, она уверенно шла по проходу между стеллажами.

— Думаете, здесь есть бумаги двадцать четвертого года? — робко спросила я, глядя ей в спину.

— Конечно. Мы храним все документы, а наше учреждение существует с тысяча девятьсот четырнадцатого года, — последовал энергичный ответ.

Дойдя до нужного ей стеллажа, она нашла картонный разделитель с выцветшей надписью «1924» и начала ловко перебирать старомодные папки с тряпочными тесемками. Дойдя до конца, с огорчением объявила:

— Такой фамилии нет. Не поступал к нам Краснов.

Ее слова меня не удивили. Нечто подобное я и ожидала. Не зря же Антонина Юрьевна сказала, что ответ был отрицательный.

Женщина участливо смотрела на меня и ждала. Все, что могла, она сделала и теперь ждала, когда же я соберусь уходить. Но я уходить не торопилась, по крайней мере до тех пор, пока не задам все интересующие меня вопросы.

— А другой ребенок по имени Федя или Феликс не поступал сюда в этом же году?

Директриса без возражений повернулась к полке и снова зашуршала документами. Для меня же это была попытка утопающего схватиться за соломинку. Мальчик, до смерти напуганный Корой, мог назваться другой фамилией. Теоретически, он мог и имя себе придумать другое, но это представлялось совсем уж невероятным. Чтобы додуматься до этого, нужно было пройти хорошую школу жизни, общения с уличной шпаной, а он был домашним ребенком, жил под приглядом бонн и гувернанток. И потом, ему было уже десять лет, и он просто привык отзываться на имя Федя. Нет, имя он должен был оставить свое собственное.

— Есть, — произнесла женщина и извлекла на свет тощую папку.

— Разрешите?

Она без возражений протянула ее мне.

Мальчика действительно звали Федор, но фамилия у него была другая. Клейнер. Его обнаружили утром у дверей детского дома. Он сидел сгорбившись на ступенях и упрямо смотрел себе под ноги. На вопросы воспитателя не отвечал, внимания на толпившихся вокруг него детей не обращал. Его повели к директору. Шел без сопротивления, но по-прежнему не говоря ни слова. В кабинете директора продолжал хранить молчание. В длинном списке приведенных вопрос всего два ответа. На вопрос: «Как тебя зовут?» — ответил «Федя». На вопрос: «У тебя есть родители?» — сказал «Нет». На этом общение кончилось. Остальное время он простоял, глядя пустым взглядом прямо перед собой. Медицинский осмотр показал, что мальчик физически здоров, но в отношении его психического и умственного развития остались сомнения. Судя по записям воспитателя и врача, разговаривал он мало и неохотно. Учился плохо. Ребят дичился. Если приставали, молча кидался в драку и дрался яростно, до крови. Наказания не боялся, на контакт не шел. По всему выходило, что мальчик был тем еще подарком. Но вдруг в июне 1925 года его усыновили и забрали из приюта.

— Кто бы это мог быть? — озадаченно пробормотала я.

— О ком вы? — не поняла директриса.

— О человеке, усыновившем этого мальчика.

Женщина заглянула в папку и удивленно воскликнула:

— Так это же Иван Ильич Клейнер! До сорок первого года он был директором нашего детского дома.

Она подняла на меня сиявшие от восторга глаза:

— Необыкновенный человек. Подвижник. Я бы назвала его вторым Макаренко, если бы не считала, что Иван Ильич лучше!

— А нельзя узнать о нем побольше? Вдруг он принял в свою семью именно нашего мальчика!

— Я могу дать адрес и телефон его дочери. Она сейчас на пенсии, но раньше работала у нас врачом.

Мы вновь поднялись в кабинет, и директриса, порывшись в толстой записной книжке, выписала на листок нужные мне сведения.

— Надеюсь, вам повезет, — сказала она на прощание.

— Не сомневаюсь, — пробормотала я, задумчиво вчитываясь в сделанную ею запись.

Звонок прозвенел в самый неподходящий момент. От неожиданности я вздрогнула, вслепую нащупала вибрирующих от напряжения мобильник и, не открывая глаз, поднесла к уху.

— Слушаю, — пробормотала я, и оттого, что едва могла шевелить губами, это прозвучало очень невнятно.

— Что это ты шепелявишь? Зубы болят?

Звонил, естественно, Голубкин. Из всех моих знакомых только он один имел тягу к непредсказуемым поступкам.

— При чем здесь зубы? Я в косметическом салоне. Лежу в кресле с закрытыми глазами, и на лице у меня маска, — обиделась я, напрочь забыв о том, что мне нельзя разговаривать.

