Зеленая гелевая ручка - Элой Морено

Мы ели в тишине, изредка прерываемой характерными звуками любого завтрака в доме – но не в семье, что не одно и то же – намазывание масла на тост, перемешивание молока, пережевывание каждого кусочка, засыпание сахара в кофе… только две ложечки.

Тишина с моей стороны, перешептывание – с другой. Маленькие слова, короткие и нежные. Я заметил прикосновение их рук, подъем их тел из-за стола, отдаление их шагов, слияние их губ, а затем уход кого-то, кто не был Реби.

– Увидимся, – прошептала она, исчезая. И мы остались вдвоем.

Время шло не торопясь.

Когда тишина стала невыносимой, Тони заговорил. Своими словами он ответил на все мои вопросы.

– Просто… я очень сожалею обо всем, что произошло, правда, прости меня, – прошептал он.

Не в состоянии понять его извинения, я решил забыть все свои предрассудки, подозрения и большую часть воспоминаний, начав с чистого листа. Я решил промолчать, чем сказать что-то, что заглушило бы его голос.

– По правде сказать, я не мог заснуть всю ночь, все думал… – и остановился в попытке унять слезы, которые по звуку его голоса вот-вот собирались прорваться наружу. – Я думал о многих вещах, но в основном о твоем вопросе. – Он протер глаза и снова вздохнул. – Вчера я ничего не понял, решив, что ты бредишь. Но ночью я разбудил Монтсе и рассказал ей про наш маленький разговор. Она увидела его совершенно с другого ракурса. И тогда я все понял. Нет, Реби здесь нет. Реби здесь никогда не было, – он снова сделал паузу. – Я думал, мы думали… мы думали, что вы с Сарой… Мне правда очень жаль…

С Сарой? Я вздрогнул всем телом, вспомнив про скрытую камеру, черный диван, тело хозяина кабинета, тело хозяина дома, еще одно тело, которое было здесь только в гостях.

– Ты же знаешь.

Но нет, я не знал, поэтому продолжал молчать.

– Вы всегда были вместе, столько раз задерживались на работе вечерами… и мы подумали… в общем-то, это Рафа подумал и заставил меня поверить в это… заставил нас поверить в это… и вот я подумал… и в результате Реби начала думать, – стал он заикаться. – Не знаю, как тебе сказать. Мне жаль, правда, очень жаль. Вы всегда везде были вместе и потом… Рафа начал намекать, что вы двое… – он снова запнулся, и я понял по голосу, что новая волна слез подступала к его глазам. – Несколько дней назад Реби позвонила мне. Она была встревожена, сказала, что не знает, с кем поговорить о своем подозрении, что у тебя появилась другая… Она сказала, что ты последнее время стал очень поздно приходить с работы, что практически не разговариваешь с ней, что прячешь вещи от нее в кладовке… и она подумала… а когда сказала мне, я как-то тоже подумал… – он остановился, чтобы набрать побольше воздуха. – Поэтому я начал следить за тобой ради нее. Ну а что я должен был сделать? – спросил он, глядя на меня стеклянными глазами. – Я должен был помочь ей… Я следил за тобой несколько дней и видел вас вместе в тот день… – Он замолчал, отводя глаза в сторону. – Видел вас в тот день в кафе, когда вы целовались.

Снова тишина.

Я мог бы что-то сказать и объяснить ему, мог бы рассказать всю правду, но не видел в этом уже никакой необходимости.

Он подождал несколько минут ответа, но так и не получил его. А затем продолжил:

– На следующий день я встретился с ней и все рассказал… Рассказал, что видел вас вместе в кафе, видел, как вы сидели в укромном уголке, как обнимались, и что на несколько секунд ваши губы соприкоснулись.

Он замолчал, и снова воцарилась тишина.

Я молчал.

– Ну что нам оставалось думать? На следующий день Реби решила уйти из дома: я заехал за ней в торговый центр, проводил ее до дома родителей, где она забрала Карлито, нашел место, где бы они смогли оба переночевать и остаться на какое-то время, если понадобится… я сделал все, что мог для нее.

Тишина. Тони ждал ответа. Я молчал.

Он продолжил:

– Но потом мы поняли, что ошиблись, поняли, что… Произошло кое-что, что все изменило. Бедная Сара…

Впервые за время своего побега я вдруг понял смысл письма Реби: ту жестокость, горесть, боль, которые сочились из каждой строки. Но почему мы не поговорили об этом? Может, потому что мы вообще больше ни о чем не говорили.

– Реби попросила меня об этом… Поначалу я не хотел верить, я пытался все сгладить, но она настаивала, и я видел, насколько она была грустной и одинокой… как ты этого не заметил? – он вздохнул. – Мне правда очень жаль…

И я знал, что он искренне раскаивается.

Эти слова, подобно волне, мягко размывающей замок из песка, смыли остатки ненависти, все еще тлевшей в душе.

В ту ночь я не был храбрым – никогда им не был – с Тони. Вот почему я не нашел в себе сил – и даже не искал – рассказать ему о Саре, признаться в том, что нам обоим прекрасно знаком автор этого видео. Слишком личная тайна, слишком постыдная.

Дождь хлынул с новой силой.

Мы смотрели, как вместе с ним медленно утекает время.

– Что будешь делать теперь? – спросил он меня.

– Не знаю, – осмелился я заговорить впервые за целое утро. – Думаю, что продолжу путь дальше, на север, попробую забыть ту жизнь, которая уже давно перестала быть моей.

– А Реби? – спросил он удивленно.

– Слишком многое оборвалось между нами. Карлито всегда будет связывать нас, но мы уже никогда не будем такими, как раньше, когда нас связывало совсем другое – любовь.

– Не говори глупостей, ничего еще не оборвалось. Все это было ошибкой, простым недоразумением.

– Нет, Тони, нет. Недоразумение не длится недели, месяцы, годы… Недоразумение не имеет ничего общего с пренебрежением, взаимным пренебрежением, ленью подарить или принять поцелуй, руганью на пороге дома, что даже дверь не решаешься открыть, игрой в молчанку. Недоразумение – это не холод простыней, это не мимолетный поцелуй в щеку, не призрачное «до завтра». Последние несколько месяцев были худшими. Наступил момент, когда нас стала объединять просто привычка. Иногда мне кажется, что даже и ее не было.

Я замолчал, и все снова погрузилось в тишину.

Потом продолжил:

– Нет, так будет лучше для нас обоих, для Карлито. Я не хочу, чтобы он рос