Радость отцовская - Елизавета Иващук

Маренн, как всегда, обещал поставить нули нарушителям тишины, потом стал что-то диктовать. Я достала тетрадь и механически записывала, слишком возбужденная для того, что бы вникать в смысл слов. Скоро эти твари нападут на одну из своих, причем очень активную в прошлом. Но если нарушены нормы морали, какое значение имеют былые заслуги? Они только отягощают вину. Эдин успеет почувствовать, как приятны ее строгие моральные принципы для провинившихся. О, да, «Все ради большинства», «любое порождение тьмы — это чистое зло, которое надо искоренять», простейшее «нельзя воровать», в конце концов. Я, безусловно, порождение тьмы, но меня все еще не искоренили. А вот с Эдин это произойдет непременно — за кражу столь ценного предмета у ребенка из богатой семьи положена весьма основательная и медленная казнь. И, что самое приятное, до вынесения приговора она будет учиться хотя бы пару дней — и насладиться вниманием своего драгоценного коллектива сполна. Интересно, умирая, она все еще будет верить в свои принципы? Или разочаруется в них во время травли?

Не думала, что когда-нибудь буду с нетерпением ожидать перемены — обычно уроки были самым приятным моментом в течение дня. Никто не шумел, не дергал меня за волосы, не бил… Конечно, в полной мере это относилось только к урокам учителя Маренна, но ведь они занимают почти всю неделю. Неприятным следствием, вытекающими из этого, было поголовное владение магией среди одноклассников — мне не нравилось положение подопытного зверька. Некоторые, конечно, считают, что исчадия тьмы обязаны приносить пользу хотя бы таким образом. Но теперь кое-кому определенно придется пересмотреть свои взгляды. Приятно, очень приятно.

У меня нет, и не было ничего, и неизвестно, изменится ли это в будущем. Но сейчас я могу испытать радость, и пусть это не надолго, но все же совершенно реально.

Что-то на правой руке сверкнуло, когда я писала. Я чуть наклонила голову. Браслет? Да, именно так. Очень красивый. Откуда? Если украден, необходимо его прикрыть. Но ведь ни одна из одноклассниц не имела ничего подобного. Значит, маловероятная версия. Я еще раз прокрутилась в памяти события вчерашнего дня. Да, точно, Флеан отдала мне этот браслет, когда мы вернулись в комнату после убийства. Тогда, кажется, куда-то исчезла кровь — я ведь запачкалась ею, но спать ложилась уже чистой, хоть и не мылась. Не думала, что убивать человека, которого впервые видишь — так приятно. Если бы это был один из одноклассников, я бы не удивилась, но эту семью мне раньше не доводилось встречать. Впрочем, каждый из них, безусловно, с удовольствием бы унизил меня, такое невозможно не понять. Так что разницы между ними и моими обожаемыми родственниками или одноклассниками, фактически, не было. Сволочи. И, раз они имеют моральное право не давать мне нормально жить, я в свою очередь имею такое же право убивать их без угрызений совести и испытывать удовольствие. Жаль, что моральное право не равно праву реальному — но все же иногда они сливаются, как вчера, например. Конечно, я не стремлюсь к всеобщей справедливости, хотя бы потому, что это любимый лозунг окружающих меня подонков, и маленьких, и больших. Мне даже уже почти не хочется быть счастливой — не в моем духе стремиться к невозможному. Несколько дней назад реальной являлась только необъяснимая с точки зрения логики жажда жизни, и ненависть. О, злобы, зависти и подобных эмоций у меня всегда хватало, и они плавно перетекали в это чувство. Я слишком умна, для того, что бы ненавидеть весь мир — ведь мне немного известно о темных. Но относиться к светлым по-другому невозможно — пусть то, что это не приносит облегчения, было очевидно. Жизнь стала бы легче при полном отсутствии чувств, но я, должно быть, еще слишком маленькая. Для ребенка сильные эмоции естественны — именно по этой причине дети неполноценны.

