Просроченная виза - Фридрих Незнанский

Кроме губернатора и его экономического помощника, больше в квартире никого не было. Поэтому, когда хозяин предложил угоститься кофе, на кухню отправился Геллер – человек невысокого роста, щупловатый, лысеющий, с выпуклыми глазами, которые все время скользили по окружающим предметам, ни на мгновение не задерживаясь на чем-нибудь конкретном. Убегающий такой взгляд. И речь – почти скороговорка, негромкая, но заставляющая слушающего напрягаться. Эта манера была известна Турецкому, она была особенно присуща сотрудникам партаппарата и дипломатических ведомств выше среднего уровня. И ведь не хочешь, а вынужден будешь прислушиваться к тому, что «бормочет» ответственное лицо.

Когда наконец кофе был принесен и выпит под благодушные воспоминания губернатора и словно стимулирующие их подобострастные смешки-покашливания экономического советника, Турецкий решил, что пора кончать разводить бодягу – словцо, кстати, из лексикона губернатора – и приступать к основному делу, ради которого и была организована встреча.

Прерванный бесцеремонным следователем, губернатор несколько помрачнел, посуровел, недовольно посмотрел на Геллера, словно тот и был главной причиной смены хозяйского настроения, и выжидающе уставился на Александра Борисовича.

Турецкий же раскрыл свою папку и после короткой преамбулы, о чем конкретно у них пойдет речь, стал выкладывать перед Антоном Васильевичем один лист за другим, сопровождая пояснениями: что за документ, откуда взят и так далее. Папка была достаточно заполненной и вызывала заметные опасения у губернатора, впрочем старательно скрываемые им.

Прочитав очередной лист, Антон Васильевич, опять же по старой цековской привычке, тут же переворачивал его текстом вниз. А Геллер, получалось, напрасно томился в ожидании, когда и ему будет позволено ознакомиться. Тогда он поступил иначе: встал за спиной своего шефа и стал читать через плечо.

Турецкий хмыкнул, сдерживая внезапный смех. На строго-вопросительный взгляд губернатора уже открыто рассмеялся, желая несколько разрядить атмосферу складывающегося взаимного неприятия. А что иное могла испытывать данная парочка, читая документы, где их роль оказывалась весьма и весьма сомнительной?

– Вы извините, – с улыбкой сказал Александр, – я, конечно, все понимаю, но, глядя на вас, невольно вспомнил старый анекдот.

Турецкий знал, что иной раз пустячок, правильно выбранная интонация, могут оказать решающее значение в установлении более доверительного контакта между собеседниками, обсуждающими к тому же не самые приятные для себя проблемы. Правда, некоторые чиновники старой закалки не терпят подобных вольностей. Но Турецкому показалось, что роль, которую уже привык играть губернатор, позволит тому отнестись снисходительно к шутке следователя.

– Мужик на почте пишет письмо – сосредоточенно, серьезно. И вдруг слышит сопение у себя за спиной. Оборачивается. Мать честная! Над его плечом склонился посторонний и нахально читает то, что он пишет. «Твою мать! – восклицает „писатель“. – Ты чего делаешь?» А в ответ слышит: «Вы извините, я никак вот это слово не разберу. Все-таки почерк у вас…»

Губернатор обернулся к Геллеру и захохотал – по-простому, по-народному, без соблюдения приличий. Тут же захихикал и Геллер, и выпуклые темные глаза его словно утонули в толстых веках.

– Ну вы, ребята… да!… Чего маячишь? Садись, на, читай! – и он резко подвинул на то место, где сидел Геллер, прочитанные документы. – Почерк, говорит, не разберу! Это ж надо?! Действительно, мать вспомнишь…

Настроение у губернатора изменилось. Будто исчезло недоверие к Турецкому, взгляд и поведение стали более жесткими, собранными. И если до этого у Александра не исчезало ощущение, что губернатор просто не знал, как реагировать на те сведения, которые ему без всякого следователя были хорошо известны, то теперь Антону Васильевичу открылась истина. И заключалась она в том, что старый товарищ, Костя Меркулов, не стал бы вот так, почти конфиденциально, присылать к нему своего следователя по особо важным, да еще в генеральском чине, если бы собирался разделать Урал и его губернатора под орех. И личный привет при этом передавать.

И началась другая игра.

Антон Васильевич остановился, потер ладонями глаза, демонстрируя их вековечную усталость, и попросил Александра Борисовича еще раз, но полнее повторить ему все, что касалось последних событий, связанных с гибелью Шацкого.

