ЗАГОВОР ГОРБАЧЕВА И ЕЛЬЦИНА: КТО СТОЯЛ ЗА ХОЗЯЕВАМИ КРЕМЛЯ? - Александр Костин

Сначала секретарь комитета пришел к ректору. Тот замахал руками: «Ты что, Ельцина приглашать?!» Но Юра стал настаивать, обратился в партком. Секретарь парткома был настроен несколько иначе, более прогрессивно, что ли, он предложил: давайте обсудим этот вопрос на парткоме. И там решили пригласить Ельцина на встречу. Ректор, видя, что все голосуют «за», и понимая, что если он один скажет «против», то ему трудно будет работать в этом коллективе, тоже проголосовал «за». Студенты позвонили мне, и мы договорились о дне и времени встречи. Конечно, все об этом узнали, и прежде всего в ЦК ВЛКСМ, мне сообщили, что будто первый секретарь ЦК комсомола. В. Мироненко два раза приезжал в ВКШ, чтобы не допустить этой встречи. Тем не менее ребята не послушали его.

Я уже знал, что встреча будет острой. Так оно и получилось. Сначала я сделал вступление — изложил взгляд на отдельные вопросы политики, экономики, социальной сферы, рассказал о процессах, происходящих в партии. Оно сразу определило остроту дальнейших вопросов и ответов. Принцип у меня был и остался всегда такой: отвечать на самые-самые неудобные вопросы. Ну, и пошли записки острые, сложные, иногда обидные, трудные, всякие… Были вопросы и личностного характера, и обо мне, и о Горбачеве, и о других членах Политбюро и секретарях ЦК — я тоже на них отвечал. Даже на вопрос «Какие недостатки у товарища Горбачева», что по тем временам и представить себе было невозможно. Встреча длилась около пяти часов. Все эти пять часов я выстоял на трибуне. Реакция у слушателей была бурная, потом фрагменты этой встречи были опубликованы в газете ВКШ — конечно, в изложении, — коротко, но острее, выше, чем находилась планка гласности в тот момент в целом в средствах информации. Конечно, все пять часов были записаны кем надо.» — Встреча с комсомольцами была для Б. Ельцина знаковой еще вот с какой стороны. Очевидно, М. С. Горбачев положительно оценил результаты этой встречи, поскольку между ним и Ельциным состоялся интересный обмен репликами. Впрочем, об этом лучше всего расскажет сам Ельцин:

«С Горбачевым мы не встречались и не разговаривали. Один раз только столкнулись в перерыве работы пленума ЦК партии. Он шел по проходу, а я стоял рядом, так что пройти мимо меня и не заметить было нельзя. Он остановился, повернулся ко мне, сделал шаг: «Здравствуйте, Борис Николаевич». Я решил поддерживать тональность, которая будет у него. Ответил: «Здравствуйте, Михаил Сергеевич»… Горбачев спросил: «Что, с комсомольцами встречался?» Я говорю: «Да, была встреча, и очень бурная, интересная». — «Но ты там критиковал нас, говорил, что мы недостаточно занимаемся комсомолом?..» Я говорю: «Не совсем точно вам передали. Я говорил не «недостаточно», я говорил, «плохо» занимаются».

Он постоял, видимо, не нашел, что ответить. Несколько шагов мы прошли рядом. Я сказал ему, что вообще, наверное, надо бы встретиться, появляются вопросы… Он ответил: «Пожалуй, да». Ну, и все. Я считал, что, конечно, инициатива должна идти от него. На этом наш разговор закончился.

Вот за полтора года, пожалуй, единственный случай, больше мы не разговаривали, не встречались. И все-таки я чувствовал, лед тронулся. Мое заточение подходит к концу. Начинается какое-то новое время, совершенно неизведанное, непривычное. И в этом времени пора находить себя»[244].

Прямо скажем, немногословная встреча! Но эти несколько реплик являются красноречивым доказательством верности точки зрения тех исследователей, которые утверждают, что Горбачев заключил полтора года назад негласный договор с Ельциным: «Ты помоги мне разогнать это старичье, выступи с острой критикой. Не идет перестройка, надо что-то делать. Да, тебе попадет, но терпи, я помогу, отблагодарю»[245]. И вот первые признаки благодарности и признания того факта, что Генеральный секретарь «допускает Ельцина к большой политике». Подтверждением тому является участие Б. Ельцина в работе XIX партийной конференции, состоявшейся летом 1988 года.

3.2. «Борис, ты не прав!»

Ты обладаешь энергией, но твоя энергия не созидательная, а разрушительная.

Сейчас немногие вспомнят, для чего она собиралась и что именно она решила. Но с партийной конференции началось пробуждение политической активности в стране. И выдвижение делегатов на партконференцию было первой попыткой изменить советскую процедуру выборов.

