Звонок за ваш счет. История адвоката, который спасал от смертной казни тех, кому никто не верил - Брайан Стивенсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я вернулся домой, очень довольный прошедшим слушанием; но в действительности слушания после вынесения приговора на уровне штата редко приводили к благоприятным постановлениям. Если и удавалось добиться смягчения приговора, чаще всего это происходило на апелляции. Я не рассчитывал ни на какие чудеса. Примерно через месяц после слушания, еще до того, как было вынесено решение, я решил съездить в тюрьму и повидать Эйвери. Времени на разговор после суда у нас почти не было, и я хотел убедиться, что с ним все в порядке. Бо́льшую часть слушания он провел в приятном расположении духа, но когда вызывали свидетелями некоторых его прежних приемных родителей, было заметно, что он расстраивался. И я думал, что не помешает встретиться и поговорить с ним.
Въехав на тюремную парковку, я снова заметил ненавистный грузовик со всеми его флагами, наклейками и угрожающей оружейной пирамидой. При мысли о том, что предстоит новая встреча с тем охранником, меня охватил страх. И действительно, отметившись в секретариате начальника тюрьмы и направляясь к комнате для свиданий, я увидел, что он идет мне навстречу, и подобрался, готовясь к неприятностям. Но случилось то, чего я никак не мог ожидать.
— Здравствуйте, мистер Стивенсон! Как поживаете? — спросил меня охранник. В его тоне не слышалось ни издевки, ни фальши. Это меня насторожило.
— Ну… спасибо, неплохо. А как вы?
Он смотрел на меня иным взглядом, чем в тот раз; казалось, он искренне готов к нормальному взаимодействию. Я решил ему подыграть.
— Ну что ж, пойду в туалет, чтобы подготовиться к обыску.
— О, мистер Стивенсон, не стоит об этом беспокоиться! — тут же возразил он. — Я знаю, что с вами все в полном порядке.
И тон, и поведение его теперь были совершенно иными.
— Что ж, спасибо, — несколько опешив, проговорил я. — Примите мою благодарность. Тогда я, пожалуй, вернусь и распишусь в книге.
— Мистер Стивенсон, вам не нужно этого делать. Я увидел, что вы должны приехать, и сам вписал ваше имя. Я обо всем позаботился!
Тут до меня дошло, что он явно нервничает.
Эта перемена в отношении вызвала у меня растерянность. Я снова поблагодарил его и пошел к комнате для свиданий. Охранник следовал за мной по пятам. Затем обогнал, чтобы отпереть замок и впустить меня внутрь. Когда я сделал шаг к двери, намереваясь пройти мимо него, он внезапно придержал меня за плечо.
— Послушайте, э-э… я хотел бы кое-что вам сказать.
Я все еще не мог понять, чего от него ждать.
Пока я был в этих приемных семьях, во мне накопилось столько гнева, что меня прям подмывало кому-нибудь сделать больно — просто потому, что я злился.
— Знаете, я ведь возил старину Эйвери в суд на слушание и был там вместе с вами все эти три дня, — запинаясь заговорил он, — и я… э-э… ну, я хочу, чтоб вы знали: я внимательно слушал. — Он убрал руку с моего плеча. Его взгляд был устремлен мимо меня, словно он вглядывался во что-то за моей спиной. — Знаете, я… э-э, ну, я одобряю все то, что вы делаете, чесслово! Мне было трудно сидеть там, в суде, и слышать все то, о чем вы говорили. Знаете, я ведь вырос в приемной семье. Я тоже вырос в приемной семье. — Его лицо смягчилось. — Господи, я и не думал, что кому-то на свете живется так же скверно, как мне! Меня гоняли туда-сюда, из семьи в семью, словно я никому нигде не был нужен. Мне очень здорово досталось. Но то, что вы говорили об Эйвери, заставило меня понять: есть и другие люди, которым приходилось так же скверно, как мне. Наверное, даже хуже… В смысле, когда я сидел в том суде, мне много чего вспомнилось.
Он сунул руку в карман, вытащил платок и стал утирать пот, выступивший на лбу. Я впервые обратил внимание, что у него на предплечье вытатуирован флаг Конфедерации.
— Знаете, — снова заговорил он, — пожалуй, я пытаюсь сказать, что, по-моему, то, что вы делаете — это очень здорово. Пока я был в этих приемных семьях, во мне накопилось столько гнева, что меня прям подмывало кому-нибудь сделать больно — просто потому, что я злился. Я кое-как дотянул до восемнадцати, пошел в армию — и, знаете, дальше все было нормально. Но там, в суде, нахлынули воспоминания, и, мне кажется, я понял, что этот гнев до сих пор никуда не делся.
Я улыбнулся ему. Он продолжил:
— Тот эксперт, врач, которого вы вызвали, сказал, что иногда вред, который был нанесен детям в этих неблагополучных семьях, нельзя исправить. И это меня обеспокоило. Как думаете, это правда?
— О, я думаю, что у нас всегда есть возможность стать лучше, — заверил я его. — Те скверные вещи, что с нами случаются, не определяют нас. Просто иногда важно, чтобы люди понимали, откуда в нас что берется.
Мы оба говорили тихо, чуть ли не шепотом. Мимо прошел другой охранник, уставившись на нас во все глаза. Я продолжил:
— Знаете, я очень благодарен за то, что вы только что мне сказали — и за то, что вы сказали это мне. Это много для меня значит, честное слово. Иногда я забываю, что всем нам в тот или иной момент необходимо смягчаться.
Он глянул на меня и улыбнулся.
— Вы там, в суде, все твердили про это самое смягчение. А я себе говорю: «Да что с ним, черт возьми, такое? Чего это он все время твердит — смягчение да смягчение?» Вернувшись домой, даже нашел это слово в словаре. Поначалу я не понимал, что вы имеете в виду, но теперь понял.
Я рассмеялся.
— Знаете, порой в суде меня так заносит, что и я сам не понимаю, что говорю!
— Ну вы творите добро, настоящее добро — вот как я думаю.
Он пристально посмотрел мне в глаза, потом протянул руку. Мы обменялись рукопожатием, и я снова шагнул к двери. Я уже почти был внутри, когда он снова ухватил меня за руку.
— Ой, погодите! Я должен еще кое-что вам сказать… Слушайте, я сделал кое-что такое, чего, наверное, мне не полагалось делать, но я хочу, чтобы вы об этом знали. В тот последний день на обратном пути сюда после суда… ну я же знаю, какой он, Эйвери,
