Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735) - Игорь Курукин

Торжественная грамота Анны Иоанновны уцмию Ахмед-хану о награждении за верную службу подразумевала на деле лишь плату за относительную лояльность, ради чего «во знак к тебе нашей высокой милости… послан ныне от нас в Дербент к командиру нашему на дачу тебе халат, и шуба соболья, и сабля. И уповаем мы, что ты, видя к себе такую нашу высокую милость, и впредь к нам по присяге своей непременную верность и во всяких случаях радетельную службу продолжать будешь, за что ты, вящше нашей императорской милости и награждение ожидать можешь». В том же 1730 году «в знак милости» акушинскому кадию Аслубокеру было выплачено из царской казны 400 рублей, а двум старшинам, Магомету и Хагибушу, присланным акушинским кадием к дербентскому коменданту, выдано 40 рублей.

Судя по отчетно-финансовым документам Левашова за 1734 год, горским и азербайджанским владельцам доставались как скромные, так и довольно значительные суммы. Костековский «князь» довольствовался 70 рублями жалованья в год; табасаранский кадий и аксайский владелец получали по 200 рублей, буйнакский владелец — 100 рублей и еще 50 рублей для братьев; выплата наибу кубинского хана составляла 300 рублей. Но сын шамхала Казбулат уже получал жалованье в две тысячи рублей, а наиб Дербента со своими людьми — четыре тысячи. Осторожный «кайтацкий усмей» обошелся казне в 8860 рублей, пока не оказался «в бунте», а «мунгальских и шахсевенских и мазаригских народов хан» Али Гули получил 15 312 рублей. По подсчетам Н.Д. Чекулаева, уцмию в 1727-1732 годах было выплачено 13 620 рублей и еще 930 рублей — его сыну и «старшинам»{716}

Выплаты шли не только «князьям»; жалованье получали армянский и грузинский епископы в Дербенте, выехавшие из турецких владений армяне, «новокрещены из горцев»{717}. Кроме денежного содержания, дагестанским подданным выдавали и натуральное. До 1732 года брагунские владетели получали на год: Мудар Кучуков — 25 рублей, 25 четвертей муки и столько же овса; его брат Бамат — 20 рублей, по 20 четвертей муки и овса; 20 их узденей — 100 рублей и по 100 четвертей муки и овса. В 1732 году за особые заслуги им же было выделено: Мудару — 50 рублей, 25 четвертей муки, 25 четвертей овса; Бамату — 50 рублей, по 20 четвертей муки и овса; двадцати узденям — 100 рублей, по 100 четвертей муки и овса{718}.

Платить приходилось не только самим владельцам, но и их родственникам и узденям, а также местным должностным лицам — например, «шебранскому судье» Кулы-беку и армянскому юзбаши — «мушкурского магала управителю». Кроме того, военным властям приходилось оплачивать визиты горцев в города и крепости — обеспечивать гостям и их свите «корм» (по 50 копеек на человека в крепости Святого Креста) в течение всего времени их пребывания и подарки из средств гарнизонной казны. Прибывшим в апреле 1728 года в крепость Святого Креста буйнакским владетелям Эльдару и Мехти Муртазалиевым выдавались кормовые деньги по полтине, а их 15 узденям — по два алтына в день, итого — 5 рублей 80 копеек. 8 февраля 1733 года другим дагестанским владетелям было выплачено кормовое жалованье в размере 21 рубля 31 копейки и поставлено ведро вина. 23 мая 1729 года в той же крепости «для некоторого его императорского величества интересу аксаевскому владетелю Алибеку Салтан-Мамутову сего числа на два дня по указанию коменданта выданы кормовые деньги по полтине на день, узденям его 20 человекам каждому по алтыну да эндиреевскому владетелю Айдемиру Хамзину на сей день выдано 50 копеек да узденям его 10 человекам по алтыну на каждого». Прибывшие на следующий день буйнакский владетель Эльдар Муртазалиев и десять его узденей получили три рубля.

Содержавшимся в крепости Святого Креста аманатам денежное жалованье выплачивалось в апреле 1729 года из бакинских доходов на сумму 186 рублей 48 копеек. В Дербенте аманаты получали деньги из местных доходов: в 1729 году — из пошлинных денег, а в 1732-м — из таможенных сборов. Содержание было различным, в зависимости от статуса невольного «гостя». Так, находившимся в 1733 году шестнадцати аманатам из «Табасаранской провинции» полагалось по три копейки в день, в то время как в 1729-м другим присланным заложникам давали в день по два рубля из местных доходов. В сентябре 1729 года в Дербенте в аманатах от уцмия находились дети «знатных узденей» «Алавердей Арухов сын», Нуршин Искандербек, сын Шамсудин-бека, получавшие денежное довольствие пять рублей в месяц. Там же содержавшемуся в заложниках племяннику майсума Темиру было положено шесть рублей в месяц{719}.

