Бестиариум. Дизельные мифы (сборник) - Олег Кожин

Вдоль пляжа загораются огни – сиамцы выходят на берег, чтобы отдать волнам подношения. Ветер доносит запах жареной рыбы и карри. Кто-то перебирает струны гитары. Я задумываюсь: знают ли они, кто заменил добрых духов воды? Догадываются ли, что цветы и благовония – жалкий мусор для того, кто больше не спит в глубине? Я прислушиваюсь к звукам, летящим над водой, и понимаю, что – да. Лой Кратонг – день, когда ты смотришь на воду, а вода смотрит на тебя… и если ужас, таящийся в бездне, захочет – он заберет тебя.

Власть кошмара безгранична. Но на перилах веранды Ленивой бухты стоят кратонги, украшенные орхидеями, и жасмином, и бутонами лотоса, кратонги, начиненные глубоководной взрывчаткой доктора Чака. Мы ждем полуночи, чтоб принести свои дары, и я жду вместе со всеми. Мне не обязательно дожидаться конца, чтобы закончить статью. Я уже знаю, чем всё закончится. Одного из нас уже нет, и вслед за ним скоро отправятся другие.

Я еще могу вымыть нож и успеть на паром – а остальное разузнать завтра в местной полиции. Пусть я задену чувства людей, которые принимают меня за своего, если сбегу сейчас, – правд ведь всегда больше, чем одна, и, наверное, я волен выбирать.

Но моя ладонь отстукивает на бонго собственный ритм, и это пугает меня больше, чем безумная идея доктора Чака.

Первая строчка никак не шла. Я не знал, с чего начать, я боялся, что выйдет не так, мучительно не так. И тогда я решил начать с правды и ею же закончить.

Памяти Ивонн. Джо. Локо. Доктора Чака. Памяти всех тех, кто верил, что милосердие Будды бесконечно. Я люблю вас. Простите меня. Это всё, что я могу для вас сделать.

Я успел. Я видел своими глазами, как типографские машины с чавканьем выплевывали газетные листы со статьей – моей статьей о том, случилось в Сиаме. Я никто. Люди не сомневаются в моей лояльности. Я мог подсунуть в макет, что угодно, – никто не усомнился: всё, что я делаю, одобрено начальством. Просто – одобрено.

Пятая спичка? Шестая? Рябь в ванне наконец успокаивается, пламя ровное и чистое; оно почти не дрожит, когда я подношу огонек к запалу. Я снова успел.

Мы ждем полуночи. Мы ждем, когда на небе созреет луна и приманит того, кто всего лишь взглянул на Джо. Мы собираемся устроить ему веселую ночь. Мы курим и смеемся, глядя на кратонги, хотя один из нас уже мертв.

Одна из норвежек ставит пластинку. Труба заполняет густой и холодный воздух, будто согревает его.

– Сатчмо – бог, – говорит Локо, и мы смеемся.

Мы со смехом встаем и со смехом разбираем кратонги, и, смеясь, спускаемся к воде. Свист ветра в ушах заглушает музыку. Теплая волна захлестывает колени, и пальцы ног, замерзшие в сандалиях, начинает покалывать. Даже в Сиаме ноябрь – холодный месяц. Ветер гонит во тьму косяки кратонгов и стаи бумажных фонариков – море и небо едины в этот день, слиты в одну черноту, исколотую огнями. Что ж, пора добавить свои.

Ветер срывает пламя спичек, волна захлестывает запалы. Я выпускаю кратонг из рук, и течение тут же гонит его прочь от берега. Бросаюсь следом; отлив бьет под колени, и чудится, что полная огней темнота надвигается на меня стремительно, как поезд. Кажется, я кричу. Локо хватает меня за руку, тащит назад. Я чувствую под ногами песок – и снова и снова пытаюсь поджечь запал…

А потом мы долго стоим на берегу, пытаясь разглядеть среди множества огней – свои. Не знаю, о чем думают другие; я думаю о Джо, раздирающем ногтями щеки, и мне хочется уйти. Но я мучительно боюсь удивленно вскинутых бровей и сочувственных улыбок. Я всегда был трусом. Я остаюсь на берегу вместе с другими ждать, пока сработает взрывчатка, и холодные щупальца ужаса копошатся под моим черепом.

А потом море встает дыбом. Клубящаяся тьма надвигается на нас, поглощая огни один за другим, и я становлюсь легким и прозрачным, как мыльный пузырь. Я больше не чую ног. Я кричу, я вою от ужаса, распялив рот в невозможной гримасе, я чувствую, как лопаются сосуды – в глазах, сердце, мозге, – и чувствую самым краем себя, вбитым с рождения инстинктом, чернейшей из своих глубин, сердцем своей всепоглощающей трусости: он видит меня, и он доволен. Наконец-то он доволен. Я визжу, заходясь от воплей. Может быть, он позволит нам просто умереть, думает та часть меня, которая всегда была лояльна… и тут Ивонн с хохотом бросается в воду. Она задирает голову туда, где раньше было небо, а теперь – только хлюпающая тьма, трясет сбитыми кулаками и смеется. Она смеется.

Рядом оказывается Лек, и в руках у него ружье, то самое, которым он еще вчера пугал собаку – а та отворачивалась, жмурилась и вздыхала в унисон всхлипываниям Ивонн, но не уходила, пока Джо не подхватил ее под толстое брюхо и не вынес на пляж. Ствол пляшет, целясь в черноту, заполонившую мир, и челюсть Лека дергается в такт. Он не успевает выстрелить – волна накатывает на него и обволакивает, и дергает за руку. Я снова ору, глядя на кровавые клочья там, где только что было его плечо.

Я всё еще ору, но успеваю схватить ружье. Я ощущаю пальцами узорные серебряные накладки. Это очень старое оружие. Оно из тех времен, когда Будда был милосерден, а люди не боялись темноты. Его деревянный приклад отполирован сотнями прикосновений.

Этим прикладом я бью Ивонн по голове.

Кажется, я бесконечно долго смотрю на черную струйку крови, стекающую по нежному лбу. Прозрачные, бешеные глаза Ивонн темнеют, она оседает, и я подхватываю ее на руки. Прости, Ивонн – я не знал, как еще могу защитить тебя. Я пячусь, удерживая ее на руках, ноги вязнут в мокром песке, легкие заливает невыносимым запахом, которому нет названия – он древнее любого из языков, древнее моря и неба. Я оступаюсь, падаю на колени и снова захлебываюсь воплем, но теперь я могу чувствовать свое лицо. Я ощущаю, как задирается в оскале верхняя губа. Я животное, у которого отбирают добычу. Я наклоняюсь над Ивонн и пронзительно ору на то, что движется на меня из тьмы.

Но озверевшие волны сильнее меня и моя трусость сильнее меня. Вот что будет с теми, кто смеет спорить: он посмотрит на тебя и отшвырнет, и тебя не станет, и это хуже смерти и хуже того, что сейчас происходит с Ивонн. Не делай так. Не отводи глаз. Я буду стараться, я стану таким, каким тебе нужно.

То, что скрыто волнами, по сравнению с этим почти не страшно.

Всё кончено, но я не помню, как и когда. Подо мной мокрый песок; надо мной – разъяренные лица сиамцев. Насупленный полицейский протискивается сквозь толпу. Мне не до них. Я готов взломать свой череп, чтоб избавиться от того, что узнал о себе; я хочу распылить это знание по миру. Я слушаю джаз в своей голове и думаю о том, как сделать кратонг дома.