В прежние времена и в делегаты, и в депутаты назначало начальство. Кого в ЦК утвердят, тот и будет. Весной 1988го уже было иначе. Конечно, система выборов делегатов была не очень демократической. Все партийные организации могли выдвинуть своих кандидатов, но реальный отбор проходил на пленумах партийных комитетов, которые отсеивали неугодных.

Тем не менее некоторое количество известных своими демократическими убеждениями людей все-таки были избраны.

Борис Ельцин поставил перед собой задачу во что бы то ни стало добиться избрания делегатом XIX партийной конференции и выступить на ней. Это и было бы началом возвращения в политику. Он мечтал только об этом.

Кандидатом в делегаты его выдвинуло множество партийных организаций, но начальство имело полную возможность не пустить его на конференцию. Однако Горбачев понимал, что делать этого никак нельзя. Не дать Ельцину мандата — значит показать, что никакой демократизации в партии не происходит. Этого Михаил Сергеевич никак не хотел. И избрание Ельцина делегатом XIX — Всесоюзной партконференции, вне всякого сомнения, произошло с его ведома. При этом Генсек даже закрыл глаза на грубейшие нарушения процедуры избрания.

На партийном учете Ельцин стоял в Москве. Однако столичные коммунисты отказались доверять ему делегатский мандат.

Не прошла и попытка выдвинуть его от родного Свердловска, хотя кандидатуру бывшего вожака активно поддерживали крупнейшие уральские предприятия — Уралмаш, Верх-Исетский и Электромеханический заводы.

«Систему придумали такую, — возмущенно пишет Ельцин, — партийные организации выдвигают множество кандидатур, затем этот список попадает в райком партии, там его просеивают; затем в горком партии, там просеивают еще раз, наконец, в обком или ЦК компартии республики. В узком кругу оставляли лишь тех, кто, в представлении аппарата, не подведет на конференции, будет выступать и голосовать так, как надо. Эта система действовала идеально, и фамилия Ельцин пропадала еще на подступах к главным верхам»[246].

Возможно, так оно и было. Но тогда тем более не понятно, как ЦК пропустил его в делегаты от… Карелии, ведь даже чисто формально это было нарушением всех правил. К Карелии он имел отношение не больше, чем к островам Зеленого Мыса.

Горбачев, похоже, рассуждал иначе. Ничего, что нарушена процедура, просмотрели, мол, где эта она Карелия! Зато карельские делегаты сидели на балконе, то есть, чем дальше будет Ельцин от трибуны, тем спокойнее для Горбачева. Вряд ли кто заподозрит его в том, что «революционное» выступление Ельцина на партконференции было согласовано и тщательно подготовлено.

Однако в изложении Льва Суханова, непосвященного в тонкости истинных причин включения Ельцина в карельскую делегацию, это якобы был такой дьявольский план, который придумали «манипуляторы от аппарата». Игнорировать Ельцина, как члена ЦК, они не могли, вот и включили его в карельскую делегацию, потому как ее «планировали «поднять» на балкон — своего рода Камчатку, прорваться с которой к трибуне, минуя многочисленные кордоны КГБ, было почти нереальным делом». Однако последующие события совершенно не укладываются, мало того, противоречат выкладкам Суханова.

Надо сказать, что XIX партконференция должна была стать знаковым, переломным событием. Своего рода этапом.

Ее планировали транслировать в прямом эфире на всю страну. А значит, любое острое выступление автоматически стало бы достоянием гласности. К моменту открытия партконференции страна уже знала, что Ельцин входит в число делегатов и с замиранием сердца миллионы телезрителей ожидали его выступления.

К конференции Ельцин готовился серьезно. Свою будущую речь, как уверяет Суханов, он переписывал пятнадцать (!) раз, неизменно обкатывая каждый новый вариант на благодарных слушателях — родных и помощниках. Пять или шесть ночей он вовсе не спал: волновался.

28 июня Кремлевский дворец съездов был переполнен. Ельцина, не стесняясь, разглядывали — кто в упор, кто со стороны — как заморскую, диковинную зверушку. Со времен пленума Московского горкома — уже почти полгода — на люди он не выходил.

Как разворачивались дальнейшие события, прекрасно описано в вышеупомянутой книге А. Хинштейна, и поэтому предоставим ему слово. Однако при этом напомним, что А. Хинштейн был яростным противником гипотезы «тайного сговора» между Ельциным и Горбачевым, согласно которому Ельцин выступил со своей «разоблачительной» речью на Октябрьском (1987 г.) Пленуме ЦК КПСС. Что заставило его изменить на 180 градусов свою точку зрения, А. Хинштейн не поясняет.