В огне Восточного фронта. Воспоминания добровольца войск СС - Хендрик Фертен

Это произошло, если мне не изменяет память, в середине или в конце марта. Под напором крайне интенсивного артиллерийского огня нам пришлось менять позиции. В поисках безопасного места мы отступили в систему подземных тоннелей. Двигаясь по ней, через некоторое время мы очутились перед длинной лестницей с каменными ступенями. Никто из нас не знал, куда она ведет и в какую часть Бреслау мы вышли, плутая под землей. Поднявшись наверх, мы оказались в наполненной сигаретным дымом подвальной комнате. Она была обставлена роскошной мебелью, и в ней было много людей — военных и гражданских. На некоторых из них была коричневая партийная униформа.

Все эти люди пировали за огромным столом, уставленным разнообразными яствами и дорогими напитками. Наше неожиданное появление застало их врасплох и, как ни странно, заставило устыдиться. Им стало неудобно, что они предаются таким застольям, когда другим приходится сражаться на передовой. Это отчетливо читалось на их лицах. И угрызения совести заставили собравшихся пригласить нас к столу.

Нас усадили за стол с такими любезностями, словно мы были почетными гостями, а не только что покинувшими передовую «фронтовыми свиньями», небритыми, немытыми и одетыми в грязную униформу, которая превратилась в лохмотья. Даже будучи мелкими сошками, в Бреслау мы не жаловались на свое солдатское меню, которое было более чем удовлетворительным. Но этот стол был накрыт с такой роскошью, какой мы никогда не видели и в мирное время! Это был другой мир, о котором мы могли только мечтать. Однако в происходящем было нечто гротескное. Над нашими головами, на улицах города, был кромешный ад. А здесь, глубоко под центром горящего города, происходил этот почти мефистофельский пир. И мы сидели за этим столом! Но в особенный восторг нас привело то, что через некоторое время, когда мы поняли, что пора уходить, в наши рюкзаки, похлопывая нас по плечу, положили «бутылки с хорошим коньяком и вином, чтобы мы смогли отпраздновать последнюю победу и победоносный конец войны».

Современному читателю, возможно, будет непонятно, почему у нас не вызвали отвращение нравы нацистских «золотых фазанов». Но даже само это словосочетание, так часто использующееся после войны, было непонятно нам в то время. Впрочем, это отвращение не пришло к нам и в последующие годы. Кто знает, может быть, потому, что мы были слишком флегматичными?

Продолжая рассказ, замечу, что я не уверен, присутствовал ли на том застолье сам гауляйтер Ханке. Пожалуй, если бы он был там, это вряд ли бы осталось не замеченными нами, поскольку он не мог не выступить и не произнести какой-нибудь бравурный лозунг. Во время осады города жители Бреслау недолюбливали Ханке именно за пристрастие к подобным вещам и крайнюю, порою даже переходящую разумные границы нетерпимость к тому, что он определял как пораженческие настроения.

Примерно в те же дни мне довелось повстречаться с еще одним должностным лицом высокого ранга. Но воспоминания об этой встрече у меня совершенно иные. Раздражительность этого человека и его полная безответственность при обращении с оружием привели к трагедии.

В связи с очередными перемещениями линии фронта нам предстояло расквартироваться в районе Зимпель. Офицер, который был комендантом этого района, сопроводил нас до гаражей с гофрированными стальными дверями. Они были проржавевшими и не открывались. Тогда офицер начал бить по ним прикладом своего пистолета-пулемета, в котором был полный магазин патронов и который он даже не поставил на предохранитель. В результате, как и следовало ожидать, раздалась очередь. Она пришлась точно в живот нашему старшему сержанту, и он за считаные секунды скончался на месте. Мы набросились на офицера и отобрали у него оружие. Мы орали на него и проклинали. Этого не должно было случиться. По крайней мере, не должно было случиться с нашим старшим сержантом. Это был человек, которого любили все его бойцы. Он был для них, как отец, и всегда добросовестно исполнял свои обязанности. Но, что самое главное, он прошел всю Русскую кампанию без единой царапины. Его смерть стала очень горькой утратой для нас. Действительно, очень горькой.

Положение в Бреслау с каждым днем становилось все тяжелее. Мы понимали, что захват русскими аэродрома Гандау был лишь вопросом времени. Понимал это и Гитлер. Он лично следил за ситуацией в Бреслау и нередко лично отдавал распоряжения относительно оборонных мер. Так, Гитлером было приказано начать сооружение в центре города второй взлетно-посадочной полосы. Согласно намеченному плану, для этого требовалось снести все здания в районе Шнайцнигерского парка, находящиеся между Кайзеровским и Фюрстенским мостами. Трамвайные рельсы, провода телефонных линий, столбы — все это также нужно было убрать из данного района, как, впрочем, и горы обломков от снесенных домов. Та же судьба ждала огромные храмы Лютера и Канизия. И все это было необходимо сделать вручную. Часть обломков можно было приспособить для создания баррикад, а остальные следовало просто убрать из данного района. Для этих работ были мобилизованы тысячи женщин и подростков. Они усиленно трудились и днем, и ночью, чтобы новая взлетно-посадочная полоса была сооружена.

А что же русские? Они очень быстро узнали о том, что происходит в центре Бреслау на Кайзерштрассе. После этого район работ начал подвергаться постоянным авианалетам. Русские самолеты вели огонь из пулеметов и сбрасывали осколочные бомбы на трудившееся здесь гражданское население. Это приводило к огромному количеству жертв, число которых неумолимо вырастало с каждым днем на протяжении всего марта. Согласно подсчетам отца Эрнста Хорнига, на работах по сооружению новой взлетно-посадочной полосы погибло 10000 жителей Бреслау.

Продвижение русских к Гандау и постоянные бомбардировки в течение марта заставляла нас осознать, что остались считаные дни до того, как они захватят аэродром. Тем не менее, это случилось только в начале апреля. А до этих пор верные «юнкерсы» доставляли в Бреслау все, что было необходимо для обороны города.

4 апреля поставки в крепость в конце концов оборвались. В этот день русские устроили мощнейшую бомбардировку с воздуха и вели плотный артиллерийский огонь с земли. Все это продолжалось до тех пор, пока советские танки не въехали на территорию аэродрома и не заняли там позиции. Гандау был окончательно потерян для нас. Тем не менее мы сделали все, что было в человеческих силах, чтобы сохранять его как можно дольше.

Весь предшествующий период организация обороны аэродрома была одной из важнейших и наиболее трудных задач, стоявших перед комендантом крепости. 24 марта 1945 года он записал в своем дневнике: «Осуществление поставок в Бреслау стало чрезвычайно сложным из-за усиления зенитного огня и увеличения количества прожекторов. 15 марта из 55 машин, пытавшихся приземлиться, лишь половина сумела сделать это. Несмотря на это, 150 раненых было вывезено из города по воздуху. Многим „юнкерсам“ удавалось забирать по 20 раненых за перелет. Благодаря применению „ферзоргунгсбомбен“ („бомб снабжения“), в течение трех дней 150 самолетам также удавалось, не приземляясь, сбрасывать войскам боеприпасы, стрелковое оружие и почту».