От «Барбароссы» до «Терминала»: Взгляд с Запада - Базиль Гарт

Русские нанесли удар из района северо-западнее Белгорода в стык 4-й танковой армии и оперативной группы «Кемпф». Танков в обеих этих группировках было мало, и немецкие части сразу же оказались вынужденными оставить свои позиции.[184] Большинство их боевых машин все еще ремонтировалось или приводилось в порядок и было захвачено русскими в полевых ремонтных мастерских. Прорвав немецкую оборону, советские танковые соединения, рассекая немецкие боевые порядки, устремились на юг и запад, и к 8 августа между двумя немецкими группировками образовался разрыв в 55 километров. 3-й танковый корпус все еще путешествовал по железной дороге из Запорожья на Харьков, через Полтаву и Кременчуг.

«Было, однако, очевидным, — писал Манштейн, — что никакие действия этих сил, да и всей группы армий “Юг”, не способны обеспечить долгосрочное устранение возникших трудностей. Потери наших дивизий уже достигли опасного уровня, а две дивизии полностью распались в результате длительного перенапряжения сил… Не могло быть и тени сомнений, что противник был сейчас преисполнен решимости разгромить южное крыло немецких войск».

8 августа начальник генерального штаба ОКХ Цейтцлер прилетел в штаб-квартиру группы армий «Юг» к Манштейну, который «прямо заявил, что отныне мы не можем более ограничиваться решением таких частных проблем, как можно ли использовать такую-то дивизию, следует ли эвакуироваться с Кубанского плацдарма или нет». Остались лишь две возможности, продолжал Манштейн, либо немедленно покинуть весь район Донбасса, либо передать группе армий «Юг» дополнительно десять дивизий с других участков Восточного фронта. (В этом случае группа армий Манштейна имела бы численность, равную общей численности всех остальных немецких войск, сражающихся в России.)

Цейтцлер, естественно, уклонился от каких-либо обещаний, и после его отлета неоднократные обращения Манштейна в штаб ОКХ не дали ничего, кроме формальных отписок. Через несколько дней нажим русских войск на Харьков усилился до такой степени, что Манштейн оказался перед альтернативой — или «запереть» оперативную группу генерала Кемпфа в городе и уготовить ей роль 6-й армии Паулюса, или полностью оставить Харьков. Гитлер направил ему личное послание, приказывающее удерживать город любой ценой и подчеркивающее, что сдача Харькова окажет «неблагоприятное воздействие» на позицию Болгарии и Турции. «Как бы там ни было, — желчно прокомментировал Манштейн, — группа армий “Юг” не собиралась жертвовать армией ради Харькова». 22 августа немецкие войска покинули город. Но незадачливый генерал Кемпф был принесен в жертву. Его оперативная группа была переименована в «8-ю армию», а командующим армией стал генерал Велер. Сам Манштейн сыграл в этом деле, мягко говоря довольно двусмысленную роль. «Хотя я был в хороших отношениях с генералом Кемпфом, я не возражал против замены». Генералом, назначенным вместо Кемпфа был не кто иной, как начальник штаба 11-й армии, которой ранее командовал Манштейн. Похоже, что и Манштейн, и Гитлер пришли к молчаливому согласию в выборе козла отпущения.

К концу лета 1943 года три отдельных фактора оказали глубокое впечатление на Гитлера и отрицательно сказались на гибкости его мышления — перемена, влияние которой на ход войны вскоре наглядно проявит себя.

Первым и наиболее очевидным из них был крах «Цитадели». Эта наступательная операция была задумана, подготовлена и проводилась высшими офицерами вермахта. Они выбрали место, оружие и время. Гитлер вмешался в ее проведение только один раз на стратегическом уровне (когда исход битвы был уже предопределен). Он с самого начала испытывал сомнения по поводу этой операции. Два генерала, которым он наиболее доверял: Гудериан и Модель разделяли его опасения. Однако подавляющее большинство «профессионалов» — Кейтель, Цейтцлер, Манштейн, Клюге — выступали за ее проведение. Результат? Полное поражение, разгром немецких танковых войск, отступление к Днепру и дальше.

Почти одновременно недоверие, которое Гитлер питал к профессиональным военным, еще более усилилось в результате событий в Италии. Он рассматривал совершенный маршалом Бадольо государственный переворот как классический пример поведения военной клики, которая, не колеблясь, силой отстранит нацистскую партию от власти, как только потеряет уверенность в победоносном исходе войны. Гитлер всегда с подозрением относился к лояльности генералов: их послушания на полях сражений, казалось, можно было добиться только посредством неослабного контроля (Гитлер не забыл событий 1941 года); их профессиональная компетентность, даже когда они получали возможность действовать самостоятельно, оказалась сомнительной.

