Число зверя - Роберт Хайнлайн

– По-моему, тоже. Зебадия, я прикажу Ае обрезать область на востоке, чтобы убрать это скопление, и кроме того, мы теперь можем добавить почти девятьсот километров на западе, линия восхода ведь сместилась. Ая повернет глобус на дисплее так, чтобы показать эту добавленную полосу. Мне кажется, еще час работы даст нам более или менее полную картину.

– Может, уложимся и меньше чем за час. Ты была права: три секунды это не просто долго, это чересчур долго. Хватит ли двух секунд? Можешь ты ввести эту коррективу, не меняя все с самого начала?

– На оба вопроса ответ «да», капитан.

– Прекрасно. Можешь добавить на западе не пятнадцать градусов, а тридцать. Потому что час у нас уйдет на отдых. Разомнемся, перекусим… Кто как, а я хочу найти кустик. Как приказать Ае вернуться на определенное «бинго»? Или это напортит что-нибудь в программе?

– Не напортит. Дай ей команду вернуться на «бинго» столько-то и столько-то, указав время.

Я ничуть не удивилась, когда он сказал:

– Ая, вернись на «бинго» Гринвич двадцать один шестнадцать пятьдесят одна.

Речка внизу действительно выглядела уютной. Зебадия сказал с удовлетворением:

– Я уж боялся, что придется тратить топливо. Никто не видит, нет там полянки возле речки, а? Такой величины, чтобы Ая могла сесть. То есть зависнуть и плюхнуться: я не рискну садиться в планирующем полете, без тяги, старушка слишком нагрузилась.

– Зебби, я так же трезва, как и ты!

– Нашла чем хвастаться, Шельма. Кажется, я приискал местечко. Закройте глаза: садимся.

Лучше бы я и правда закрыла глаза.

Зебадия начал длинный пологий спуск с выключенным двигателем. Я все ждала: когда же начнется вибрация, когда же Ая наконец оживет и заворчит… ждала… ждала…

– Ая, – сказал он, и я подумала, вот сейчас он велит ей включиться.

Нет. Фактически мы уже спустились ниже уровня вздымавшегося впереди высокого берега.

Тут он неожиданно включил тягу вручную – но в обратную сторону: мы вспрыгнули на этот берег. Заглушили двигатель, опустились на какой-нибудь метр и сели. Едва не врезавшись.

Я не сказала ничего. Тетя Хильда шептала: «Пресвятая Дева Помилуй Нас Ом Мани Падме Хум Нет Аллаха Кроме Аллаха И Мухаммед Пророк Его» – и еще что-то на неизвестном мне языке, но очень проникновенно.

– Сын, ты всегда так… аккуратно? – спросил папа.

– Я видел, как один человек это сделал, когда было нужно, и все думал: сумею я так или нет. Но ты-то небось подумал… Ая, ты слушаешь?

– Конечно, босс. Ты же меня разбудил. Где горит?

– Ты умница, Ая.

– Тогда почему я везу эту детскую коляску?

– Ая, пойди поспи.

– Иду баиньки. Конец связи и отбой, босс.

– Ты, наверное, Бог знает что подумал, Джейк, а я ведь в любой момент готов был выпалить «п, р, ы, г». Благодаря твоей аппаратуре у Аи появилась настолько быстрая реакция, что я был уверен: она вытащит нас из какой угодно неприятности в последнюю долю секунды. И не думай, что это лихачество. Посмотри на прибор. Горючего осталось семьдесят четыре процента. И больше взять неоткуда. А я не знаю, сколько раз нам еще предстоит садиться.

– Капитан, это было блистательно. Хотя у меня душа ушла в пятки.

– Неправильная форма обращения, капитан. Мы приземлились, моя отставка вступила в силу, теперь ты начальник.

– Зеб, я же сказал, я не буду капитаном.

– У тебя нет выбора, ты уже капитан. Когда капитан погибает, пропадает без вести или подает в отставку, командование переходит к следующему по должности. Ты можешь перерезать себе горло, Джейк, можешь дезертировать, все что хочешь можешь сделать, но ты не можешь утверждать, что ты не капитан, раз ты капитан!

– Если ты можешь подать в отставку, то и я тоже могу!

– Разумеется. В пользу астронавигатора, как следующего по должности офицера.

– Дити, я подаю в отставку! То есть, виноват: капитан Дити.

– Нет-нет, папа, ни в коем случае! Я не знаю, что я тогда сделаю… я… – Я умолкла, не зная как быть. Потом сообразила: – Я тоже подаю в отставку… капитан Хильда.

– Что? Не говори глупостей, Дити. Офицер медслужбы не имеет права брать на себя командование. А если «офицер медслужбы» – это шутка и «офицер по науке» тоже, то тогда я просто пассажирка и опять-таки не имею на это права.

– Шельма, – сказал мой муж, – ты отвечаешь тем же требованиям, что и все мы. Ты умеешь водить машину…

– Я только что внезапно разучилась.

– …но это не обязательно. Способность к здравому суждению и поддержка членов экипажа – вот единственное, что требуется, так как мы находимся в миллионах милях и в нескольких вселенных от водительских прав и прочего. Я тебя поддерживаю; остальные, по-моему, тоже. Джейк?

– Я? Конечно.

– Дити?

– Капитан Хильда знает, что я всецело поддерживаю ее, – заверила я. – Я первая назвала ее капитаном.

– Дити, – сказала тетя Хильда, – я только что подала в отставку.

– Но в чью пользу? Тебе некому передавать командование! – Кажется, это прозвучало у меня недостаточно сдержанно.

– Я передаю командование Великому Духу Маниту[41]. Или тебе, Зебби: все возвращается обратно по кругу, и ты снова капитан… как и должно быть.

– Ну нет, Шельма. Я свою вахту отстоял, теперь очередь кого-нибудь другого. Раз ты подала в отставку, то у нас больше вообще нет организации.

Ты напрасно думаешь, что уговорила меня. Ты просто теперь до скончания века будешь первопоселенкой на этом бережку. А пока командования у нас нет, разводите себе балаган сколько хотите. Надеюсь, вам уже успела осточертеть вся эта говорильня, эти ваши споры-разговоры – у меня-то они уже в печенках сидят. То ли уголок ораторов в Гайд-парке, то ли школьный дискуссионный клуб.

– Послушай, Зебби, – с удивлением сказала тетя Хильда, – ты что же, отыгрываешься на нас, что ли?

– Миссис Берроуз, весьма возможно, что вы нашли совершенно точное слово. Я за это время ох сколько всякого наглотался… и не в последнюю очередь вашими стараниями.

Я не видела тетю Хильду такой удрученной со времени смерти моей мамы Джейн.

– Прости меня, Зебби. Я не думала, что мое поведение так раздражает тебя. Я не хотела тебя раздражать. Я знаю – я все время помню! – что ты спас нам – мне – жизнь целых пять раз и вообще постоянно спасаешь нас своим руководством. Я благодарна тебе настолько, насколько вообще способна на благодарность, – а это значит очень глубоко благодарна, хотя ты и думаешь, что я мелкая душонка. Но ведь нельзя демонстрировать такую глубокую благодарность каждое мгновение, как нельзя постоянно испытывать оргазм. Некоторые эмоции слишком сильны, чтобы все время держаться на максимуме. – Она вздохнула, и по ее лицу покатились слезы. – Зебби, я больше не буду, только не сердись, ладно? Я постараюсь больше не выпендриваться. Так сразу не отвыкнешь, я много лет так себя веду, это мой защитный механизм. Но я отучусь, вот увидишь.