Лариса Мондрус - Савченко

Пока Эгил пел свою австралийскую песню, Лариса отвлеклась на кухню и доставила нам непочатую пузатую бутылку французского коньяка и конфеты. Шарман! Дальнейший экскурс в историю делового освоения Зеленого континента проходил под звон рюмок и шуршание фантиков.

- Да, Борис, каждый представитель любой европейской национальности нашел свое место под австралийским солнцем. Немцы открыли булочные. Другого хлеба, кроме, как вата, белых безвкусных булок, там не знали, и вообще Австралия до того отличалась жуткой кухней, полученной в наследство от англичан. Как известно, английская пища - самая невкусная, хуже только в Африке. И виноделие в Австралии развили немцы, частично итальянцы. Мясо, колбаса, паштеты - тоже заслуга немцев. Итальянцы пооткрывали ресторанчики, насаждали пиццу и спагетти. Японцы готовили рыбные блюда.

Латыши тоже нашли свое поле деятельности. К примеру, Лидумс, который принимал нас, стал одним из ведущих строителей. Он приехал из Латвии как инженер. Хорошо построил кому-то дом, получил сразу еще несколько заказов. Латыши - народ очень трудолюбивый и экономный. Они готовы трудиться где угодно и все равно кем - лишь бы заработать. Первые годы Лидумсы жили очень скромно, ограничивали себя во всем, откладывали деньги. При возможности под низкий процент покупали землю, строили дома. А через три года земля так вздорожала, что они продавали ее в два, а то и в три раза дороже. Так наращивали свой капитал.

Австралия - страна богатая, с огромным экономическим потенциалом. Но многого там еще не хватало. Поэтому у эмигрантов открывались большие возможности для коммерческих успехов.

- Наливать? - не забываю я и о коньяке.

- Наливай, наливай... Интересно, что мы оказались среди латышей с уже совершенно иной ментальностью. Лидумсы имели троих сыновей: один примерно моего возраста, по характеру, привычкам - легко узнаваемый латыш, а двое других, помоложе,- это новые для меня люди. Вроде тоже латыши, но у них другое ощущение жизни, по ментальности они настоящие австралийцы. Это своеобразие отчасти объясняется тем огромным расстоянием, что отделяет Австралию от Европы. По сравнению, допустим, со скупыми, не очень преуспевающими немцами, в основном пожилыми, которых в свое время по состоянию здоровья не пустили в Канаду, "новые латыши" имели широкую натуру, были добры, свободны, раскованны. Денег у всех полно - это мы чувствовали хотя бы по тому, как они нас таскали по ресторанам. Сплошные пиршества. Если наше израильское турне почти ничем не отличалось от гастролей в Союзе (автобус, ругань с администратором и музыкантами, скупердяйство; такого, правда, потом нигде больше не повторялось), то Австралия поразила нас своим радушием, немелочностью, изобилием, хлебосольством.

Лариса подливает мне коньяку.

- Я удивилась, что песню Эгила "Йедер нетте летте" латыши подхватили во всем мире. Даже в далекой Австралии зрители пели ее вместе со мной хором. Это был настоящий аттракцион. Слова они брали с пластинок "Даугавас ванаги", а потом и печатали их сами.

- В Израиле, Борис, мы выражали недовольство музыкантами, в том числе пианистом. Я говорил импресарио: "Вы специально набрали самых слабых музыкантов, чтобы сэкономить". Он ответил: "Я считаю только свои расходы". Эти слова мне хорошо запомнились. В Австралии мы считали тоже только свои расходы: билеты туда и обратно, гонорар пианисту... Я не аккомпанировал, потому что вел программу и - не поверишь! - пел с Ларой дуэтом и пританцовывал. Выступал в роли массовика-затейника, чтобы дать ей возможность отдохнуть, переодеться. Она четыре раза меняла костюмы - по схеме сольного концерта, отлаженной еще в Союзе. Импресарио сидел в зале, прислушивался и удивлялся...

- ...С кем это он влип в очередной раз.

- Концерт начинался с романсов. Импресарио в перерыве подходит ко мне: "Я, конечно, не хочу вмешиваться в ваши творческие дела, но когда к нам приезжают какие-то группы, то они начинают так, что сразу всех наповал".- "Да вы не волнуйтесь,- успокаиваю его,- мы же знаем, как развить программу". Романсы в начале - это в каком-то смысле провокация. Все ждут: сейчас откроется занавес и начнется "о-ла-ла!". А тут нечто совершенно противоположное: шепот, робкое дыханье, трели соловья... Но слушали дышали вместе с Ларой. Она едва допела первый романс, как грохнули аплодисменты. Наш расчет оправдался. Ведь до второго отделения еще надо было дойти...

- Чтобы сразу не выложиться и не остаться без штанов,- дополняет Мондрус.

- Когда мы с триумфом вернулись домой, Лара заявила: "Я тоже хочу себе машину". И тогда мы с части нашего гонорара купили ей синюю спортивную "хонду цивик". Лариса очень хорошо смотрелась за рулем авто.

- Ты говоришь "синюю", а у нее красная "хонда"...

- Ну, это было давно, мы несколько раз меняли машины.

