Смех под штыком - Павел Моренец

— В Грузию! Сам Хмурый приказывает в Грузию!

— Постановление: оставаться! Горчаков, Узленко, Сокол — все командиры за то, чтоб оставаться.

— Пошли под такую!.. У вас — хозяйства, вам семьи свои охранять надо, а мы что: сторожами для вас будем? Вам жратвы баба принесет, у лысогорцев — стада овец, горы картошки, а нам что жевать, когда зима придет?

— Уходить! — кричит бывший иеромонах Амвросий, перелицованный Зелимханом в политического вождя зеленых. Он ведет предательскую игру. На обоих собраниях соглашался оставаться, а теперь мутит: — В Грузию! Зима придет с голоду подохнете!

Вокруг него стадом жмутся растерявшиеся. Их клянут, над ними издеваются:

— Трусы! Предатели!

Те тоже кричат, возмущаются:

— До каких пор будем страдать? Что будем делать зимой?

Крики, галдеж, ненависть, готовая прорваться в рукопашной схватке.

Узленко, бородатый, до хрипоты кричит:

— Не ходите! Погибните дорогой! 250 верст до Грузии, а пойди по горам — 350 будет. Кто вас накормит на хребтах гор? Куда идете? Давно ли с грузинами дрались? Подождите немного: из Ростова помощь идет, подпольники едут! Пятнадцать красных офицеров из Советской России едут!

— Оставаться! — кричат легионеры. — Мы все горы разворочаем, пятьдесят лет воевать будем — не сдадимся.

Горчаков тоже перекричать старается:

— Мы завтра же пойдем в налет! Завтра же покажем, что мы еще живем! На Кубань пойдем! Белый хлеб, сало, молоко лопать будем! Чего испугались?

А бывший иеромонах свое гнет:

— Что вы слушаете их? Они хотят додержать нас до зимы, чтобы мы с голоду подохли! Надо уходить пока тепло! Никого, ребята, не слушай! Пошли в Грузию! Сам Хмурый приказывает!

Тут загалдели уходящие, и видит Узленко — пропадает все дело. Вскипел бешеным гневом, хватил винтовку наперевес — и сразмаху всадил штык в благочинного… Тот и обвис… часто, часто заморгал, слезы потекли по свернутому на бок лицу…

— Что? Наших бить? Бей их! Коли!

Легионеры — в самую гущу:

— Ша! Видите? — жив. Подмышкой прошел штык… Не будет мутить.

В стороне же, на все согласные, решения ждут, перешучиваются, чечетку отбивают:

— Ха! ца-ца… Ха! ца-ца…

«Я на бочке сижу да слезы капают,Никто замуж не берет, а только лапают…»

А Узленко опомнился и кричит:

— Расстреляйте меня, но не сегодня, а потом, если будет плохо! Но я уверяю — хорошо будет.

Собравшиеся уходить заколебались. Но один зеленый да еще партийный остался верен Хмурому:

— За мной! — и побрел шелудивой овцой, у которой черви мозг проели… Никто за ним не последовал.

Узленко вскинул винтовку — и вдогонку выстрелил: «Проваливай, сволочь!».

Но накануне ушло 20 человек. Что ж, потерявшие веру ушли… Когда остаются сильные духом, у них прорывается энергия.

Горчаков взывает:

— Завтра же идем в налет! На Кабардинку, на Кубань, на Сукко! Пусть думают белые, что нас не триста, а тысяча, не один отряд, а десять!

Развал зеленого движения и активность пятой группы.

По всему Черноморью разложились отряды зеленых. Четвертая, пролетарская, ушла в Грузию. Ее преследовали белые, и почти вся она погибла. Иванков в шапчонке, похожей на ермолку, тоже ушел: местные зеленые хотели его выдать белым.

Немногие, дерзнувшие продолжать борьбу — потому ли, что они верили в разгром белых под Орлом, или потому, что они много сгубили душ белых, или не были связаны семьями, или, наконец, настолько оценили вольницу свою, что не хотели менять ее на жизнь наемных солдат, защищающих своего врага, — забились в дебри группами по несколько человек, чтоб и чужие и свои не нашли, вырыли себе норы, достали кое-какие запасы и зажили по-звериному.

Начались грабежи по большим и малым дорогам без разбору: и беззащитных женщин, и бедняков-крестьян.

Не сдавались и зеленые горных деревушек, хуторов: их семьи далеко запрятаны были от белых. Но и эти зеленые полезли в землянки, не решались жить по хатам.

А пятая за всех начала стараться. Как горячий скакун, почуяв на себе лихого наездника, она разгулялась. Позиция у нее удобная: по одну сторону перевала — Кубань, по другую — побережье, вдоль хребта — безопасные тропы к Новороссийску. Горчаков не вождь, он не собирает, не организует массы, но он — командир. Он по-своему разрешает задачи: не лезет в Абравский мешок, тянется на Кубань, начинает борьбу с гарнизонами белых. Он берет их без выстрела. Новая тактика, никем не придуманная, выросшая из мелких, одиночных налетов.

И сменили белые гнев на милость, запели сиренами:

«Братья, зеленоармейцы, вас обманывают комиссары, ваш штаб и все те, кто скрывает от нас нашу великую радость»…

«Ваша мать — Россия, исстрадавшаяся и израненная зовет вас к себе. Неужели вы не откликнетесь?»…

Кто не поддался страху, развесил уши под звуки сладких песен — и пошли сдаваться новые толпы.

Провал эс-эровского с’езда.

Но что же мы… все об архипцах да о пятой, да о каких-то подпольниках. А главное историческое движение не замечаем. Воронович определенно в претензии будет, что его замалчиваем, так что исправим ошибку и бескорыстно, за одно лишь его спасибо отведем ему возможно большее место.

Так вот они готовились больше трех месяцев к с’езду. Кипели страсти, выбирали делегатов. Все подготовительные процедуры с предвыборными, выборными и послевыборными собраниями проделали.

Наконец-то собрались! В лесу. Тайно. Никто, кроме двух-трех десятков тысяч сочинских крестьян, не знал о времени и месте с’езда. Правда, бабы их еще знали, шашлычники знали, даже хотели подвезти свои предприятия, да передумали, потому что их опередила облава белых с намерением угостить с’езд своим шашлыком.

Подошла облава, видит — люди в исступление вошли, — решила, исходя из чисто житейских наблюдений над собачьими свадьбами, что их теперь и водой не разольешь и чубинами не разлучишь. Начала брать их голыми руками.

Некоторые из делегатов еще в сознании были — разбежались, чтобы продолжить богом благословенное дело.

Много ценного досталось белым. Во-первых — два члена организационного комитета. Затем — вся его переписка, из которой можно было установить все его связи. Эту переписку привезли сюда, чтобы показать делегатам, что хотя они за год борьбы и не видят плодов деятельности эс-эров, ведь вся соль в эс-эрах, но не все можно видеть.

Ушли белые, а разбежавшиеся снова сбежались, — на их счастье один член оргкомитета уцелел, — стоя обсудили создавшееся положение, выбрали еще двух членов в оргкомитет — теперь уже эта честь пала на самого Вороновича, — и поручили ему вторично созвать окружной делегатский с’езд.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});