Барочный цикл. Книга 7. Движение - Нил Стивенсон

— Смотрите, — сказал Роджер. — Мы победили.

— Откуда вы знаете?!

— Просто знаю.

— Откуда?

— Увидел по его лицу.

Роджер дал понять, что разговор окончен: не словом, не жестом, а какой-то переменой во взгляде. Он подошёл к отряду могавков, стоявших рядом с конями, и объявил: «Мы победили. Распространите весть. Зажгите маяки». Затем повернулся и зашагал к кучке сановников. Могавки у него за спиной закричали: «Виват!» Вскоре крик подхватила вся площадь.

Даниель не сразу присоединился к общему ликованию, но уж когда присоединился, то от всей души. Такова политика: гнусна, иррациональна и всё же лучше войны. Роджера чествуют, потому что он победил. Что такое победа? Это когда тебя чествуют. И Даниель горланил так, как только позволяли пересохшая глотка и старческие рёбра, дивясь, что люди сбегаются со всех сторон. Не только знать из особняков, но и сброд с освещённых кострами полей на севере, все теснились вокруг Роджера и кричали: «Виват!» Не потому, что соглашались с его позицией или хотя бы знали, кто он такой, а потому что он явно был героем дня.

Биллинсгейтский док. Чуть позже

— Поразительно, — воскликнул Иоганн фон Хакльгебер, обнимая принцессу Каролину за талию и отрывая от пристани, — сколько людей готовы оказать услуги своей будущей королеве!

Он брёл по щиколотку в воде на Биллинсгейтской пристани; отрезанные рыбьи головы тыкались в его башмаки и таращились на Каролинин зад, пока Иоганн нёс её к лодке. Каролина крепко обнимала Иоганна за шею, словно хотела грудью заткнуть ему рот. Он не жаловался, только сильнее сжимал через штаны её выпуклости. Все эти взаимные тисканья оправдывались тем, что ночь была тёмная, пристань — скользкая, а принцессе негоже падать в холодное месиво из рыбьих кишок. Иоганн считал, что ведёт себя вполне пристойно. Однако люди (числом около тридцати), доставившие сюда принцессу в королевской процессии экипажей, портшезов и всадников, думали иначе. Они были пьяны как сапожники, хотя, судя по золочёным гербам на дверцах карет, сплошь принадлежали к знати. Решительно всё в происходящей сцене наводило их на непристойные мысли.

— Хороша рыбка, так бы и съел! — выкрикнул один. Прочие шутки были ещё откровеннее.

— Джентльмены! — воскликнул Иоганн, когда принцесса уже благополучно сидела в шлюпке, а её бюст больше не затыкал ему рот. — Да, мы в Биллинсгейте, но это не значит, что вам надо перещеголять рыботорговок в мерзости. Сейчас их здесь нет. Если хотите за ними приударить, возвращайтесь днём.

— И кто же эти рыботорговки? — вопросил некто, перебравший настолько, что язык болтался у него во рту, словно половая тряпка в ведре. — Сдаётся, с ними неплохо бы свести знакомство. — Он потянул носом бодрящий воздух рыбного рынка. — И мне нравятся их духи!

Теперь попрёки сыпались на Иоганна с двух сторон.

— Ты просто несносен, милый, — говорила Каролина из шлюпки. — Вот видишь, я надула губки, как большая-большая рыба. Эти люди галантны, ничего больше! Они даже не верят, что я — принцесса! Они думают, что я — шлюха, приехавшая к доктору Уотерхаузу.

— Они прекрасно знают, кто вы, — заверил Иоганн. Он иронически-подобострастно поклонился членам клуба «Кит-Кэт», которые стояли на набережной в шеренгу, как на картине, едва различимые в темноте — словно групповой портрет, почти черный от табачного дыма.

Ответных поклонов Иоганн не видел, потому что забирался в шлюпку. Каролина помахала рукой; почему-то даже этот жест вызвал у провожающих непристойные ассоциации, породив новый залп сальностей.

— Воистину, мы можем не страшиться разоблачения, — пробормотал Иоганн. — Когда они протрезвеют, то постыдятся рассказывать о том, что было. И в любом случае им никто не поверит.

Баркас казался чересчур большим для сегодняшней миссии: доставить на корабль в Лондонской гавани барона и принцессу. С каждой стороны у него было по пять вёсел; гребли десять плечистых матросов. Таким образом, в случае погони баркас мог уйти почти от любой лодки. Иоганн с Каролиной сели на носу, подальше от гребцов.

— Я рад, что вы догадались сразу ехать сюда, — сказал Ио-ганн.

— Не совсем сразу, потому что прежде в клубе «Кит-Кэт» за меня выпили несколько тостов, — отвечала Каролина.

