С крыла на крыло - Игорь Шелест

 - В диспетчерскую, - сказал он. - Заполним полетный лист... Что-нибудь уже известно.

 - Почему-то уверен: сработала отлично, - сказал я ему.

 Игорь Павлович улыбнулся одними глазами.

 - Все же главная для нас проблема - спасение моделей. Разогнаться оказалось проще, чем погасить полуторную скорость звука... Теперь я верю в тормозные юбки. Парашют только в последний момент... Как прошлый раз: подбегаем к ней - представьте, тикают приборы! Механик стянул с себя ремень, перехватил "бомбу" за "талию", чтобы зажать кнопку и остановить их.

 - Так будет и сегодня, мой глаз с утра мигает, - говорю.

 - Что это? - он повернулся.

 - Такая заметка есть.

 - О!.. Благодарю, - Толстых рассмеялся.

 Я смотрю на него и думаю: "Ведь он был среди первых, начиная свой путь в коктебельском небе!"  Продолжая мысль, сказал:

 - Хочу признаться, Игорь Павлович, по вашей милости я стал летать.

 - Надеюсь, мне это ничем не угрожает?

 - На планере "Игорь Толстых-4" я впервые ощутил радость, когда возникает просвет между человеком и землей.

 - Если просвет так привлекателен, не проще ли иметь его посредством колодезного журавля!

 - Увы, нужна еще свобода!

 Автобус вздрагивает на швах бетонки, я закрыл глаза... Все же приятно - слетали удачно. Передо мной опять клубятся кучевые облака. Розовые, перламутровые вершины в несколько тысяч метров высотой. Какая бездна света - куда девать глаза?

 Чертовски хорошо сегодня. Мы "сыплемся" на них "с потолка" - хочется даже порезвиться возле атласных облачных кринолинов. Лавирую крылом, чтобы чуть заметно прикоснуться. Кажется, задень покрепче, и разлетятся по ветру, как перья, все эти кубические километры белой массы.

 Чуть в стороне, как на экране, порхает наша тень, кренимся с крыла на крыло и мчимся вместе с нею. Вокруг тени сияет ореол, должно быть, отражение от стекла...

 Захватывает дух - вот где заметна скорость!

 Всего лишь осмотрел приборы, и сказочное нагромождение облаков бросилось на нас. Не видно солнца. Хлопья несутся мимо. Вот мы и в чреве. Из рая прямо в Дантов ад! И мрачно вдруг и сыро.

 Но проходят секунды, и снова розовеет стеклянный потолок.

 Ну что здесь за солнце! Можно ль так?.. С размаху да как кинет в лицо охапку соломы!.. Прикроешь глаза ладонью, а оно хохочет...

 Долой кислородную маску, надоевший шланг - теперь уже можно: высота четыре тысячи. Тру рукавицей щеки, влажный нос... Радуюсь чему-то.

 Пора. Переключился на внешнюю связь - в наушниках трескотня, знакомые голоса нескольких "куликов". Говорю:

 - "Золушка", я "Кулик-десятый", все выполнил, примите в круг свой.

 "Золушка" в ответ рычит медведем:

 - Вход в круг разрешаю!

 Сбросы, запуски всяких летающих и падающих предметов расцениваются в летных экспериментах по средней сложности: на тройку с плюсом, если очень хотите - на четверку.

 Конечно, и здесь бывают исключения; возможны и при сбросах нелады, но это не в счет. Как правило, все просто, гладко: поднялся, "зашвырнул" и сел.

 Вскоре после войны пришлось перебросать "летающих бомб" немало, уж не припомню - только что не сотню.

 Еще тогда, в сорок седьмом году, удивляло это воинственное название: "ЛБ" - "летающая бомба".

 Казалось, все наоборот: и не бомба и не то, чтоб летала, хотя и носила крылья. Эта штука была нежна, как дамские часы, - куда там ей бомбить!

 Десять лет спустя ее назвали бы, пожалуй, бомбой прогресса, или самой мирной бомбой. В этом смысле ей сделать кое-что и удалось.

 С появлением реактивных двигателей авиация в те годы переживала бурный бросок. Но движение к еще большим скоростям тормозила аэродинамика крыла и хвостового оперения. На пути стал звуковой, или иначе-волновой - барьер, как оказалось, меняющий, и весьма существенно, обтекание воздухом привычных нам, будто бы давно сложившихся аэродинамических форм самолета. Попытка разогнаться, приблизиться в какой-то мере к скорости звука длительным крутым, отвесным снижением - пикированием - не раз кончалась гибелью испытателей. Попробуй разберись потом в причинах катастрофы, когда разбросает все на километр; в клочья рвалась даже резина крошечного хвостового колеса.

 Страшнее всего неизвестность. Стали бояться пикирований с больших высот. На приборной доске американского высотного истребителя "тандерболт" была даже приклепана предупреждающая табличка: "Не превышай скорость пикирования!"  Красная черта пересекала указатель скорости на цифрах около пятисот миль в час. Мол, хочешь жить, туда не заходи!

 Помню, в году сорок четвертом прошел у нас слух, что в Америке одному испытателю удалось выбраться из пикирующего самолета и спастись на парашюте. Представляю, как это было трудно на скорости около девятисот километров в час; катапультных кресел тогда не знали.

 От громадной скорости летчик пострадал, но жив остался и смог рассказать о страшном затягивании в пикирование, о полной потере эффективности рулей. Над этим крепко стоило подумать. Теперь, заметив вначале потерю упругости рулей, летчик немедля выводил машину из крутого снижения.

 Такие новости, естественно, "взбадривают" исследователей, придают им больше энергии. Аэродинамические трубы в то время, как никогда, гудели днем и ночью. Но коварный "волновой кризис" возникал и в трубах, когда в них скорость воздушного потока разгонялась, приближаясь к звуковой. Он, этот "кризис", при исследовании моделей запирал в трубе поток и в известной мере "путал карты".

 Все же в конце концов удалось понять, что обыкновенное прямое крыло теперь не годится. На нем быстро не полетишь. У прямого крыла уже на скорости, равной трем четвертям скорости звука, сопротивление воздуха вырастает в несколько раз.

 Именно тогда, в 1946 году, в нашем институте возникла идея, поддержанная ЦАГИ, - воспользоваться принципом падающей бомбы для исследований различных форм крыльев.

 Разгон в пикировании с больших высот был не только единственным тогда способом достижения большой скорости, но и опасным для пилотируемых самолетов. Поэтому решено было проводить испытания на беспилотных моделях. Так оказалось возможным исследовать самые различные формы крыльев: прямые, стреловидные, ромбовидные, треугольные.

 Для беспилотных моделей крылья отстругивались из куска металла, шлифовались, как ножи. Затем их присоединяли к остроконечным длинным корпусам, к телу "летающей бомбы". В нем размещались регистрирующие приборы.

 Вдохновителем этих исследований явился у нас профессор Иван Васильевич Остославский.

 С ним вместе трудились Игорь Павлович Толстых, Николай Сергеевич Строев, Виктор Васильевич Уткин, Самуил Борисович Брен, Арсений Дмитриевич Миронов...