Я в очередной раз приложился к коньяку. Лариса приглушила в гостиной верхний свет, зажгла свечи, создав нам более интимное настроение.

- Что-то вы упомянули про сингл "Варе либе".

- Смотри-ка, помнит еще! "Полидор" поручил мне продуцирование этого диска. Я пригласил самого именитого тогда аранжировщика Норбера Дауша. И в этой работе - "Настоящую любовь не забыть" - мы вернулись к подлинному немецкому шлягеру, отойдя от русского фольклора.

Во время записи в "Унион Штудио" пение Ларисы услышал случайно заглянувший туда Ральф Зигель. Тот самый, если ты не забыл, кого предлагал нам Губер: "Полидор" или студия Зигеля. Теперь он сам возник на горизонте. И ему так понравился голос Ларисы, что он тут же предложил ей сделать пластинку.

Летом семьдесят шестого Зигель записал с Мондрус песню "Хальт мих фест" ("Обними меня крепче"). Я обратил внимание, что ему понравился не только голос певицы, но произвела впечатление и сама Лариса. Как женщина. Однако "личные предложения" Зигеля были отвергнуты.

Песни сингла "Обними меня крепче" попали в "Дойче шлягер хит-парад". И они продержались несколько недель, занимая в рейтинге высокие места.

Накануне 1977-го Ларису пригласили в Висбаден на "Сильвестр-шоу". Это роскошное представление, задуманное как прощание со старым годом и встреча нового, проводилось в спортивном зале при громадном количестве публики. Я сидел в первых рядах и видел, как Лариса исполняла дуэт с известным певцом Михаэлем Шанце. После шоу я сказал ей: "Вот это настоящее телевидение, о котором можно только мечтать!" Я имел в виду качество звука, аппаратуры, оркестр, свет, балет... Все сверкало, радовало слух и глаз. И так все было несравнимо с той скудостью и отсталостью, что мы наблюдали в Останкине. Но в Союзе это еще не сознавалось нами.

- На шоу здесь тратились жуткие деньги.

- Да, семидесятые годы являлись эпохой пышных, богатых шоу-представлений. И гонорары Лариса получала соответственные...

- Эгил, скажи Лорику, что пора заканчивать. А то Боря, наверное, уже отдыхать хочет.

- Полчасика еще можно посидеть,- бодро откликнулся я.

Но Лорен, будто услышав приказ мамы, уже стремительно поднимался по винтовой лестнице, промелькнув мимо нас метеором. Шварц встал и, сказав Ларисе несколько слов по-немецки, тоже последовал наверх.

- Ну что, может, еще по рюмочке? - предложила хозяйка, когда мы остались вдвоем.

- Обязательно.

Я разлил остатки конька по рюмкам, и мы чокнулись.

- Похоже, Лорен у вас говорит на нескольких языках.

Мое замечание упало на благодатную почву.

- Да, Лорик, будучи маленьким, слышал от Эгила и его мамы латышский язык, от меня - русский. А в детском саду стал потихоньку привыкать к немецкому. Но начал вдруг заикаться. Обратились к логопеду, и тот сказал: "Вы, очевидно, перегрузили его всякими языками. Необходимо чем-то пожертвовать. Пока он не овладеет как следует немецким, предлагаю все прочие языки оставить". Я тогда подумала: "Отложим пока латышский, а по-русски общаться будем". Лорик, к счастью, быстро освоил немецкий и перестал чувствовать себя китайцем среди сверстников.

Однажды пришла в гости Рената Вайрих, жена продюсера, и наш Лорик отхохмил. Взял ее за руку, отвел в сторонку и зашептал: "Рената, я тебе сейчас все про себя расскажу. Единственный в доме, кто говорит на настоящем немецком,- это я. Папа хорошо знает латышский, мама - русский, и оба так себе - немецкий. Но кто говорит по-настоящему на хох-дойч, так это я".

- Сейчас, я слышал, он и по-английски шпарит.

- Да, старается.

- А музыкой как он стал заниматься?

- О, к музыке мы приобщали его с пяти лет. Долго искали преподавателя. Когда переехали в Грюнвальд, Лорику было шесть с половиной лет. И здесь объявилась очень интересная учительница музыки, немка Нелли Альбрехт. Она долгое время жила в Казахстане, получила там высшее образование, поехала искать счастья в Москву. Работала в музыкальной школе. Позже вместе с мамой и братьями эмигрировала в Германию. Приехав в Мюнхен, стала искать учеников. Мы искренне обрадовались ей: знает русский язык, будет проще общаться с Лореном. Послушав его, она сказала: "Мальчик хороший, надо заниматься". И сразу дала задание: "Лорик, на следующий урок подготовишь мне гаммы и маленький этюдик. А потом мы с тобой за Баха возьмемся, у него есть небольшие пьески для начинающих". И так упорно, основательно, в традициях советской школы, которая тогда котировалась, взялась за нашего мальчика - нам это понравилось. А Лорен так перепугался, что однажды, когда давала домашнее задание, сказал ей: "Нелли, наклонись ко мне". Она выполнила просьбу. "Что, Лорочка?" А он прошептал: "Следующий раз не приходи больше". Но он занимался у Нелли восемь лет, и она поставила ему хороший фундамент.