Сочинения в двух томах. Том первый - Ганс Эверс

— Ну а потом, племянник? — сказал он. — Что потом? Когда ребенок родится на свет? Что будет тогда?

Студент задумался. Потом ответил медленно, точно отчеканивая каждое слово:

— Тогда-у нас будет — волшебное существо.

Голос звучал тихо, но звучно и гибко, точно звуки скрипки.

— Мы увидим тогда, сколько правды в древнем предании. Сможем заглянуть в глубочайшие тайники природы.

Тайный советник открыл было рот, но Франк Браун прервал его, не дав говорить.

— Тогда мы увидим, есть ли действительно что-нибудь, что сильнее всех известных нам законов. Мы увидим, стоит ли жить этою жизнью — стоит ли нам ею жить.

— Стоит ли нам? — повторил профессор.

Франк Браун ответил: «Да, дядюшка, — нам! Нам, тебе, мне и тем нескольким сотням людей, которые стоят над жизнью. И которые все же принуждены идти по дороге, которою идет огромное стадо».

Он вдруг резко спросил: «Дядюшка, ты веришь в Бога?»

Тайный советник нетерпеливо передернул губами. «Верю ли я в Бога? При чем тут это?»

Но племянник настаивал на ответе, не давая времени даже подумать: «Отвечай же, дядюшка, отвечай: веришь ли ты в Бога?» Он нагнулся к старику и не сводил с него глаз.

Тайный советник ответил: «Какое тебе дело до этого? Своим разумом — после всего того, что я изучил и открыл, — я, безусловно, в Бога не верю. Разве только чувством, но ведь чувство-это нечто, совершенно не поддающееся контролю, нечто!»

— Да, да, дядюшка, — перебил его студент, — так чувством, значит, все-таки.

Но профессор все еще не сдавался и беспокойно ерзал в кресле. «Ну, если уж говорить откровенно-то иногда, правда, редко, через большие промежутки…».

Франк Браун вскричал: «Ты веришь — несомненно веришь в Бога!! О, я это знал. Все Бринкены, все веруют, все вплоть до тебя».

Он поднял голову, раздвинул губы и показал ряд блестящих зубов. И продолжал опять, подчеркивая каждое слово: «Тогда ты сделаешь это, дядюшка. Тогда ты должен это сделать. Ничто не спасет тебя, ибо тебе дано нечто — что дается одному из миллиона людей».

Он замолк и зашагал крупными шагами по большому залу. Потом взял шляпу и подошел к старику.

— Спокойной ночи, дядюшка, — сказал он, — так ты это сделаешь?

Он протянул руку.

Но старик не заметил. Он тупо смотрел в пространство и о чем-то напряженно думал.

— Не знаю, не знаю, — ответил он наконец.

Франк Браун взял со стола человечка и протянул старику. Его голос звучал иронически и высокомерно. «Вот, посоветуйся с ним! — Но потом через мгновение его тон изменился. Он тихо добавил: — Я знаю, ты это сделаешь».

Он быстро направился к двери. Еще раз остановился. Обернулся и снова вернулся назад.

— Еще одно, дядюшка! Если ты это сделаешь…

Но тайный советник прервал его: «Не знаю, сделаю ли!»

— Хорошо, — ответил студент. — Я ведь больше не спрашиваю. Только в случае если ты это сделаешь — ты должен мне кое-что обещать.

— Что именно? — спросил профессор.

Тот ответил: «Не приглашай княгиню в качестве зрительницы».

— Почему? — спросил тайный советник. И Франк Браун ответил мягко, но серьезно и строго: «Потому что — потому что дело это — слишком — серьезно».

Он ушел.

Он вышел из дому и пошел к воротам, лакей отворил ему и, громыхая замком, запер за ним. Франк Браун вышел на дорогу. Остановился перед изображением святого и пытливым взглядом посмотрел на него.

— О дорогой мой святой, — сказал он. — Тебе приносят цветы, льют свежее масло в лампаду. Но не этот дом заботится о тебе. Здесь тебя ценят разве только как археологическую древность. Хорошо еще, что народ чтит твою силу. Ах, милый святой, тебе легко охранять деревню от наводнения — раз она в трех четвертях часа от Рейна. И особенно теперь, когда Рейн так успокоился и струится меж каменных стен. Но попробуй же, о старый Непомук, охранить этот дом от потока, который нахлынет на него и разрушит. Я люблю тебя, милый святой, потому что ты покровитель моей матери. Ее зовут Иоганной Непомуценой, у нее есть еще имя — Губертина, в знак того, чтобы ее не могла искусать бешеная собака. Ты помнишь еще, как родилась она в этом доме в день, посвященный тебе? Поэтому-то она и носит твое имя — Иоганна Непомуцена! И потому, что я люблю тебя, милый святой, и ради нее я хочу тебя предостеречь. Там внутри сегодня ночью поселился святой — в сущности говоря, полная противоположность святому. Маленький человечек не из камня, как ты, и не одетый красиво в длинную мантию, — он деревянный и совершенно голый. Но он так же стар, как и ты, может быть, еще старше. Говорят, он обладает чудодейственной силой. Так попробуй же, святой Непомук, покажи свою силу! Кто-нибудь из вас должен пасть, ты или тот человечек: пусть же решится, кто из вас будет господином над домом тен-Бринкенов. Покажи же, милый святой, на что ты способен.

Франк Браун снял шляпу и перекрестился. Потом тихо, сухо рассмеялся и быстро зашагал по дороге. Вышел в поле и полной грудью стал вдыхать свежий ночной воздух. Дойдя до города, он пошел по улицам под цветущими каштанами и здесь замедлил шаг. Он шел задумавшись, слегка напевая про себя.

Но вдруг остановился. С минуту поколебался. Потом повернулся. Быстро свернул налево. Опять остановился и оглянулся по сторонам. Потом быстро взобрался на низкую стену и спрыгнул на другую сторону. Побежал по тихому саду к большой красной вилле. Там остановился и взглянул вверх. Его резкий короткий свист прорезал ночную тишину, два-три раза, быстро, один за другим.

Где-то залаяла собака. Но вверху тихо распахнулось окошко, и в белом ночном одеянии показалась белокурая женщина. Ее голос прошептал в темноте: «Это ты?»

Он ответил: «Да, да!» Она скользнула в комнату, но тотчас же снова вернулась. Взяла носовой платок, что-то завернула в него и бросила вниз.

— Вот, мой дорогой, тебе ключ! Но будь потише, как можно потише, чтобы не проснулись родители!

Франк Браун взял ключ и поднялся по маленькой мраморной лестнице, открыл дверь и вошел в комнату.

Глава четвертая,

которая рассказывает, как они нашли мать Альрауне

Франк Браун сидел на гауптвахте. Наверху в Эренбрейтштейне. Сидел уже около двух месяцев и должен был сидеть еще три. Все лишь за то, что он выстрелил в воздух, так же как и его противник.

Сидел он наверху у колодца, с которого раскрывался далекий вид на Рейн. Он болтал ногами, смотрел вдаль и зевал. То же самое делали и трое товарищей, сидевших вместе с ним.

Никто не говорил ни слова.

На них были желтые куртки, купленные у солдат. Денщики намалевали на их спинах огромные черные цифры, означавшие № камер. Тут сидели сейчас второй, четырнадцатый и шестой.