Владыка мира - Алекс Ратерфорд

Салим время от времени обиженно поглядывал на великолепную фигуру Акбара, а празднества тем временем шли своим чередом. Музыканты из Гвалиора, прославившиеся своим искусством, извлекали мягкие, чарующие звуки из своих флейт и струнных инструментов, пузатых танпур и рудра-вина из двух тарелок. Ежеминутно горчи приводил придворного, желающего преподнести по случаю Новруза подарок для падишаха. Слуги все несли и несли разные яства – миндаль и фисташки в золотой и серебряной фольге, светло-зеленый виноград и куски мускусной дыни с оранжевой мякотью на колотом льду из ледников крепости, лед для которых привозили на мулах издалека с северных гор, и кувшины прохладного, душистого шербета.

Салим разглядывал бархатистое ночное небо и серп луны, серебристый свет которой затмевал множество свечей, зажженных вокруг внутреннего двора. Это пиршество могло продолжаться до самого рассвета. Он стал думать, как бы улизнуть отсюда. Наконец музыканты опустили инструменты и низко склонились перед Акбаром. Должно быть, настало время для какого-нибудь нового развлечения, думал Салим; что-нибудь вроде пожирателей огня, или лазанья по веревкам, или поединка между дикими животными в клетке… Тут Акбар встал, и сразу же воцарилась тишина.

– Сегодняшний вечер – вершина празднования Новруза. И хотя мы уже преподнесли друг другу множество драгоценных даров, у меня есть одно бесценное сокровище, которое я очень скоро хочу вам представить. Два месяца назад турецкий султан послал мне искусную красавицу танцовщицу из далекой Италии. Я назвал ее Анаркали, «Гранат в цвету». – Он повернулся к стоящему рядом слуге. – Зови Анаркали.

Даже когда Акбар сел, все остались безмолвны. Гости ждали, их глаза горели нетерпением. Салима также снедало любопытство, и он решил остаться еще ненадолго. Прежде он видел европеек только на портретах, которые отцу дарили путешественники. Он, конечно, слышал об Италии от иезуитов, некоторые из которых были оттуда родом, но из их аскетических бесед он совершенно ничего не мог почерпнуть об ее усладах или женщинах из тех краев.

Глядя на отца, Салим видел, как его губы изогнулись в очень довольной, даже самодовольной улыбке, когда он слушал, как взволнованно гудят в ожидании его придворные, в то время как слуги расстилали новые ковры поверх прекрасных килимов[15], которыми был покрыт внутренний двор. Как только они закончили, вошли другие слуги. У них к запястьям были подвешены позолоченные курильницы, и, пробегая из угла в угол по внутреннему двору, они рассеивали за собой струи бледного благоухающего дыма, пока не образовалось такое плотное облако, что Салим едва мог разглядеть отца, сидящего на возвышении.

Внезапно, по сигналу Акбара, слуги быстро погасили все свечи. В мягкой душистой темноте воцарилась тишина. Затем столь же внезапно канделябры вспыхнули, и в центре внутреннего двора в дымке появилась Анаркали, завернутая в длинное полупрозрачное покрывало, которое скорее подчеркивало, а не скрывало линии ее полной груди и широких бедер. Она шла очень прямо; ее голова была стянута нитью жемчуга, на которой держалось покрывало. Танцовщица подняла руки и принялась покачивать бедрами. Она делала это в полной тишине, нарушаемой лишь позвякиваньем и стуком ее тяжелых браслетов и сандалий. Постепенно движения ее становились все более стремительными и неистовыми. Она замотала головой из стороны в сторону, затем закружилась, при этом грудь ее тряслась, а босые ноги с каждым новым витком мелькали все быстрее на темном нарядном ковре. Салим зачарованно смотрел, как и все гости. Один за другим они стали выбивать ритм, стуча кулаками по столу перед собой.

Стук стал еще громче, когда Анаркали в неистовом кружении раскинула руки – и с криком сбросила покрывало. Раздался вздох удивления. И не только оттого, что перед их глазами предстало ее совершенное чувственное тело, нагое, за исключением обтягивающего, украшенного драгоценными камнями корсажа и почти прозрачных шаровар. Волосы. Светлым золотым потоком они ниспадали до ее талии и, мерцая, развевались, когда танцовщица кружилась. Вдруг Анаркали резко остановилась. Она улыбалась, хорошо осознавая, как ошеломила своих зрителей. Затем, приблизившись к возвышению, стала медленно опускаться на колени и, дважды резко вскинув голову, тряхнула волосами и откинула их назад. Протягивая к падишаху руки, она все ниже и ниже склонялась назад, чуть не ложась на гибкую спину, пока не коснулась затылком земли.

