Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца - Михаил Шишков

На этот раз все сложилось в мою пользу. Торпеда пошла хорошо, и вскоре стрелок-радист закричал так сильно, что я чуть не оглох:

– Командир! Взрыв! Есть попадание!

Делаю резкий разворот и успеваю заметить характерный столб, высоко поднимавшийся над судном.

– Ваня! – кричу радисту. – Фотографируй!

– Сделано, командир…

Никакими словами не передать пьянящий восторг, охвативший меня. Вот она, моя первая победа – реальный итог нескольких лет упорного кропотливого труда! Только в этот момент я впервые ощутил себя настоящим летчиком-торпедоносцем, и это чувство окрыляло…

Для полного триумфа не хватало лишь одного – своими глазами увидеть, как идет ко дну вражеский транспорт. А он, словно издеваясь, стоял себе на своем месте, будто бы и не получил в борт прямое попадание торпеды.

– Не тонет, зараза! – выругался я.

– А что же ты хотел, командир, – ответил Смирнов, – ему для этого время нужно.

– Черт с ним, – говорю, – пошли домой.

И правда, крутиться над агонизирующим кораблем, чтобы лично наблюдать его потопление и привезти домой исчерпывающие доказательства своей победы, весьма заманчиво. Но столь же неразумно. К тонущему судну, подающему сигналы о помощи, довольно быстро могут подойти вражеские истребители, уцелеть в неравном бою с которыми наш одинокий самолет имеет очень незначительные шансы. Так что пришлось, бросив прощальный взгляд на свой первый транспорт, уходить домой…

Честно сказать, приятная это штука – принимать заслуженные поздравления. Техники, летчики, штурманы и командиры – все жмут руку и от души радуются моему успеху.

– Молодец, соколик. – Эти простые слова, сказанные Борзовым, обычно скупым на похвалы, стали для меня наивысшей наградой.

Иногда даже не по себе становилось от такого повышенного внимания к моей скромной персоне. «Да что же они так… У Шаманова, Разгонина или Бунимовича побольше заслуг будет!» – искренне удивлялся я. Порой хотелось забиться в какой-нибудь укромный уголок, чтобы немного побыть одному.

Когда наконец напечатали фотоснимки, оказалось, «утопленник» мой – совсем не вражеский транспорт, а… наш, советский. Еще в 41-м, когда корабли Балтийского флота уходили из Таллина, он, получив сильные повреждения, выбросился на мель у небольшого островка. Вот почему это судно не подавало никаких признаков жизни и никак не хотело тонуть. Глядя на фотографии, лежавшие на столе в командной землянке, я вспомнил еще одну деталь, которой тогда, пролетая вблизи от него, не придал никакого значения. Корпус транспорта оказался какого-то странного красноватого цвета, словно основательно проржавевший…

Также выяснилось, что я оказался не первым, кто атаковал это судно. В таких неблагоприятных погодных условиях даже опытные пилоты не смогли избежать ошибки, и поэтому никто не упрекал меня в напрасном израсходовании столь дефицитной торпеды.

– Ну что, – улыбнулся Борзов, – считай, тренировочную атаку выполнил отлично. В следующий раз смотри повнимательнее…

Но все равно было обидно. И терзало меня совсем не уязвленное самолюбие или иное эгоистическое чувство. Свинцовой тяжестью давило сознание того, что я опять впустую выбросил торпеду, тогда как реальному врагу удалось проскочить в порт назначения, доставив туда свой груз.

Правда, уже пару дней спустя не знающий печали молодой оптимизм взял верх, приключившаяся со мной история стала казаться более смешной, чем грустной. И когда друзья в очередной раз склоняли мою первую «победу», я от души шутил по этому поводу.

А к самому факту досадной неудачи стал относиться более спокойно. Ведь я жив, а значит, шанс рассчитаться с ненавистным врагом у меня еще будет. Да и весь мой летный опыт подсказывал: путь к любым победам всегда начинается с поражений. Они – наши лучшие учителя, требовательные, бескомпромиссные, порой довольно жестокие, дающие возможность, взглянув на себя со стороны, увидеть свои достоинства и недостатки. И лишь тот, кто, познав себя, сделал правильные выводы, сможет подняться на следующую ступень бесконечного совершенствования своего летного мастерства.

Но на войне человеческая жизнь висит на тончайшем волоске, в любой момент способном оборваться, и даже самый опытный экипаж никоим образом не застрахован от смерти. Еще совсем недавно, в начале октября, мы поздравляли с победой летчика первой эскадрильи Павла Волкова и его боевых товарищей, а несколько дней спустя их экипаж не вернулся из полета…

Прошло не больше недели, и потери понесла наша 2-я эскадрилья. На этот раз домой не пришли Самедов, его штурман Копылов и стрелок-радист Бубнов. Они успели дать радиограмму о потоплении вражеского транспорта и немного погодя еще одну – о том, что их самолет атакован истребителями…

Следующий месяц оказался ничуть не лучше. 16 ноября из крейсерского полета не вернулся экипаж Александра Разгонина (штурман Макаров и стрелок-радист Мигунов), а 27-го – Петра Летуновского (штурман Демченко и стрелок-радист Кузьмин). А ведь незадолго до этого, 6 ноября 1944 года, командующий Балтийским флотом вице-адмирал Трибуц вручил Петру четвертый орден Боевого Красного Знамени. Теперь из тех, кто встретил на фронте первый день войны, в нашей эскадрилье оставался лишь экипаж Николая Победкина…

Первые пару дней всегда надеешься на то, что исчезнувшие друзья дадут о себе знать. Ведь мало ли что могло случиться – может, приземлились во вражеском тылу и вскорости выйдут к своим, может, заблудились и сели где-нибудь на вынужденную. Но время шло, не принося никаких вестей…

Вид опустевших кроватей был ужасен. Эта устрашающая картина долго не давала мне заснуть. Лежу, ворочаюсь, а глаза открыть… страшно… Ведь там, где еще вчера мирно посапывали молодые здоровые мужчины, полные жизненной энергии, теперь пустота… «А ведь они были опытные воины, – сверлила мой мозг безжалостная мысль, – не чета мне…»

…Уже после войны стало известно, что экипажи Самедова, Разгонина и Летуновского оказались во вражеском плену. Вернуться на родину было суждено лишь Самедову и Разгонину…

С Самедовым мне так и не довелось увидеться, поэтому его рассказ привожу со слов Димы Котова, лично встречавшегося с ним. Сразу же после пленения экипаж Самедова разбросали по разным лагерям, расположенным на территории Финляндии. Больше своих товарищей ему увидеть не довелось. Когда Финляндия вышла из войны и наши военнопленные стали возвращаться домой, в списках живых никого из его экипажа не оказалось. Сам же Самедов вплоть до самого освобождения так и проработал сапожником, после чего вернулся в свой родной Баку.

От него мы узнали некоторые подробности о судьбе Летуновского. Самолет Петра был сбит корабельной зенитной артиллерией на выходе из Рижского залива. Летчик сумел аккуратно приводниться, и всех троих вытащил из воды латышский рыбак. Как назло, в это самое время подошел немецкий сторожевой корабль, заметивший район падения крылатой машины. Так экипаж Летуновского попал в лагерь для летного состава, находившийся под Кенигсбергом.