Турецкий живописал, ничего не стесняясь. Особенно в тех моментах, которые касались непосредственных отношений Ивана Шацкого с его уральскими партнерами. Названа была и посредническая фирма «Омега». При этом губернатор кинул быстрый, почти неуловимый, взгляд на своего помощника, и взгляд этот не обещал, как показалось, ничего хорошего.

Рассказывая, Турецкий всякий раз, словно оправдываясь, не забывал повторять: «Все это в документах. Вот здесь». И похлопывал ладонью по «худеющей» своей папке.

Но вот что показалось Турецкому совсем уже странным. Когда из всего рассказанного он выстроил предположительный вывод о том, что убийство Шацкого вполне может рассматриваться как результат договора двух сторон об удалении из дела посредника, губернатор как-то странно засопел, даже побагровел, но не ринулся немедленно защищать честь своего региона, не бросился отстаивать чистоту собственных помыслов в заботе о населении края, а весь свой праведный гнев обрушил на голову смиренно склонившего голову помощника. Это же он недоглядел, недодумал, можно сказать, подставил, нет, не его, Антона Васильевича, а весь регион! И так далее. Гнев был настолько велик, что потерял черты правдоподобия, губернатор играл уже в открытую, не боясь обвинений в фальши, словно сказанное им обязательно должно было где-то записываться, фиксироваться. Из чего снова возник и утвердился вывод: Геллер, конечно, мог провернуть подобную операцию, но он не был здесь главным лицом.

И тогда Турецкий произвел решающий выстрел – из главного калибра. Он протянул ксерокопию той части признательных показаний Шацкого, где речь шла о том, что Авдеев и компания попросту подставили, иначе говоря, «кинули» своих партнеров. И не только его – Шацкого, но главным образом Урал. То есть вся эта история с разменом пятимиллиардного векселя на десяток по пятьсот миллионов, принадлежащих уже не уральской «Омеге», а фирме «Контакт», придуманная и подсказанная Шацкому Авдеевым, явилась, по сути, основной в процессе похищения государственных средств. Где «Омега»? Она на сегодняшний день не существует – выполнила свою роль и растворилась. А где тот негодяй Шацкий, присвоивший деньги «Омеги»? Знал Иван, не мог не догадываться, какая судьба его ожидала. Но, связавшись с жуликами и будучи сам таковым, возможно, еще не потерял окончательно веры в корпоративность отношений своего круга. Хотя ведь известно: вор у вора… и так далее. И после серьезной беседы с юрисконсультом Семихатько, который от лица банка и занимался оформлением всей операции с траншем, Шацкий пришел к выводу, что Авдеев теперь уже и его «кинул». Деньги утекли за границу. И хотя путь их известен, документы, вероятнее всего, уничтожены. Или спрятаны у Авдеева. Семихатько, по его показаниям, лично изымал все сведения из компьютеров в банке.

К сказанному стоит добавить, что разгромы и обыски на фирме и в квартире Шацкого, как теперь ясно, преследовали главную цель: убрать любые компрометирующие материалы, в которых упоминалось бы о договорах между Уралом – посредником Шацким – банком «Деловой партнер». Но Шацкий в данном вопросе оказался куда предусмотрительнее, чем во всех остальных, касающихся даже собственной жизни.

– Вот, – сказал Турецкий, кладя перед губернатором очередной лист, – оригинал договора фирмы «Контакт» с «Омегой». Ксерокопия оригинала, разумеется… А вот договор «Контакта» с «Деловым партнером». Заметьте, везде сразу оговариваются проценты, получаемые партнерами от сделки. А вот вам и показания самого Семихатько, где ясно говорится, что Авдеев даже и не собирался возвращать обналиченные средства настоящим хозяевам.

Возникла такая гнетущая тишина, что стало даже страшновато. Либо прямо здесь и сейчас произойдет смертоубийство, либо одного из собеседников Турецкого хватит самый настоящий кондратий.

Но… все закончилось мирно. И «кондратий иваныч», образно говоря, миновал, и утомленный обрушившейся на него лавиной неприятностей губернатор не стал добивать своего тщедушного экономического помощника.

По знаку Антона Васильевича Геллер удалился на кухню за очередной порцией кофе. Губернатор доверительно наклонился к Турецкому.

– Какой ужас! Какой позор на мою седую голову! – почти прошептал он.

Действительно, позор, если не хуже… но лишь в том случае, если будет доказано следствием его участие в жульнической операции.