Тосты, впрочем, ещё не кончились. Как только стало известно, что Каролина отбывает по воде, кто-то из ручных кит-кэтовских пиитов взялся за дело; получилась следующая импровизация:

Афродита из прилива Вышла к эллинам блудливым,Чтил сын Рима с крепким х-ром Пеннородную Венеру.На реке пурпурно-винной Зрят британцы Каролину.

— Очень мило, — заметил Иоганн. — Сдаётся мне, доктору Уотерхаузу предстоят кое-какие объяснения в клубе.

— И мне, — сказала Каролина, — с мужем.

Какой-то остряк затянул:

Её утробаПапизму гроб.Вот только б немецПочаще…

На него тут же зашикали возмущённые, даже скандализованные кит-кэтовцы. Ну, знаете! У некоторых вообще нет чувства приличий! Кто-то наполовину вытащил из ножен шпагу и, дождавшись, когда его с двух сторон схватят за руки, принялся картинно вырываться, не забывая поглядывать в сторону реки: видит ли Каролина его галантность. Однако баркас уже поглотила тьма. Кит-кэтовцы выпили по одной на посошок и двинулись к экипажам; последним, что видели Иоганн и Каролина, были отсветы хрустальных стопочек на серебряных подносах, слабые, как блеск рыбьей чешуи на тёмной воде, плещущей о Биллинсгейт- скую пристань.

— Надеюсь, мы исчезнем с их горизонта так же скоро, как они с нашего, — проговорил Иоганн. — Нам надо проделать несколько миль по течению до шлюпа, который стоит на якоре у Гринвича. Если быстро подняться на борт и отплыть, возможно, никто не узнает, что ваше высочество на шлюпе.

— Один сплошной фарс, — был вердикт Каролины. В темноте она не видела, как поникли плечи Иоганна, но слышала, как из него вышел весь воздух. — Прости.

— Напротив. La belle dame sans merci [25] — роль, которая вам очень идёт и ещё пригодится, когда вы станете королевой, а Гринвич будет вашим загородным имением.

— Я безжалостна к себе, не только к тебе, — сказала Каролина. — Глупо было мне приезжать в Англию.

— Отнюдь. В Ганновере вам угрожал убийца.

— Убийца, который без труда последовал за мной в Лондон, — отвечала Каролина, — и, возможно, сейчас охотится на Элизу.

— Она — моя мать, так что напоминания излишни, — сказал Иоганн. — Но она знает вас с детства. Когда она не была с вами откровенна? Если бы она или я думали, что вам неразумно оставаться в Лондоне, мы бы не промолчали.

— Однако я имею право на собственное мнение. И я говорю, что слишком здесь задержалась.

— Разумеется, так представляется теперь, когда мы отбываем в спешке. Лучше бы вам было уехать неделю назад, спокойно. Мы не могли предвидеть, что дело обернётся таким образом.

— Сколько прошлое Софииных похорон? Шесть недель. К тому времени, как мы доберёмся до Ганновера, будет все семь или восемь.

— Не такой уж большой срок. Убитая горем принцесса вполне может пробыть столько вдали от двора.

— От двора и от мужа.

— У мужей есть другие способы утешиться.

— Я всё думаю, — сказала Каролина, — оставил ли он Генриетту своей фавориткой после всего, что произошло? Или прогнал её и завёл новую? Или?…

— Или что?…

— Или ждёт, когда после долгой отлучки вернётся жена? Его письма в последнее время стали более интересны.

— Более интересны, чем что? Или чем кто? Молчите, не отвечайте, мы вторглись в ту область, куда ступить и ангелы боятся.

— В эту область ты вступаешь, сознательно и по своей воле, когда заводишь связь с замужней принцессой.

Иоганн молчал.

— Вот видишь. И снова я la belle dame sans merci. Надеюсь, она тебе нравится.

— Да, — отвечал Иоганн. — Такой уж я безнадёжно глупый странствующий рыцарь.

— Отважный и блистательный рыцарь, — сказала Каролина, — который должен держать забрало закрытым, даже когда поскуливает.

На этом их разговор временно затих. Путь по Темзе оказался долгим. Каролина пересиливала дремоту и боролась с искушением прилечь Иоганну на плечо. Иногда манёвры меж судов на реке напоминали бег сквозь ночную чащу. Несколько раз вахтенные принимали их за жохов и осыпали бранью; на баркас направляли фонари и мушкетоны. После Собачьего острова кораблей стало меньше, а сами они — больше. Хотя гребцы устали, шлюпка двигалась быстрее, потому что шла теперь прямо по течению. Оставив позади шум и суету города, Иоганн и Каролина различали то, что прежде утонуло бы в других впечатлениях: костры на холмах, всадников, мчащих во весь опор по улицам вдоль обоих берегов реки. Невозможно было не вообразить, что костры и всадники несут странную информацию из города в предместья и дальше к морю. Сигнальные огни на прибрежных скалах передадут новость на континент. Однако что это за новость, ложная она или истинная, беглецам в лодке было неведомо.