Конечно, теперь ненависть помогла мне испытать радость отмщения. Но вероятность такого события была близка к нулю… Мои чувства правильны и обоснованны, но совершенно бесполезны. И, конечно, от них не избавиться. Может быть, это и не нужно, но поверить в возможность благополучного исхода так трудно. Да и не стоит этого делать — потом будет не так больно.

Мне многое пришлось испытать всего за несколько дней. Я до сих пор не понимаю, что представляет собой для меня Церелис, и почему. Ясно только, что ничего подобного я не испытывала. Непонятно, почему так изменились сны — и есть ли связь между ними и реальной жизнью. Теперь мне легко, когда я сплю. Наяву сложнее… Церелис существует реально, я могу на нее повлиять, и это пугает. Во сне можно просто смотреть. Активные действия слишком непривычны для меня, как и столь странное отношение к живому существу. По отдельности можно справиться и с тем, и с другим, но вместе это слишком сложно. Да, видимо, такая формулировка верна. И все же исчезновения Церелис я не хочу. Она настоящая, и это заставляет нервничать, но в этом и ее преимущество перед снами. О них я почти не думаю наяву — потому что это только иллюзии. Живое существо действительно привлекательнее.

Перемена. Наконец-то. На Эдин косились очень многообещающе — и никакие возвышенные речи ее не спасут. Можно говорить что угодно, но от этого не перестанешь быть полудемоницей, воровкой, асоциальным элементом… Хотя последнее понятие едва ли знакомо моим одноклассникам. Они не тупые — в большинстве, конечно, и исключительно для своего возраста. Взрослый с подобным уровнем развития был бы совершенным идиотом. Но я гораздо умнее обычного ребенка десяти — одиннадцати лет, и это не завышенная оценка собственных способностей. Едва ли кто-то из моих драгоценнейших одноклассников может анализировать собственное поведение, или изучать все, что требует учитель Маренн. Им это и ненужно. Я ведь была бы такой же, если бы ко мне относились, как ко всем — но кто задумывается о таких вещах? Не они, во всяком случае. И не их родители.

Как это мило — снова звучат оскорбления, но они никоим образом не относятся ко мне, или к Церелис. Впрочем, она, конечно, уникальный случай, и травить ее после недавней драки никто не решится. А оскорбительные высказывания за спиной ее, похоже, не волнуют. Мне даже кажется, что отношение одноклассников доставляет Церелис удовольствие. Я могу ее понять — мне самой понравилось быть неуязвимой, несмотря на их весьма горячие чувства и агрессивные намерения. Очень приятное ощущение, и непривычное. Раньше в моей жизни ничего подобного не было.

А Эдин не привыкла к такому отношению. Конечно — заводила, общительная девочка, любительница объятий и совместных игр… Например, «доведи мерзкое отродье тьмы». Ей полезно поучаствовать в подобном развлечении, только занимая принципиально новую роль. Чудесная игра — «накажи воровку», не правда ли? Вот только Эдин считает иначе… Удивительно — ведь самой наказывать и доводить кого-то, например, меня, тебе нравилось? Плачешь… Хочешь разжалобить? Я всегда знала, что ты идиотка. Слезы и всхлипывания только раззадорят толпу — я никогда не позволяла себе этого. Чудные дети именно к этому и стремятся — добрые, великодушные, светлые создания. И ослабевшую жертву рвут с еще большим энтузиазмом. Жаль, что нельзя сказать это в лицо, Эдин. Или можно? Но не сейчас. Не буду прерывать очаровательную детскую игру. Это же так мило и высокоморально — наказать воровку. Пусть на самом деле в этом ты и не виновна. А я разве выбирала родителей и место рождения? Разве кто-то пожелает быть полудемоном среди светлых? Нет, я бы предпочла стать такой, как Церелис. Ухоженной, защищенной от всех опасностей, спокойной, и, наверное, любимой — зачем так оберегать ненужного, постылого ребенка?