Отцы Ели Кислый Виноград. Второй Лабиринт - Фаня Шифман

Нам Керен… помните? — из нашего потока девочка… Её boy-friend Антон, мы его немного знаем — он в подразделении… э-э-э… штилей… как бы особый отряд при батальоне дубонов… ну, это неважно! — осёкся он, увидев, как напрягся Тим. — Он тоже видел!.. Всё, о чём Офелия сейчас рассказывала, они видели своими глазами! Эти фиолетовые только кричат о своей скромности и невинности, а на самом деле — фиолетовая начала драку из-за мужика!.. И это все знают и видели!» — «Вот они, эти фиолетовые!..» — поддакнул Гай, но Галь свирепо посмотрел на него, и брат заткнулся.

Галь снова процедил сквозь зубы, и глаза его засверкали свирепыми льдинками: «А ты ни о чём не хочешь знать… Для тебя пигалица и её прихоти превыше всего! Нет, чтобы по-отцовски, как полагается, мозги ей вправить!.. Ты обязан вернуть её домой, забрать из бандитской школы, где её уже много чему научили — и ничему хорошему…» — «Это её личное дело, где учиться, с кем дружить!.. Она уже большая девочка, почти 16 лет. И я не желаю больше ничего слышать об этой истории, пока не услышу от дочки! Имён-то никаких не называли…» — «Ну, конечно!

Офелия, по-твоему, врёт, диктор врёт, зато фанатичная доченька и её фиолетовые дружки-антистримеры правду скажут?! Не так ли? А сёстры Ликуктус — они тоже, по-твоему, врут? Вот, кстати: девочки из религиозной семейки, а отошли… И нашли себе компанию в нормальной среде, и мальчики у них нормальные, с которыми не стыдно в обществе показаться! А ваша дура при всех уселась на колени хулигана и урода в фиолетовой кипе и с пейсами… а потом вскочила — и принялась незнакомую ей женщину оскорблять! А эта… её бандитская подруга из семейки антистримеров!..

Ведьма рыжая! Я не понимаю, почему их не задержали…» — с яростью цедил Галь, а Гай привычно поддакивал, рубя ладонью воздух.

Рути подошла к мужу и погладила его по плечу, пытаясь оттянуть в сторону: «Не связывайся, дорогой! Поговорим с Ширли, выслушаем другую сторону…» Галь не удостоил мать взглядом. Он только свысока поглядывал на отца и поигрывал бицепсами. Моти сжал кулаки. Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы Тим не подскочил и не встал между ними: «Тише, мальчики! Не надо ссориться. Маму обижать нельзя! Галь, лапуль, пошли наверх. Я вам кое-что принёс… Ты что, забыл? А тебе, Моти, я по-дружески советую: поговори с дочерью. Она должна прекратить всякие контакты с фиолетовым рассадником антистримерства в мракобесной школе… Если, конечно, ей дороги мир и спокойствие в семье! И собственное благополучие!» — подчеркнул Тим, поджав губы. — «Тимми, дай, я скажу!

Я — брат! — Галь чуть заметно толкнул локтем Тима, и тот замолчал, однако, не отошёл, продолжая стоять между отцом и сыном. — О моральном облике нашей сестры!

Она целыми днями проводит время в обществе злостных антистримеров, и ва-а-ще… втюрилась в фиолетового бандита из семейки Дорон… Об этом вся Эрания говорит с возмущением! Знаешь, что это такое — якшаться с такой компанией?!» — прошипел Галь. Моти ничего не сказал, только отвернулся и бессильно опустился на диван.

Галь нехотя отошёл от экрана и только, поднимаясь по лестнице, обернулся и спросил из-под руки Тима, сверкая сталью глаз: «А, кстати, где сейчас твоя дочь?

