Полное собрание сочинений в десяти томах. Том 8. Письма - Николай Степанович Гумилев

последний «маршрут» в настоящее время уже относится к области курьезов гумилевоведенья). Можно лишь сожалеть, что от всего этого «семейного» круга гумилевской переписки сохранилось лишь два поздних (1915 и 1917 гг.) письма к матери.

Во время «второго периода» (май 1908 — октябрь 1917 гг.) Гумилев-корреспондент резко увеличивает число адресатов, что связано, прежде всего, с активным вхождением поэта в это время в литературную жизнь Петербурга и Москвы. Соответственно и дошедшие до нас письма охватывают большой круг петербургских (и, отчасти, московских) литературных «имен» 1910-х годов. Многие из этих писем перекликаются с деятельностью Гумилева-критика, ведущего в журнале «Аполлон» раздел «Письма о русской поэзии». С другой стороны на этот период приходятся и дошедшие до нас образцы гумилевской «лирической» эпистолярии (письма к Ахматовой, два сохранившихся небольших письма к О. Н. Высотской, великолепный эпистолярный цикл, обращенный к Л. М. Рейснер, любопытные «путевые» послания, некоторые из которых содержат небольшие «очерки» увиденного в путешествиях 1909, 1910, 1911 и 1913 гг., и особняком стоящие в эпистолярном наследии поэта письма к М. Л. Лозинскому, являвшемуся в эти годы, по свидетельству Ахматовой, ближайшим из друзей и литературных сподвижников Гумилева.

Последний период переписки Гумилева, начинающийся после упомянутой «лакуны» второй половины 1917 — начала 1918 гг., приходится преимущественно на годы «военного коммунизма», когда прежняя эпистолярная культура была утрачена. С одной стороны традиционное «почтовое» эпистолярное обращение было и дорого, и небезопасно — излишняя откровенность со стороны представителей «буржуазной интеллигенции», изложенная на бумаге, могла стать убийственной уликой в ЧК. С другой стороны, окружение поэта, вернувшегося из Англии в «красный Петроград», было «территориально локализовано» несколькими сохраняющимися в опустевшем, голодном и холодном городе «очагами культуры» — Домом литераторов, Домом искусств, Домом ученых и т. д., в которых творческая интеллигенция тех лет проводила целые дни и создавала «жилищные коммуны», необходимые для совместного «выживания» в условиях революционного кризиса. Связь с другими городами (и, тем более, с «заграницей») в стране, охваченной гражданской войной, была крайне затруднена. В связи со всеми этими обстоятельствами характер дошедшей до нас — очень немногочисленной — эпистолярии Гумилева этой поры резко меняется: это преимущественно тексты, предназначенные для передачи «из рук в руки» — деловые записки и два великолепных лирических «послания» — к Е. Р. Малкиной и О. Н. Арбениной (№№ 172 и 178 наст. тома). Впрочем, как и в случае с ранними письмами Гумилева, очевидно, что на это же время должен был приходиться, возможно, достаточно обширный эпистолярный цикл, обращенный ко второй жене поэта — Анне Николаевне Энгельгардт, жившей с ноября 1919 по май 1921 гг. с малолетней дочерью в Бежецке, но никаких следов этих писем (если они были) сейчас нет.

Публикация и изучение гумилевского эпистолярного наследия началось в 1970-е годы в контексте зарубежного «ахматоведенья», «душой» которого в это время была выдающаяся исследовательница и пропагандистка русской культуры XX века на Западе Аманда Хейт, работавшая некоторое время в СССР. В 1972 г. А. Хейт опубликовала в № 50 журнала «Slavonic and East European Review» перевод ряда писем Гумилева к Ахматовой, снабдив эту публикацию собственными комментариями.

