Снова домой - Кристин Ханна

Мадлен погладила его по щеке, и Энджел даже закрыл глаза от удовольствия. Хотелось сказать ей что-то, но что? Что?

На Энджела опять навалилась темнота, обступая его со всех сторон, мешая сосредоточиться.

– Энджел, у тебя все будет хорошо, – послышался нежный успокаивающий голос Мадлен, – как только пройдут последствия анестезии, сразу почувствуешь себя лучше. Поверь мне. Ты не можешь сейчас собраться с мыслями, но в твоем состоянии это совершенно естественно. Так и должно быть. Не переживай так.

Он чуть повернул голову, и она соскользнула с подушки. Из стоящего рядом с кроватью кардиомонитора медленно ползла длинная бумажная лента кардиограммы: на зеленом поле розовой линией отмечалась работа сердца. Какое-то время Энджел никак не мог разглядеть, что перед ним находится. Но когда понял наконец, то страшно испугался: на экране компьютера одна рядом с другой пульсировали две розовые кривые: раньше там была только одна.

Энджел зажмурился от страха, а когда снова взглянул на монитор, там осталась, как и полагается, только одна кривая, отмечавшая работу одного сердца. Мысль о том, что в первый раз его просто подвело зрение, должна была успокоить Энджела, но этого не случилось.

Он начал чувствовать, как кровь разносит по телу лекарства, перед глазами все поплыло, но это уже было не важно. Чужое сердце по-прежнему билось, билось, билось в груди...

– О Боже, – прошептал он. Никогда он еще не чувствовал себя так ужасно. – Лучше бы я умер...

– Расслабься, Энджел. Поговорим потом...

Он почувствовал успокаивающее пожатие ее руки, почувствовал, как она вытерла слезы с его щек. Ему очень хотелось выбросить все мысли из головы и заснуть.

Но ничего не выходило. Не имело никакого значения то, что она говорила ему, ее уверения, что все будет хорошо, все пройдет. Ничего не пройдет, он знал, чувствовал это.

Кто-то другой поселился внутри него.

Там, в тени дерева, где одиноко стояла Лина, было прохладно. Она стояла и ждала, когда ее друзья придут на набережную. Наконец они появились, один за другим, четко выделяясь на фоне голубого осеннего неба. Руки у всех были засунуты в карманы, все дымили сигаретами. Издали слышались громкие голоса.

От их разговоров и взрывов смеха в ее сердце всегда рождалась какая-то тоска. Она поднялась и повернулась в их сторону, чтобы услышать вместо приветствия обычное: «Эй, Лина! Местечко для меня придержи...»

Всякий раз, когда они приближались к ней, шаркая подошвами кроссовок о пожухлую листву, с подпрыгивающими за спиной при каждом шаге рюкзачками, у нее появлялось чувство, что она с ними – одно целое.

Их компания каждое утро встречалась перед школьными занятиями. Их заблудшие души тянуло друг к другу. Они встречались, чтобы вместе подымить сигаретой, выпить, покурить травки. Словом, чтобы не чувствовать себя одинокими.

Они считались трудными подростками. Все, от рядовых учителей и до директора, знали это, и время от времени кто-нибудь из них обязательно приходил сюда, на набережную, и пробовал читать им нотации. Однако учителям очень скоро становилась ясна бессмысленность собственных действий, и подростков опять оставляли в покое. И те потешались над беспомощностью взрослых, кичились собственной отвагой, упивались своей независимостью.

Однако теперь Лина больше не чувствовала себя такой независимой. Ей очень хотелось курить, но она боялась, что если затянется и выпустит дым, то заплачет.

Сунув руки в карманы джинсов, она уселась на покрытый мхом камень. По обеим сторонам от нее росли величественные кедры. Их куполообразные кроны напоминали не совсем закрытые зонты.

– Эй, Лина! – крикнул ей Джетт, первым взобравшийся на вершину холма. Он был одет во все черное, даже волосы перекрасил в черный цвет. Широко расставив руки, он спрыгнул с камня вниз, громко ударившись о грунт подошвами, и, ловко лавируя, сбежал вниз по склону с победным кличем. Тяжело дыша, он остановился рядом с Линой.

Она смотрела на этого парня, по которому сходила с ума целых два года. И у нее было такое чувство, словно она видит его впервые. У Лины даже ноги ослабели, и неприятно заныло в желудке.

Джетт улыбнулся, сверкнув великолепными белыми зубами.

– Может, закурим?

Он всегда сначала говорил одно и то же.

– Конечно, – сказал она, запуская руку в карман. Вытаскивая пачку, Лина сообразила, что давно выкурила все сигареты. Досадно, когда же это она успела?!

Но тут в памяти всплыла прошедшая ночь, когда они прилетели в аэропорт Ситэк. Мать сразу же отправила ее на такси домой...

В дом, где повсюду стояли и висели фотографии Фрэнсиса. Куда бы Лина ни посмотрела, всюду встречалась с ним взглядом, чувствовала его присутствие, слышала голос. Лина тогда не выдержала и, выскочив из своей комнаты на крыльцо, села на качели, те самые, что подарил им на Рождество Фрэнсис. Она плакала и курила без передышки, пока не вернулась из клиники мать.

– Извини, – посмотрев на Джетта, сказала Лина. – Кончились, ни одной не осталось.

Он был явно расстроен этими словами.

– Да ладно, проехали...

Они некоторое время молчали, поджидая остальных. Еще вчера она непременно попыталась бы заговорить с ним, привлечь к себе его внимание, но сегодня у нее не было ни сил, ни желания делать это.

Услышав приближающийся шум голосов, Лина подняла голову и увидела нескольких парней, которые показались на вершине холма. Через несколько мгновений все собрались вместе, нашлись сигареты, подростки громко заговорили, раздался чей-то хохот.

Лина смотрела на них, переводя взгляд с одного лица на другое, и ощущала нарастающее отчуждение и неловкость. Странно, но сейчас, стоя в окружении друзей, она чувствовала себя такой бесконечно одинокой, что опять хотелось реветь.

Лине понадобилось несколько секунд, чтобы осознать: с ней никто не разговаривает. Но еще через секунду Лина поняла, что ей это безразлично.

Вытащив из своего рюкзака термос, Джетт открыл крышку. Ухмыляясь, он предложил:

– Кто хочет хлебнуть «Калуа» с кокой?

Все потянулись к термосу. Но прежде чем Джетт успел сам сделать первый глоток, на холме появилась новая фигура.

– Эй, парни, вы что, звонка не слышали?! А ну, быстро в школу!

Все вскинули головы и увидели Вики Оуэн, новую директрису, стоявшую на вершине холма. Возле нее вырос Симпсон, старший воспитатель, казавшийся рядом с ней плохо одетым и уставшим. У него было странное выражение лица, ничуть, впрочем, не удивившее Лину. Симпсон приходил сюда уже далеко не первый раз: он отлично понимал всю бессмысленность таких появлений.

Поняв, что их накрыли, подростки весело загоготали и побросали в воду окурки. Лина задумчиво наблюдала, как их течением понесло по воде вместе с опавшими листьями.