Между августом и декабрем 1942 года было предпринято пять покушений на жизнь Гитлера. Они не удались из-за случайных обстоятельств, и Гитлеру ничего о них не было известно. Но он инстинктивно чувствовал, что его жизнь в опасности. Названный им словно бы в шутку предлог для развязывания войны — «В любой момент я могу быть убит преступником или безумцем» — обрел зловещую силу пророчества. До взрыва бомбы полковника Штауффенберга оставалось менее года.

К концу лета 1943 года моральный дух всего вермахта, от высших офицеров до солдат, необратимо изменился.

Душный знойный август прошел. Наступил сентябрь сего бодрящей прохладой и вечерними туманами. Прежние поля сражений 1941 года — Брянск, Конотоп, Полтава — вновь оживали в оперативных сводках и отступали на задний план. Под треск пулеметных очередей, рассказывающих о последних расправах с гражданским населением, глухой гул взрывов, заложенных подрывниками зарядов, немецкие войска отходили на запад, оставляя за собой дым пожарищ, брошенные машины и танки и наспех засыпанные землей неглубокие могилы.

Дуглас Орджилл

«Сталинград» на Днепре[185]

Вознаграждение и возмездие

К началу 1944 года в ходе кровопролитных боев советские бронетанковые войска из боевой палицы постепенно превратились в широкий обоюдоострый разящий меч. Боевая подготовка танковых экипажей и командиров достигла уровня, позволяющего проводить дерзкие по замыслу наступательные танковые операции. События зимы и весны 1944 года содержат достаточно убедительные доказательства, свидетельствующие о том, что советские танкисты, проявляя глубокое понимание нового характера танковой войны, начали вносить в нее свой особенный и решающий вклад.

По мере того как оружие становилось острее, росло и боевое мастерство владевших им людей. Уверенность в успехе боя проникает в войска сверху, и в Красной Армии огненная кузница войны выковала военачальников, достойных занять почетное место среди великих полководцев истории. Одним из них, конечно, был Георгий Константинович Жуков, человек железной воли, требовательный и подчас беспощадный к тем, кто не выполнял свой служебный долг, наделенный блестящим умом и особым полководческим даром предвидения развития боевых событий — способностью «читать боевую обстановку». Жуков интуитивно понял и проверил на практике, что искусство обороны вновь правит полем боя, что победоносному наступлению должна предшествовать успешная оборона и что оружием такой победы являются бронетанковые войска Красной Армии, если, разумеется, не будут допущены старые ошибки распыления танковых частей. Находившиеся на вооружении типы советских танков представляли собой почти идеальный инструмент для реализации доктрины Жукова, которой теперь предстояло полностью претвориться в жизнь.

Другим выдающимся советским командующим был генерал армии Иван Степанович Конев. Он должен был нанести сокрушительный удар по армиям одного из лучших немецких командиров; удар, который убедительно подтвердит способность советских бронетанковых войск, уже отличившихся в оборонительных боях на Курской дуге, помериться силами с немцами и одержать верх в технике проведения наступательных операций.

В январе 1944 года у русских появилась возможность устроить немцам «Сталинград» на Днепре, хотя и меньшего масштаба. Эта возможность возникла в результате решения Гитлера удерживать силами группы армий «Юг» генерал-фельдмаршала фон Манштейна так называемый Каневский выступ в излучине Днепра, где оборонялась группировка из десяти немецких дивизий, входивших в состав 1-й танковой армии и 8-й армии. Этой группировке теперь грозило окружение в результате двух сходящихся ударов: с севера—войсками 1-го Украинского фронта под командованием генерала Н. Ф. Ватутина, с юга — войсками 2-го Украинского фронта, которым командовал И. С. Конев.

В ударную группировку Конева входила 5-я гвардейская танковая армия генерала Ротмистрова, отличившаяся в гигантском сражении на Курской дуге. Перейдя в наступление 24 января, войска Конева вбили глубокий танково-пехотный клин в оборону противника. Спустя два дня началось наступление войск 1-го Украинского фронта, и 28 января русские клещи сомкнулись в районе Звенигородки. Десять немецких дивизий оказались внутри «котла». Когда-то летом 1941 года в «котлы» попадали советские дивизии. Но на этот раз, однако, окруженные войска почти не имели возможности вырваться наружу. Используя уцелевшие танковые дивизии, Манштейн попытался пробить коридор для прорыва окруженной группировки в южном направлении.