Наконец, были еще выплаты хотя и нерегулярные, но необходимые. Айдемир из Эндери зато, что сохранил верность России (не присоединился в 1733 году к крымскому войску во время его прохода через Дагестан), указами от 6 и 7 ноября 1733 года был награжден жалованьем в 300 рублей, а брат его Алибек — в 100 рублей. 23 апреля 1730 года «в знак милости» акушинскому кадию было выдано 400 рублей, а неделей позже два старшины, Магомет и Хагибуг, присланные акушинским кадием к дербентскому коменданту, получили по 40 рублей.

Левашова, похоже, удручали невозможность пресечь «разбойничий промысел» и необходимость бесконечных выплат, которые рассматривались получателями отнюдь не как вознаграждение за реальную службу. Его раздражал «пакостной магометанской обычай», когда подданные требуют денег «не в оклад» и при этом «бесстыдно бессовестны и без всякого рассуждения о жаловании и о подарках нахально просительны»{720}. Приходилось учтиво отписываться в ответ на просьбы о выплатах родственникам «знатных особ» или об увеличении содержания аманатов. «Сестре ж вашей, Хануме, и сыну ее о годовом жалованье после генерал-лейтенанта Румянцова во окладных книгах не явилося, но бывает, по монаршескому соизволению даются некоторым людям дачи, называемые в приказ, которые в оклад не считаются, тако и сестре вашей не такая ли дача была, нет известия, но за верности свои вашему высокоблагородию и все имеете пребывать в надежде высокие ее императорского величества милости», — писал Левашов уцмию Ахмед-хану в марте 1732 года, в свою очередь, укоряя его: «Вашего ведомства каракайтаки и акушинцы на табасаранцов чинили неоднократное нападение во многолюдстве, причем и собственных ваших несколько старшин было, где учинилося немало и смертного убийства. И отогнали у табасаранцов немалое число рогатова скота и баранов, чего ради от превосходительного господина генерал-маеора и кавалера Бутурлина к вашему высокоблагородию посылан был один офицер и неоднократно писано было, чтоб вы, почтеннейший, о помянутом разыскать и отогнанной скот табасаранцам возвратить и продерзателей наказать и все те происшедшие ссоры прекратить приказали».

Несколько более щедрым командующий оказался по отношению к сыну шамхала Казбулату:«…племяннику вашему, пребывающему во аманатах, по справке не нашлося боле, как по 8 рублев и по ведру вина на месяц, а визирю вашему Иташуке по отбытии генерал-лейтенанта Румянцева в окладных книгах дачи не явилося же, но может быть была дача в приказ, а не в годовой оклад; меньшому вашему брату Салтгирей-беку с матерью за вашу верность до будущего указу ее императорского величества приказал я 800 рублев отпустить из Баки, и людям вашим, приняв, отвезти к вашему благородию».

В этом же письме Левашов вежливо выговаривал адресату за то, что «ваше благородие с Сухраем дружбою обязаватися и освоиться, чтоб сестру свою за Сухраева сына выдать намерение воспринять изволили, что к высокой стороне ее императорского величества и интересам весьма противно и к верности вашей, буде бы то правда, подозрительно бы было, понеже Сухрай, хотя примирительно с Россиею в турецкой стороне пребывает, к высокой стороне ее императорского величества главной неприятель находится и, как вашему благородию известно, оной Сурхаев человек злостной и всякого добра развратник и коварственно ищет, чтоб и Россию с Портой в ссору привести. Я не надеялся бы, чтоб то в истине было, чтоб ваше благородие по своему известному состоянию с таким подозрительным человеком в дружбу и в свойство обязаться могли, и с какова человека, кроме зла, никакова добра ожидать неможно. Буде же бы от Сурхая, яко от коварного человека, к вашему благородию какие к союзу подсылки имеются, от такого оного извольте отчуждение и отдаление иметь». Для большей убедительности к просьбе прилагался подарок в виде двух пар соболей, меха горностая, двух поставов сукна, четырех «изарбатов зазлотных» и двух конских чепраков{721}.

В данном случае любезность вместе с обещанием «отцовского шамхальского наследства» как будто окупилась. Через некоторое время Казбулат «в ссоре» убил своего родного брата Будая, женатого на дочери Сурхая, что ослабило «Сурхаеву партию» и явилось «весьма полезно ее императорского величества интересам», как с удовлетворением отметил Левашов, сдавая дела в 1733 году, а сам Казбулат получил к «окладу» еще тысячу рублей{722}. Но, отбывая с Кавказа, Левашов все же был настроен скептически и указал преемнику, что горцы «в верности к российской стороне сумнительны и никогда на них обнадеживатца не возможно»; как только турки начнут действовать, горцы «по однозаконству» соединятся с ними и «против России неприятельски выступить не замедлят»{723}.