Изнанка - Дмитрий Александрович Видинеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сумеречные люди с выражением полного безразличия на лицах плотно окружили его со всех сторон. Он отбивался, однако удары не причиняли им вреда. Кирилл ощутил, как его словно бы тисками сжало, кожу обожгло. Он заорал, пытаясь вырваться, а спустя несколько секунд из его груди вырвалось хриплое:
— Хесс, Хесс, Хесс…
* * *
Выглядывая из-за забора своего двора, Гена засмеялся. Он видел, как Кирилл умчался на мотоцикле в пустыню. Чёртов обдолбыш, можно сказать, самоубийство совершил. Отлично! Просто чудесно! Одним дураком из зелёного дома стало меньше. А скоро настанет черёд старика с пистолетом. Гена нисколько в этом не сомневался. Да и тёща, чей голос он теперь постоянно слышал за спиной, поддерживала эту уверенность:
— Старик скоро поплатится за то, что обидел тебя. А ты наблюдай, будь начеку. Когда настанет момент действовать, я дам тебе сигнал.
И Гена наблюдал, ждал и время от времени поедал разные вкусности, которые давала Анастасия Марковна. Иногда она нашёптывала ему на ухо:
— Бедный, бедный мальчик… С тобой так несправедливо обошлись. Но знай, скоро все твои обидчики сдохнут, а ты останешься в живых и получишь заслуженную награду…
Для Гены эти слова были словно магическое заклинание, включающее в его мозгу жажду действий. Ему не терпелось получить заслуженную награду, не терпелось увидеть, как все дураки сдохнут.
— Несчастный маленький мальчик, — ласково шептал голос над ухом. — Скоро ты станешь очень, очень счастливым. Верь мне… Верь только мне…
Глава двадцать третья
— Нихрена не понимаю, бляха муха! — Прапор не находил себе места. Ходил по двору взад-вперёд, то и дело, бросая полный ненависти взгляд на сумеречных людей. — Какого чёрта Кирилл туда рванул? Ну ладно если бы у него с мозгами проблемы были, но ведь он нормальным был. Я лично, ничего такого не замечал. Он был абсолютно нормальным!
— Пока не заснул, — холодно заметил Виталий. — Он от нас скрывал, почему боялся засыпать. Думаю, бледный человек нашёл его Ахиллесову пяту и нанёс удар, когда Кирилл уснул. Другого объяснения я не вижу.
Кешу раздражало, что Виталий и остальные называли Хесса бледным человеком. Мерзкое какое-то прозвище, унизительное, совершенно не достойное повелителя чёрных песков, мастера иллюзий. И немного обидно было, что никого нельзя упрекнуть, рассказать о своих собственных ощущениях. Эта скрытность начинала Кешу тяготить. Ему хотелось, чтобы игра на выбывание скорее закончилась.
Сумеречные люди вдруг заговорили, словно кто-то нажал в их головах кнопку «пуск»:
— Кирилл теперь со мной… Он сейчас очень жалеет, что так долго сопротивлялся… Вы даже не догадываетесь, как ваш друг страдал, как боялся снова стать тем, кем когда-то был… Но теперь все его страхи в прошлом… Впервые за долгое время Кирилл обрёл покой, и он мне очень благодарен… Я говорю вам правду, только правду…
— Ну да, конечно, — буркнул Прапор. — Похоже, эта гнида не собирается пластинку менять.
Виталий хмыкнул.
— По крайней мере, эти существа теперь говорят «я», а не «мы». Как по мне, так это маленький шажок в сторону правды.
— Идите, поглядите на Кирилла, Валерия, Веронику, — голосами сумеречных людей вещал бледный человек. — Они теперь все здесь, со мной… Я буду о них заботиться… Ваши друзья очень хотят, чтобы вы к ним присоединились… Их печалит, что вы мне не верите…
Прапор вынул их кармана потёртого пиджака флягу, открутил крышку и нервно сделал глоток. Он уже больше суток не притрагивался к алкоголю — рекорд! Однако сейчас не сдержался. За первым глотком последовал второй, третий…
«Стоп! — приказал себе Прапор. — Хватит! Не время напиваться!»
Он завинтил крышку и сунул флягу обратно в карман.
Глядя на Прапора, Виталий поймал себя на мысли, что едва сдерживается, чтобы не попросить у него флягу. Невыносимо хотелось выпить — хотя бы немного. Но он знал: немного не получится. Просто не сможет ограничиться тремя глотками, как старик. А значит, нужно терпеть, иначе подведёт всех, и это будет похоже на предательство. Такой радости он бледному человеку не доставит. Нет, нет и нет! Если суждено сгинуть, сгинет трезвым. Его даже немного удивил собственный решительный настрой. Есть, значит, ещё в нём запас силы воли. Оставалось только надеяться, что очередная беда не истощит его до основания.
Только он об этом подумал, как в дверях показалась встревоженная Марина.
— Баба Шура! — превозмогая волнение, сообщила она. — Кажется, у неё инсульт!
— Твою ж мать, — скривился Борис.
А Прапор мысленно выдал серию матерных слов.
Все устремились в дом.
Лицо пожилой женщины было перекошено, пальцы левой руки скрючены. Казалось, она даже не дышит.
— Эй, Шура! — Прапор коснулся её щеки.
— Она ни на что не реагирует, — вздохнула Марина. — Вот только минут двадцать назад я её проверяла и с ней всё в порядке было. Мы с ней даже парой слов перекинулись, а теперь… Судя по тому, как её перекосило, это похоже на инсульт. И я понятия не имею, что теперь делать.
Борис напряжённо вглядывался в лицо бабы Шуры. Опять безвыходная ситуация, как с Маргаритой и Валентиной. В нормальном мире хоть какой-то выход из ситуации, но найдётся. Но только не здесь. Эта ограниченность бесила, побуждала дать волю злости. Сжав кулаки, Борис приказал себе: «Спокойно! Держись! Бледный человек только и ждёт, чтобы ты сорвался, обезумел!»
— Эх, Шурка, — Прапор склонил голову. — Ну что же ты так, а?
— Отдайте эту женщину мне! — послышалось с улицы. — Отдайте, и она будет жить… Поспешите, её сердце скоро остановится…
— Ну уж нет! — глаза Прапора яростно блеснули. — Ты не получишь её, тварь!
Шелестящие голоса не унимались:
— Если не отдадите мне эту несчастную женщину, её смерть будет на вашей совести… Она должна жить, и мне по силам её спасти…
Стоя в дверном проёме, Кеша переминался с ноги на ногу. Он не понимал глупого упрямства Прапора и остальных. Да что вообще с ними не так? Выбор ведь очевиден: нужно отдать пожилую женщину Хессу, и она будет жить! Это единственный вариант. Да, все они боятся неопределённости, но речь-то сейчас идёт о жизни и смерти. Неужели так и будут стоять и смотреть, как баба Шура умирает, когда существует отличный выход из ситуации?
— Я думаю, мы должны отдать её, — ему нелегко было выдавить эти слова, ведь, произнеся их, он словно бы против течения поплыл. Что если все настроятся против него? Да уже настроились. Вон как уставились, точно на предателя какого-то. Однако, сделав первый шаг, он решил сделать и второй: — Сами посудите, если
