Певец во стане русских воинов - Василий Жуковский

Скоро сердечный, живой разговор начался: в выраженьях

Ласковых рыцарь Бертальде пенял за побег. Торопливо,

Трепетным голосом, вся в волненье, Бертальда проступок

Свой извиняла, и речи ее таинственно-ясны

Были, как свет лампады, когда он во мраке от милой

Милому знак подает, что его ожидают. Рыцарь

Был в упоенье. Но вдруг пробудил их погонщиков голос.

«Клячи, тяните живее! – кричал он, – дружно! беда нам!»

Рыцарь поспешно из фуры выглянул – что ж он увидел?

Лошади, по брюхо в мутной воде, не шагали, а плыли;

Не было видно колес: они, как на мельнице, с шумом,

С пеной и с брызгами резали волны; погонщик на козлы

Влез и правил стоймя, и был уж в воде по колено.

«Что за дорога такая? – спросил у погонщика рыцарь. —

Прямо идет в середину потока». – «Напротив! – погонщик

С смехом сказал, – поток идет в середину дороги;

Видите сами; это сущий потоп; мы пропали».

Подлинно, вся глубина долины кипела волнами;

Выше и выше они подымались. «Это злодей наш

Струй! утопить нас он хочет, – рыцарь воскликнул, – товарищ,

Нет ли и против него у тебя какого словечка?» —

«Есть словечко, – погонщик сказал, – да надобно прежде

Сведать вам, кто я и как прозываюсь!» – «Не время загадки

Нам загадывать, – рыцарь сказал, вода прибывает;

Имя твое здесь не нужно». – «А так-то не нужно, – погонщик

С диким хохотам гаркнул, – что, просим не гневаться, сам я

Струй!» И ужасную харю свою он уставил в повозку…

Но повязка уж боле была не повозка, уж были

Лошади боле не лошади; все разлетелось, расшиблось

В пену, в шипучую воду, и сам погонщик поднялся

Страшной волной на дыбы, и коня, который напрасно

Рвался и бился, умчал за собой в глубину, и ужасно

Начал снова расти и расти, и горой водяною

Вырос, и был уж готов на Бертальду и рыцаря, силой

Волн увлеченных, упасть, чтоб громадой своей задавить их…

Вдруг сквозь шум гармонически-сладостный голос раздался;

Вышел из облака месяц, и в свете его над долиной явился

Образ Ундины; она погрозила волнам – и, разбившись

Пылью, гора водяная, ворча и журча, убежала;

В блеске месяца мирно поток заструился; и белым

Голубем свеяла тихо Ундина в долину; и, руку

Рыцарю вместе с Бертальдой подав, на муравчатый берег

Их за собой увела; там они отдохнули; Ундинин

Конь был отдан Бертальде; за нею пешком потихоньку

Рыцарь с женою пошли; и так возвратились все в замок.

Глава XV

О том, как они ездили в Вену

С этой поры, мой читатель, жилось покойно и мирно

В замке Рингштеттене. Рыцарь все чувствовал боле и боле

Прелесть небесную доброго сердца Ундины, забывшей

Все для спасенья соперницы. В доброй Ундине

Всякая память о прошлом исчезла: она беззаботным

Сердцем любила и, зная, что шла прямою дорогой,

Ясную в нем питала доверенность; все в настоящем

Было ей радостно; в будущем все улыбалось. Бертальда,

Снова ей с прежней любовью всю душу отдав, благодарной,

Кроткой и нежной являлась; короче, замок Рингштеттен

Стал обителью светлого счастья. Дни пролетали

Быстро за днями; зима наступила; зима миновалась;

Вот и весна с благовонно-зеленой своей муравою,

С светло-лазоревым небом своим улыбнулась веселым

Жителям замка; стало на сердце их радостно, стало и смутно.

Что ж тут дивиться, если, при виде, как в воздухе вешнем

Нитью вились журавли и легкие ласточки мчались,

Стало и их позывать в далекую даль. Раз случилось

Рыцарю вместе с женой и Бертальдой в прекрасное утро

Около светлых истоков Дуная гулять; им об этой

Славной реке он рассказывал много: как протекала

Пышным, широким потоком она по землям благодатным,

Как на ее берегах прекрасная Вена сияла,

Как по ней величаво ходили суда, как бежали

Мимо плывущих назад берега, услаждая их очи

Зрелищем пажитей, нив, городов и рыцарских замков.

«О! – сказала Бертальда, – как было бы весело съездить

В Вену водой…» – но, опомнясь, она покраснела и взоры

Робко потупила. Милым ее смущеньем Ундина

Тронувшись, руку ей подала, и в ней загорелось

Сильно желанье утешить подругу свою. «Да за чем же

Дело стало? – сказала она. – Ничто не мешает

Съездить нам в Вену». Бертальда запрыгала с радости. Вместе

Стали они учреждать поездку свою и заране

Тем, что представится им на пути, восхищались. И рыцарь

С ними был заодно; Ундине, однако, шепнул он:

«Вспомни о Струе; ведь он могуч на Дунае». – «Не бойся, —

С смехом сказала Ундина, – пускай он попробует сделать

Что-нибудь с нами; я тут! при мне уж никак колобродить

Он не посмеет». Ответом таким уничтожены были

Все затрудненья, и с бодрым духом, с веселой надеждой

Стали готовиться в путь. Но скажите мне, добрые люди,

Все ли сбывается так на земле, как надежда сулит нам?

Хитрая Власть, стерегущая нас для погибели нашей,

Сладкие песни, чудные сказки подмеченной жертве

На ухо часто поет, чтоб ее убаюкать. Напротив,

Часто спасительный божий посланник громко и страшно

В двери наши стучится. Как бы то ни было, наши

Путники весело плыли в первые дни по Дунаю:

День ото дня река становилася шире и виды

Пышных ее берегов живописней. Но вдруг – и на самом

Чудно-прелестном месте – открыл свои нападенья

Бешеный Струй; то были сначала простые помехи

(Волны бурлили без ветра; ветер отвсюду, меняясь,

Дул и судно качал); но Ундина одною угрозой,

Словом сердитым одним на воздух и в воды смиряла

Силу врага; то было, однако, ненадолго: снова

Он гомозился, и снова Ундина его унимала;

Словом сказать, веселость дороги расстроилась вовсе.

В то же время гребцы, дивяся тому, что в глазах их

Делалось, между собою часто шептались; и скоро

Стали на все с подозреньем посматривать; самые слуги

Рыцаря, чувствуя что-то недоброе, диким и робким

Взором следили господ; а Гульбранд, задумавшись грустно,

Сам про себя говорил: «Таково-то бывает, как скоро

Здесь неровные сходятся; худо, если вступает

В грешный союз земной человек с женой водяною».

Вот что, однако, себе в утешенье твердил он: «Ведь прежде