Шатается допоздна? В своей мракобесной школе, притоне антистримерства и фанатизма? А может, с хулиганкой Дорон или с её кривоносым братишкой? Смотри, чтобы мы ею не занялись!» Моти снова промолчал, резко встал и пошёл на кухню, где Рути готовила ужин. Галь угрожающе процедил сквозь зубы отцу в спину: «Учти — её фиолетовому хахалю мы нос на другую сторону выправим, если он не оставит нашу сестру в покое!.. Вообще всю эту гнусную семейку в тюрягу упрячем, там им в доступной форме растолкуют, что значит — антистримерское подстрекательство! У нас на это сил хватит, так и знай!»

Наутро Моти перед завтраком поднялся к дочери. Он тихонько постучал к ней в комнату и еле слышно проронил: «Открой, дочка, это я, не бойся: братья ушли поздно ночью… Я хочу, чтобы ты спустилась на кухню, мы с мамой хотим с тобой поговорить…» Девочка открыла дверь, и Моти вошёл. Она уже встала, оделась, в комнате было прибрано.

«Ширли, ты вчера слышала наш разговор с мальчиками?» — спросил Моти, прикрывая дверь. — «Отчасти…» — «Ну, пошли, позавтракаешь. Что-то ты плохо выглядишь…» — «Просто понервничала…» — не глядя на отца, пролепетала девочка. Они вдвоём спустились на кухню, и Моти на всякий случай плотно закрыл за нею дверь и тщательно задёрнул занавески на маленьком окошечке на двери: мало ли что…

Рути смотрела на остановившуюся возле кухонного стола дочь долгим взглядом и как будто не узнавала её. Растерянно глядя на Ширли, Рути вдруг поняла, что не знает, как с нею разговаривать, с чего начать этот неприятный и важный разговор. Она принялась вытаскивать из холодильника всякую снедь, делая сэндвичи, которые, как она знала, любила дочка, и нарезая овощи для салата. Моти щёлкнул кнопкой чайника.

Некоторое время Рути молча наблюдала за дочерью. Она поразилась тому, насколько изменился её облик, даже выражение лица. Как же она была непохожа на маленькую, застенчивую девочку с открытым, доверчивым личиком! Это было гордое, с ноткой упорства, при этом не лишённое природной мягкости и нежности, лицо взрослой девушки, почти женщины. Правда, сейчас её, и без того худенькое, лицо ещё более осунулось и выглядело сероватым, как после болезни. Рути вскользь отметила про себя, что на дочери почти такая же длинная юбка, какие носила она в дни молодости, пока в её жизнь не вошёл Мотеле. «А покрой-то у юбки какой изысканный!

Наверно, и вправду дочка Нехамы отличная мастерица… А может, всё дело в стройной фигурке нашей Ширли? Да-а, выросла доченька наша, а мы и не заметили…» — подумала Рути, искоса поглядывая на дочь. О, это была истинная внучка старого Гедальи, такой отец хотел и её, Рути, видеть.

Рути поставила на стол блюдо с салатом, сэндвичи, омлет, села и жестом предложила девочке сесть напротив. Моти, поглядывая на дочку, заваривал чай и выкладывал на блюдечко сласти. «Надо поговорить, дочь», — мягко произнесла Рути, но её глаза настороженно и неожиданно строго взирали на девочку. Моти сел напротив дочери, выжидающе и серьёзно переводя взгляд с одного родного лица на другое. «Пожалуйста, мама…» — вопросительно посмотрела ей в глаза Ширли, принимаясь за еду. Рути снова поразилась открытому и смелому взгляду дочери, который она сама давно утратила, сменив его на потупленный взор куда-то вниз и вбок, как бы мимо собеседника.

«Э-э-э… Вчера по телевизору передавали подробности драки в кафе, которую учудила дочка Нехамы, об этом говорит вся Эрания… Э-э-э… Ты слышала?» Ширли молча кивнула и взглядом пригласила мать продолжать. «Говорят, конечно, больше всего в связи с этой дракой о том, что твоя подруга устроила этой русской журналистке сцену ревности… Какие-то расистские выкрики… Это, как ты понимаешь, совершенно недостойно религиозной девушки из приличной семьи… э-э-э…