Собственно «гумилевоведческое» освоение эпистолярного наследия поэта началось также на Западе с публикации в 1980 году Г. П. Струве отдельным изданием («вдогонку» Собранию сочинений 1962–1968 гг., в котором переписка поэта почти никак не отражена) большого количества писем Гумилева к Брюсову 1907–1913 гг., а также переписки с Л. М. Рейснер и ряда писем разным лицам (Гумилев Н. С. Неизданные стихи и письма. Paris: YMCA-PRESS, 1980 [На обложке — Н. С. Гумилев. Неизданное]). Там же, как приложения, были опубликованы несколько писем Брюсова к Гумилеву (помимо ответов Рейснер, помещенных в основной текст) и создан достаточно подробный (по тому времени) справочный аппарат. Однако работа над этим сборником была осложнена тем, что Г. П. Струве не имел непосредственного доступа к архивам СССР, в которых находились автографы писем, и пользовался материалами, поставляемых ему «третьими лицами» от советских энтузиастов-гумилевоведов, находящихся тогда фактически на «нелегальном положении» и контактирующих с «зарубежьем» (с риском для себя), что называется, «от случая к случаю». Ни о какой сколь-нибудь методологически корректной научной систематике материалов в подобных условиях речи, конечно, идти не могло, равно как не могла быть осуществлена и самостоятельная текстологическая версия публикации: Г. П. Струве приходилось «верить на слово» своим «информаторам».

В отличие от Г. П. Струве, английские филологи-слависты Ш. Грэм и М. Баскер смогли получить доступ к архивным материалам. Результатом их работы явился сборник «Николай Гумилев. Неизданное и несобранное», вышедший в том же парижском издательстве YMCA-PRESS шестью годами позже сборника Г. П. Струве и дополняющий его. Содержание сборника Ш. Грэм и М. Баскера не ограничивалось только гумилевской эпистолярией, но письма были его основной частью.

В пространных комментариях впервые были приведены ссылки на архивные данные и привлечен богатый дополнительный историко-литературный материал, воссоздающий бытовой и исторический контекст, присущий деятельности Гумилева-корреспондента. Следует упомянуть, что выходу «Неизданного и несобранного» предшествовала публикация Ш. Грэм переводов некоторых вошедших в сборник писем Гумилева к Брюсову в английском переводе в журнале «Slavonic and East European Review» (1983. № 61).

В том же юбилейном для поэта 1986 году, в котором увидел свет сборник Ш. Грэм и М. Баскера, в СССР, где полным ходом разворачивалась борьба за «гласность», ставшая началом собственно «перестройки», наследие Гумилева было, наконец, торжественным актом властей «легализировано». Среди многочисленных «гумилевских» публикаций «реформаторского десятилетия» (1985–1995) были и две «эпистолярные», существенно дополняющие «западные», — Эммы Герштейн, опубликовавшей в № 9 журнала «Новый мир» за 1986 г. письма Гумилева к Ахматовой, и Р. Д. Тименчика, выступившего в «Известиях АН СССР» (Серия литературы и языка. 1987. Т. 46. № 1) с текстами гумилевских писем, не вошедшими в Неизд 1980 и Неизд 1986. Эта последняя публикация, дополненная двумя письмами к Ахматовой, проигнорированными в публикациях Хейт и Герштейн, и «тюремной» запиской, опубликованной Р. Д. Тименчиком в сборнике «Книги и рукописи в собрании М. С. Лесмана» (М., 1989), и снабженная академическими комментариями, стала своего рода завершающим моментом формирования в широком научном обиходе основного «массива» гумилевской эпистолярии. Несколько публикаций отдельных писем указаны в библиографической части комментариев к наст. тому. В это же время появились и работы, посвященные эпистолярному наследию поэта, среди которых нужно отметить статьи М. В. Толмачева «“Всему, что у меня есть лучшего, я научился у вас...” По страницам писем Н. С. Гумилева к В. Я. Брюсову» (Литературная учеба. 1987. № 2. С. 156–169) и С. Б. Шоломовой «Судьбы связующая