Театр кошмаров - Таня Свон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все это неправда. Неправда! Не может быть, чтобы он был призраком в живом теле!
– И зачем же ты пришла сейчас? Хочешь забрать Вильгельма? – спустя недолгое молчание поинтересовалась Амелия. Как бы она ни старалась оставаться хладнокровной, ее голос дрожал от плохо сдерживаемых слез.
– Мне нет дела до мальчишки. Он – оболочка, в которой даже родная душа не прижилась. Она ускользнет обратно в Изнанку, лишившись Якоря.
– Выходит, ты пришла за мной?
– Я пришла за камнем, Амелия. Пусть ты и Якорь, но цепь между тобой и Вильгельмом – это камень, который я принесла с Изнанки и привязала к твоему сыну. Заброшу в разлом камень – все встанет на свои места.
– Ты хочешь убить моего сына! – Амелия закричала. Сдерживать эмоции она больше не могла.
Вильгельм беззвучно плакал, давясь всхлипами. Он все еще боялся выдать свое присутствие, но теперь уже не ради надуманной игры. Мальчик понимал, что, если покажется Кэтлин, она его заберет.
Что за Изнанка, про которую они так много говорят? Это загробный мир? Или нечто иное?
В любом случае узнавать истину на собственной шкуре Вильгельм не хотел.
– Он уже мертв, Амелия, и всегда был. Наши слабости сделали Вильгельма паразитом твоих жизненных сил и сотворили невозможное – позволили умершему телу расти и развиваться. Это ненормально. Противоестественно. Вильгельм уже сочетает в себе способности Странника и Зрячего. Что будет дальше?
– Все будет хорошо. Я буду заботиться о нем, следить, чтобы он вырос хорошим человеком…
– Он не человек! Он – вырванный кусок Изнанки, привязанный к мертвому телу чужой жизненной силой!
Что-то громыхнуло. Похоже, Кэтлин подскочила со стула, и тот упал.
– Никто не узнает об этом. Я буду следить, чтобы Вильгельм не использовал свои способности.
– Это не выход. Вильгельм не сможет жить среди людей, равно как и не сможет умереть.
Зловещая тишина прогнала по коже мальчика холодные липкие мурашки.
– Что ты имеешь в виду? – насторожилась Амелия и, как и Вильгельм, затихла в ожидании ответа.
– Однажды его тело изживет себя, – спокойно проговорила Кэтлин. – Возможно, это случится, когда ты, Амелия, исчерпаешь свои жизненные силы. Тогда связь между телом и душой твоего сына оборвется вместе с твоей смертью. Возможно, Вильгельма сразит болезнь или несчастный случай. Сосуд плоти отвергнет душу, возвращенную насильно, но та не сможет перейти обратно в Изнанку.
– Из-за Якоря? Но разве… Разве не я им являюсь? Не станет меня, не станет ниточки, что удерживает Вильгельма среди людей.
Кто-то из собеседниц тяжело вздохнул. Послышался шелест юбок, а затем размеренный и тихий, завораживающий своим спокойствием голос Кэтлин:
– Ты – живой Якорь, а потому делаешь живым своего сына. У него есть плоть и кровь, он растет и развивается. Он реален и почти неотличим от обычных людей. Но Вильгельм привязан к тебе не напрямую, а через камень, что ты добровольно приняла в обмен на часть своей жизни. Пока камень в этом мире, Вильгельм тоже останется здесь. Но когда живой Якорь пропадет, его заменой моментально станет сам камень, который привяжет Вильгельма к месту, в котором ты, Амелия, перестанешь Якорем быть. Это обречет твоего сына на вечное заточение в мире живых, которому он не принадлежит. Он станет фантомом, призраком, навеки заточенным в клетку. Пока камень здесь, у Вильгельма не будет возможности покинуть свою тюрьму или вернуться в Изнанку. Он будет обречен смотреть, как его собственное тело гниет и превращается в пыль. Лишенный живого Якоря, Вильгельм сам перестанет быть для этого мира живым. Его не смогут касаться, не смогут помнить те, кто не отмечен Изнанкой. А ты сама знаешь, что Зрячих очень мало. Умереть, но вернуться к жизни, – это чудо, которое избирает единиц. Твоего сына ждет бесконечное одиночество. Неужели это та участь, которую ты ему желаешь?
Амелия тихо плакала. Вильгельм тоже давился беззвучными рыданиями. То, что говорила Кэтлин, пугало, заставляло сомневаться в собственной реальности. Может, она лжет? Нет ни одного доказательства, что Вильгельм – не человек.
Разве что… его странный талант, который Кэтлин назвала сотворением разломов.
Вильгельм умел разрезать пространство столько, сколько себя помнил. Потому эта способность не казалась ему чем-то невероятным. Он родился с ней. Хотя, если верить Кэтлин, он с ней не родился, а воскрес.
Его дар – клеймо обманутой смерти.
Вильгельм умел нащупывать тонкую материю, что разделяла его реальность и другую, почти зеркально на нее похожую. Он не только мог чувствовать эту границу и интуитивно понимать, что за ней прячется, но и умел ее разрывать. Сквозь созданные и видимые лишь ему окна Вильгельм порой извлекал предметы, которых в его привычном мире не было: диковинные растения и осколки предметов. Все эти находки никогда не задерживались в его руках. Дольше всего продержался алый цветок, который Вильгельм однажды достал для матери. Тогда мальчик успел только добежать до мамы, и бутон растворился в воздухе.
– И что же ты предлагаешь? – голос матери казался сухим и хриплым, будто она сорвала его после долгого крика. – Хочешь, чтобы Вильгельм создал разлом, в который ты бросишь камень? Хочешь, чтобы он собственными руками начал копать себе могилу?
От слова «могила» Вильгельма передернуло. Он боялся смерти и не хотел даже думать о том, что однажды умрет. А потому мысль – он уже давно мертв – совсем не приживалась в его голове.
Невозможно.
– Это необязательно, – успокаивающе прошептала Кэтлин. – Есть ведь естественные разломы, которые возникают в местах, где копятся сильнейшие людские эмоции.
– Заберешь у меня камень и пойдешь на ближайшее кладбище, так?
Вильгельма крупно колотило. Он едва сдерживал крик и плач, что рвались из горла.
– Да. Так у тебя будет время проститься с Вильгельмом прежде, чем он…
– Хватит! Не строй из себя праведницу! Тебе столько лет было плевать на то, что ты сделала, а теперь, случайно столкнувшись с Вильгельмом на улице, поняла, что он Странник? Только теперь?! Ты проследила за ним и пришла сюда, чтобы отнять у меня сына из зависти!
– Амелия! Нет! Я ведь пояснила, Ви…
– Вильгельм не опасен!
– Ты не сможешь найти другого Зрячего! А Вильгельм сам не сможет вернуть камень в Изнанку. Ты обрекаешь своего сына на вечную, но полную боли и одиночества жизнь!
– Это ложь! Ты говоришь так, чтобы убедить меня, но не можешь знать наверняка!
Послышался хлопок пощечины, а затем – вскрик матери. Вильгельм, напуганный до дрожи, больше не мог сидеть в стороне. Он толкнул двери шкафа и вылетел в комнату:
– Мама! – Он бросился
