Аксенов - Александр Кабаков

Выразить свое отношение к заграничным разглагольствованиям Евтушенко я могу одним словом: презрение. Да, именно презрение, потому что никаких других чувств не испытываешь, знакомясь с его философскими «перлами», с его самодовольными, позерскими «откровениями».

И где-то в том же ряду стоят интервью Вознесенского и Аксенова, с такой «щедростью» розданные ими во время зарубежных поездок. Объяснить это можно лишь тягой к саморекламе, к шумихе — теми же причинами, которые, на мой взгляд, привели к появлению «усложненных» стихов и повестей, словно бы списанных с западных образцов. Я имею в виду повесть В. Аксенова «Апельсины из Марокко».

Аксенов показал нашу молодежь не такой, какой она есть на самом деле, — чистой, светлой, духовно богатой, устремленной в завтра. Кого же взял писатель в свои герои? Пьяница Корень, дешевый пижон Колтыга, дешевый скептик Колчанов — не этих ли отрицательных, грубых, самокрасующихся людей автор пытается выдать за типичное, за «героев нашего времени»? Я не хочу сказать, что нет у нас таких хлюпиков, нет у нас людей, изъясняющихся на полублатном жаргоне и исповедующих аморальность, бескультурье, кокетничающих «раздвоением личности». К сожалению, такие люди у нас еще есть. Но их крайне мало, их — единицы. И когда Аксенов тщится убедить нас в том, что его героям несть числа, — позвольте не поверить ему! Слишком слабо знает писатель то, что берется описывать, и слишком далек он от жизни, черпая вдохновение из мутных западных источников, а не из чистого родника нашей действительности. Очень жаль, что у нас появлялись книги, подобные повести В. Аксенова. И, дав отпор очернительству, крикливому нигилизму, партия сделала доброе дело: расчистила дорогу настоящим писателям и оградила их от тлетворного соседства со всяческими «измами».

Л. Волкова, студентка историко-филологического факультета Южно-Сахалинского пединститута

Несколько лет назад известная российская журналистка и литератор Кира Ткаченко, пишущая для детей и на религиозные темы, вспоминала:

— В 1960-е годы в Южно-Сахалинске существовала группа молодых литераторов — выпускников московских и ленинградских вузов. Работали они кто в газете, кто на радио, кто на телевидении. Печататься было негде, а сочинялось много. Каждому хотелось поделиться своими новыми произведениями, потому и собирались по домам, читали, спорили.

Неудивительно, что приезд такого мэтра, как Василий Аксенов, стал для пишущей братии событием первостепенным. Все забросили свои дела ради того, чтобы с ним встретиться. Аксенов проявлял интерес к коллегам и землякам, терпеливо выслушивал наши стихи и прозу, что-то обещал, что-то одобрял.

С легкой руки жены одного из журналистов, которая приревновала мужа к этим посиделкам, компания аксеновских почитателей была названа подаксеновиками. Мы не обиделись — наоборот, прозвище даже польстило, но никто не предполагал, как это слово отзовется…

Вернувшись в Москву, знаменитость напечатала в одном из столичных журналов свой новый рассказ, который назывался «На полпути к Луне». Совсем безобидный рассказ, такой лирический, такой трогательный, но сахалинские власти усмотрели в нем крамолу: издевательство над простым человеком, шахтером Кирпиченко. Разразился скандал, вот тогда-то и припомнилось словечко «подаксеновики». Всех, кто общался с автором рассказа, осужденного партийной элитой, под разными предлогами выдворили с острова.

Глава одиннадцатая Аксенов International

ЕВГЕНИЙ ПОПОВ: То есть речь о международной известности Аксенова… Для начала могу тебе рассказать байку про то, как я встретил в стране Румынии великого, значит, писателя Алена Роб-Грийе, просто легендарного. Ему было уже за восемьдесят лет, он потреблял красное вино и был хитёр. Сообщил сначала, что по-английски не говорит, потом выяснилось, что говорит. Когда я его спросил, хрена ли ему делать в Румынии, великому человеку, он мне ответил: «Ты вроде парень на вид умный, а не понимаешь, что ли, ничего? Мне сказали, что я здесь получу премию в десять тысяч долларов, вот и все». Я говорю: «Все понял…»

АЛЕКСАНДР КАБАКОВ: Деньги вообще-то небольшие… Но деньги.

Е.П.: Вот именно — но деньги. А я не думаю, что Ален Роб-Грийе вообще купался в деньгах. Небольшие деньги, но почему не приехать в Румынию, да еще и денег получить?.. И вот зашла у нас с ним, который за деньгами в Румынию приехал, речь вдруг о Василии Павловиче Аксенове. На фамилию «Аксенов» он мгновенно среагировал: «А-а! Аксенов, Василий!» И вдруг лицо его озарилось такой улыбкой, мужской, я бы сказал, и он говорит: «Шестьдесят второй год, Петербург… это самое… Ленинград… Да-а…» То есть я чувствую, там были выпивка, похождения… То есть они были с Роб-Грийе как бы приятелями. А это не кто-нибудь, а Роб-Грийе. Вот и мировая известность, причем, как бы это сказать, не то что чисто писательская, а человеческая известность… И почему я про Румынию вспомнил — потому что вообще контакт с миром и контакт мира с нами шел через страны так называемой народной демократии, там раньше всего и появились переводы Аксенова. Я когда жил в квартире Евгении Семеновны Гинзбург — там был полный бардак, на полу, в углах валялись рукописи, книжки подаренные… И там лежало много экземпляров аксеновских книг на языках этих самых стран народной демократии, включая, по-моему, монгольский… В общем, чтобы закончить мою довольно путаную речь, я тебе скажу так: с Роб-Грийе он выпивал, но внедренным в западную культуру в шестидесятые и даже семидесятые годы еще не был, дальше этих стран народной демократии не распространялся.

А.К.: По ходу всего долгого нашего разговора происходит вот что: мы пытаемся определить… вернее, присвоить ранг литературе Аксенова… Вот есть некоторое литературное и социальное явление — Василий Аксенов. Что же оно собой представляет для истории русской литературы, мировой литературы? Что же оно собой представляет? Почему его еще в шестидесятые едва ли не больше всех советских писателей знали в Европе и Америке и почему сейчас, после смерти, он один из самых продаваемых авторов в России? Так вот что это означает, на мой взгляд, с точки зрения ранга его литературы: Аксенов всю свою жизнь прожил и остается обгоняющим время. Был и остался первым. Ведь это ж надо — найти тон и тему для разговора с нынешними читателями, с ребятами, которые ему во внуки годятся!.. Почему они покупают «Кесарево свечение», «Редкие земли», новый этот роман… вообще о конкретных людях, шестидесятниках, которые умерли все, «Таинственная страсть», — стоит в рейтинге впереди не всех, но многих. Что такое? Кому какое дело есть теперь до Хрущева?! Это все умерло, ничего этого нет, но книжку покупают. Причем, заметь, самую… самое сомнительное его издание… Да, он нас всех обходил и обходит, он и в мир прорвался раньше многих… К его последним романам, начиная со «Сладостного стиля», огромное количество литературных претензий. Литературная тусовка их не приемлет, их топчут, и более того, я тебе скажу, — я их сам не совсем принимаю. А молодые читают. Он попал в очередной раз… Вот мы все не попадаем, а он попал. Это, знаешь… Это даже не талант, это нечто отдельное… И вот, чтобы закрыть тему, на которую мы еще, в сущности, и не начали говорить, я так скажу: наплевать мне на его международную известность. Международная известность русского писателя не имеет никакого или почти никакого отношения к его реальной… к его реальному значению на родине.