Мое невинное сообщение неизвестно почему необычайно развеселило его.

— Представляю, как чудесно ты выглядишь, — ехидно хихикнул он.

Моментально забыв обо всем на свете, я послала сердитый взгляд умоляюще щебечущей косметичке и зашипела:

— Нормально я выгляжу! А после того как встану из этого кресла, вообще буду офигительной красавицей!

— Не сомневаюсь. Ты всегда выглядишь ослепительно, а после салона тебе просто равных не будет, — галантно промурлыкал Голубкин, и как я ни прислушивалась, но не уловила в его голосе и тени насмешки.

Не веря собственным ушам, я с облегчением хмыкнула:

— Ты чего звонишь? Дело есть или просто так?

Получилось не очень вежливо, но Голубкин все понял, не обиделся и легко перешел на деловой тон:

— Как ты и просила, мы тут поинтересовались этой дамой… Еленой Соловьевой. Хочу тебя обрадовать, алиби у нее оказалось липовое.

— Да ты что!

— Точно! Относительно того, что убийство произошло в промежутке с шестнадцати до восемнадцати часов, у милиции есть сомнения. Они не исключают, что это могло случиться и значительно раньше. Например, в час дня!

— Та-ак!

— И еще! Один из моих ребят подружился с секретаршей из рекламного бюро, и та ему рассказала, что слухи о предстоящей совместной работе с концерном Фризена в коллективе действительно витают. Однако ничего конкретного пока нет, и, самое главное, в указанный тобой день мадам Соловьева в их офисе не появлялась.

— Интересный факт.

— Еще бы! Только это не все. Есть кое-что поинтереснее!

— Выкладывай, не томи.

Его голос стал подозрительно задумчивым.

— Это долгий разговор. Давай встретимся сегодня вечером, и за ужином я тебе все не спеша изложу.

Я насмешливо фыркнула:

— Свидание назначаешь? А как к этому отнесется твоя молодая жена?

— У меня пока нет жены.

— Ну невеста.

— Не беспокойся, ревновать не будет. Она девушка разумная и поймет, что это деловая встреча.

Он предварительно сделал акцент на слове «деловая», и меня это задело.

— Мне беспокоиться нечего. Выяснять отношения с будущей супругой — твоя забота, — презрительно фыркнула я.

Обговорив с Голубкиным время и место встречи, я отключила телефон и отдалась в опытные руки сотрудниц салона. Если уж вечером мне предстояло из предмета обожания превратиться в делового партнера, то хотя бы выглядеть я должна была сногсшибательно.

Странно, но наша встреча прошла лучше, чем я предполагала. Похоже, предстоящая женитьба повлияла на Голубкина самым плодотворным образом. Он казался довольным жизнью, держался спокойно, говорил дельно и время от времени очень к месту шутил. Иными словами, ужин прошел в теплой дружественной обстановке и закончился без привычных эксцессов.

Это было так необычно, что по дороге к дому я загрустила. Поставив машину на стоянку, не спеша побрела по асфальтированной дорожке к своему подъезду. Вся напускная веселость, с которой я стойко держалась весь вечер, давно улетучилась, и вместо нее на плечи навалилась свинцовая усталость. С собой бессмысленно лукавить, а я даже и не пыталась, честно признавая, что от этой встречи у меня на душе остался горький осадок.

— Тут ничего поделать нельзя. Поезд ушел и, может быть, к лучшему, — пробормотала я себе под нос, и в это момент из зарослей кустов на дорожку выступила темная фигура.

Женщина, что загородила мне дорогу, была очень худой и почти такой же высокой, как я. Вздрогнув от неожиданности, я невольно сбилась с шага.

— Вы кто? Что вам нужно? — выпалила я, злясь на собственный мимолетный испуг.

По бледному лицу незнакомки пробежала неуверенная улыбка, своей болезненностью скорее напоминающая гримасу.

— Я — Лиза, — тихо сказала она и сделала шаг ко мне.

Глава 27

— Я выполнила все, о чем вы просили, — сухо проронила Елена, недовольно глядя на меня через стол.

С прямой спиной и твердо сжатыми губами она уверенно восседала в кресле президента компании и, несмотря на некоторую бледность и тени под глазами, вписывалась в образ очень органично. Глядя на нее, никому не могла прийти в голову мысль, что она занимает его не по праву или ей в нем не место. Вся остальная собравшаяся публика расположилась по обе стороны длинного полированного стола и, в большинстве своем, чувствовала себя менее уверенно.