Театр кошмаров - Таня Свон

Вильгельм, затаив дыхание, наблюдал. Женщина отпустила его мать, поняв, что та больше не пытается сопротивляться. Кто эта незнакомка? Вильгельм ее не помнил, хоть и чувствовал с ней необъяснимое родство. Такое, каким даже с собственной матерью связан не был.

– Все эти годы ты преследовала нас? – голос матери потускнел. Вильгельм не видел ее лица, но был уверен, что оно сейчас ничего не выражает.

– Нет. Я пыталась найти тебя лишь первые несколько месяцев после нашей сделки, но потом поняла, что ничего не выйдет. Сдалась, но сама судьба столкнула нас. Судьба, о которой я предупреждала, Амелия.

– Никакой судьбы нет, Кэтлин. Это случайность.

– Я так не думаю, – Кэтлин делано окинула взглядом полупустую съемную комнатку и печально улыбнулась. – Куда бы вы ни убегали, сколько бы городов ни сменили, мы все равно встретились. И привел меня не кто иной, как твой сын.

– Неправда. Его здесь нет, – спокойно произнесла Амелия, но легкая дрожь голоса выдала ее ложь.

Кэтлин понимающе кивнула и снисходительно улыбнулась. Вильгельму показалось, что она вот-вот поднимет свою тонкую, затянутую в элегантную перчатку руку и подбадривающе коснется плеча его напуганной матери.

– Значит, он где-то рядом. Я чувствую его присутствие так же, как он – мое. У душ, тесно связанных с Изнанкой, всегда особенное родство.

Вильгельм не понимал, о чем идет беседа. Он сквозь щель наблюдал, как Кэтлин обошла его мать, будто сама была в этом доме хозяйкой. Ее каблуки стучали по полу почти так же громко, как сердце в висках мальчика. Он понятия не имел, кто эта светловолосая леди с ожогом на лице, но кожей ощущал – она не такая, как его мать. Не такая, как большинство людей. Но в ней есть нечто общее с ним, с Вильгельмом.

Кэтлин встала напротив окна, сквозь которое в комнату заглядывало полуденное солнце. В его лучах глаза молодой женщины казались фиалковыми и были такого же насыщенного фиолетового цвета, как и брошь на груди гостьи.

– Твой сын даже не пытается скрывать, что он не человек. Я бы никогда не узнала его по внешности, потому что видела его лишь однажды, когда он только родился. Но эти способности… Он сеет разломы ради развлечения и вынимает из них части Изнанки, как фокусник достает из шляпы кролика. Это плохо кончится, Амелия.

– Он не такой, как ты. Он не Зрячий. Вильгельм не может призывать Изнанку надолго, ты же знаешь…

– Ты ему и имя дала, – покачала головой Кэтлин и обернулась к собеседнице.

И без того бледная Амелия сейчас и вовсе побелела.

– Он мой сын.

– Он мертв.

Вильгельм отпрянул от щели. Только чудом ему удалось не удариться о стенку шкафа и не выдать себя шумом.

Что эта женщина такое говорит? Как он может быть мертв?!

Мальчик коснулся груди, где билось живое сердце. Попытался задержать дыхание, но не продержался долго – легкие начало жечь. Разве это уже не доказательство того, что он жив?!

– Он мертв, – с ужасающим спокойствием повторила Кэтлин. Вильгельм больше не смотрел в зазор между створками, а потому теперь только слушал голоса. – Мальчик должен вернуться в Изнанку. Пойми, Амелия, в этом мире он Странник.

– Он не сделал ничего плохого!

– Он не принадлежит этому миру, – будто не слыша отчаяние напуганной матери, продолжала Кэтлин, – а потому может создавать разломы между нашей реальностью и Изнанкой. Это опасно.

– Разве не ты мне говорила, что лишь Зрячие, погибшие, но вернувшиеся к жизни, способны перемещать материи сквозь разломы?

– Говорила. Но я собственными глазами сегодня видела, как твой сын извлек из разлома осколок зеркала. Полагаю, это из-за того, что сейчас Вильгельм действительно стоит на границе – он и не жив, и не мертв, потому что ты согласилась стать его Якорем. Иллюзия обманутой смерти наделила мальчика частью дара Зрячего и сделала его «творения» Истинными – они оставляют память и ощущения даже у тех, кто Изнанки никогда не касался.

– Даже если так, даже если из-за меня в Вильгельме есть слабые способности Зрячего, это не опасно. Он не может извлекать Изнанку надолго, она ускользает обратно в разлом, – торопливо проговорила Амелия.

– Вопрос не в способностях. Как ты не поймешь? Дело в том, что мертвому не место в мире живых. Я знала это сразу, когда ты только пришла ко мне с просьбой вернуть твоего мертворожденного ребенка…

Вильгельм прижался к стенке шкафа, боясь, что даже сидя упадет. Голова кружилась, а голоса беседующих женщин звучали неестественно громко. Он хотел бы их заглушить, хотел бы не слушать это безумие, но не мог.

Может, это еще одна игра?

– Мне нужно было проститься с ним, – Амелия всхлипнула. – Если бы у тебя были дети, ты бы меня поняла!

В тишине послышались шаги, а затем жалобный скрип стула.

– Мой первый сын тоже умер. Это случилось пять лет назад, – призналась Кэтлин. – Он прожил всего несколько часов, а затем…

Тяжелое молчание сделало воздух густым и тягучим. Дышать стало невыносимо сложно.

– Я не посмела даже думать о том, чтобы вернуть его так, как я вернула для тебя Вильгельма. Помнила, как ты сбежала от меня с младенцем, не позволив разорвать связь Вильгельма с этим миром, чтобы не переживать его смерть во второй раз. Помнила и понимала, что, если встречусь со своим ребенком вновь, проститься уже не смогу.

– Вернув своего сына, ты бы не сделала ничего плохого, – возразила Амелия, и по ее голосу Вильгельм понял, что мать снова плачет.

– Я бы нарушила равновесие. Он бы был Странником, как и твой ребенок. Таким не место среди живых.

– Ты просто пытаешься убедить себя в этом. Хочешь забрать моего мальчика, чтобы не дразнить себя желанием вернуть своего!

– Нет. Все совсем не так. К тому же моего сына уже не вернуть. Он умер сразу после рождения, его след в этом мире был крохотным. Думаю, он растворился в Изнанке всего за несколько дней.

– Тогда ты просто завидуешь. Завидуешь, что мой сын здесь, пока от твоего не осталось ни тела, ни Изнанки!

– Я не завидую. Не злюсь. Не боюсь. Я верю, что мир живет по своим строгим законам, в которые нельзя вмешиваться. Но я сделала это, когда пошла на поводу у твоей слабости! Помню, как жалела тебя, увидев на пороге. Думала, как же ты меня нашла? Как осмелилась прийти?

– О тебе ходило много слухов, Ведьма, – полушепотом проговорила Амелия. – Я надеялась, что они правдивы…

– И не прогадала.

Вильгельм обхватил голову ладонями и крепко зажмурился, пытаясь сбежать