При мерцающем свете Салим разглядел Анаркали поближе. У нее было округлое лицо с ямочкой на подбородке и маленький прямой нос… и прекраснее глаз он не видел – не то темно-синие, не то лиловые. А еще он отметил, с какой любовью и удовлетворением отец смотрит на нее, не сводя глаз, как на самое дорогое свое сокровище. У Салима забилось сердце, а во рту пересохло. Нужно заполучить Анаркали, и непременно…

– Светлейший, это рискованно! Анаркали сейчас – любимая наложница твоего отца. Если все откроется, нас с нею обеих кинут под ноги слонам, или еще того хуже… За эти семь лет, что я надзираю за гаремом твоего отца, никто никогда меня ни о чем подобном не просил.

Хаваджасара, сухонькая женщина с крючковатым носом, была испугана. Салим заметил, как вздулась вена у нее на виске под редеющими седыми волосами; но он также видел, что она готова уступить.

– Назови свою цену. Я дам сколько скажешь.

Салим достал шелковый мешочек, спрятанный у него на ремешке на шее, и, ослабив завязки, вытащил из него рубин. Когда он поднес его к свету масляной лампы, горящей в нише в небольшом дворце за слоновьими стойлами, куда он позвал хозяйку гарема, драгоценный камень запылал.

– Это – лучшая из моих драгоценностей, рубин чистой воды стоимостью в одну тысячу золотых мохуров[16]. Сделай то, о чем я прошу, и он твой. Ты и несколько поколений твоей семьи сможете жить безбедно.

– Но как я смогу это сделать, светлейший? – Хаваджасара уставилась на драгоценный камень, не в силах оторвать от него глаз. – Только падишах может войти в свой гарем.

– Ты – распорядительница и имеешь свободный вход и выход. Ты можешь тайно вывести Анаркали под видом своей служанки. Стража ничего не заподозрит и не станет тебя допрашивать.

– Светлейший, я не знаю… – жалобно отозвалась хаваджасара. – Падишах часто призывает ее к себе.

– Отец через три дня уедет на охоту. Приведи ее ко мне в первую ночь, когда он отбудет, – и рубин твой…

Ожидая ответа, Салим повернул драгоценный камень так, чтобы его сердцевина вспыхнула огнем. Хаваджасара прикусила губу – и наконец решилась.

– Хорошо я сделаю, как ты просишь.

С этими словами она натянула свой темный платок на голову, повернулась и поспешно ушла, слившись с фиолетовыми тенями. Ее босые ноги еще долго шлепали вдалеке по камням, теплым от дневной жары.

Время перед отъездом Акбара тянулось медленно. Салим больше не мог думать ни о чем, кроме Анаркали, вспоминая ее лиловые глаза и золотистые волосы. Она сама была как драгоценность, только сделанная из мягкой живой плоти, а не из твердого камня. Салим уже было решил, что отец передумал ехать, но на рассвете третьего дня уже наблюдал, как Акбар, сопровождаемый Абуль Фазлом и несколькими особо приближенными придворными, проехал через ворота дворца под бой барабанов крепостной стражи. Он собирался отсутствовать три недели, поэтому за процессией стражников, егерей и ловчих тянулись пятьдесят повозок, груженных палатками, кастрюлями, сундуками с одеждой, луками, стрелами и мушкетами. Они вздымали облако белой пыли, которая висела в воздухе еще долго после того, как процессия ушла из города, направляясь к равнине.

Той ночью Салим ждал в своих покоях. Свечи, которые его слуги всегда зажигали на закате, принося огонь от специального горшка-агингира из дворца, уже наполовину истаяли, и во дворце царила полная тишина, но спустя час после наступления полуночи принц наконец услышал осторожный стук в дверь.

– Светлейший, – это был один из его стражников, его помятое лицо еще не отошло ото сна. – К тебе две женщины.

Салим сказал стражникам, что ему привели девушку с базара. Такое бывало и раньше, поэтому стражник не был удивлен.

– Приведи их.

Вскоре перед ним предстали две женщины, с головы до ног закутанные в покрывала. Хаваджасара сразу раскрыла свое лицо, и Салим увидел, что оно усеяно капельками пота.

– Все получилось, как мы и задумали, светлейший. Никто не остановил меня.

– Ты умница. А теперь оставь нас; вернешься за час до рассвета.

– Мое вознаграждение, светлейший…

Не сводя глаз с неподвижно стоявшей Анаркали, Салим снял с шеи мешочек с рубином.