Красно Солнышко - Александр Авраменко

…Едут воины и жёнки, тянут туры телеги гружёные, мелькают дни за днями, приближаются и родные края, в которых град раскинулся новый, Славгород. Вот уже и поднялись на холм великий, блеснули синим Озёра Великие, и – встрепенулся Брячислав в седле, неужели показалось ему? Но скачет уже Анкана-иннутика, остротой глаз с орлом поспорить могущая, говорит, что корабли прибыли, у града стоят, разгружаются. Что суетится возле лодий народу немеряно. Обрадовался князь – люди новые прибыли! Значит, благосклонны к ним Боги, дали жрецы людей, и помощью не оставили…  К вечеру въехали в град приветствовали их все, кто по пути встречался, сдали лошадей да туров общинникам, доспехи, оружие вернули на склады воинские, разошлись по домам в нетерпении. Переступили Брячислав и Кими порог терема, там их уже Гостомысл встречает, и Крут с ним, с головой понурой, опущенной. Лишь край лика виден темнее ночи у воина. Посуровел князь – и так война будет. А тут ещё вести дурные. Но с чего бы? Людей в граде как бы не более прежнего в два раза. Правда, худы многие на вид, и одёжка не справная, а ношеная, и вроде бы с чужого плеча. И смотрят как то непонятно на него, с опаскою. И удивлённо открывают рты при виде супруги княжеской, рядом с ним идущей. Подивился тогда ещё Брячислав, да виду не подал, не подобает ему. Эпика угощенье богатое выставила на стол путникам, захлопотала. Гостомысл обрадовался – брат вернулся жив-здоров, и вроде как удачной его поездка оказалась. Сели все за стол, лишь Крут молчит. Кратко поведал старший князь, что отныне славы – одно из племён новой страны. Приняли их остальные. Но придётся им сейчас с теми самыми лихими племенами, что гуронов истребили, воевать. Но спокоен он за исход войны. Не соперники те племена славам. И ростом малы, и коней нет, и стали-железа не знают. Да и, похоже, не так много у них воинов. А ещё – торговлю завели. Прикупили товаров невиданных, продали своё удачно, завели отношения дружеские с другими племенами, станут меняться злаками земными, учить друг друга, как их растить следует. Крут немного отошёл, темнота с лица немного спала. Потом его черёд пришёл говорить, старшего дружинника. И страшны были его речи. Тяжелы. Поведал Крут, где людей взял. Что пришлось ему рабов-холопов выкупать у хозяев, в том числе и у храма Святовидова. За то осерчали жрецы на дружину, отказались отныне от помощи поселенцам, и впредь в Земле Славянской тем, кто стал жить здесь, отказано. Изгои они теперь. Рассказал Крут и том, что на будущий год договорился он с работорговцами арконскими о выкупе всех рабов славянского племени и языка, которых они на рынок привезут, даже задаток внёс. Но жрецы потребовали плату за лодьи, которыми народ перевозят, и на тот же будущий год вернуть корабли с платой арендной за использование. А людей ожидается много. Едва ли не четыре тысячи. А сейчас он привёз почти две с половиной тысячи и взрослых, и детишек. И мужчин, и жёнок. Просит Крут прощения у князей, что самовольно на подобное отважился, но явился к нему во сне дух неведомый, присоветовал так сделать. Словом, винится воин. И коли решат братья наказать его смертью за самовольство, так тому и быть. Ибо волей своей рассорил он Аркону и Славград, и вина сия безмерна. На том голову понурил, решения ждёт. А Брячислав глянул на Гостомысла, улыбнулся облегчённо. Не понравилось князьям, что жрецы им волю свою диктуют. А пожив здесь, поняли, что делать нужно, и как устраиваться. И сомневались оба, что придут по нраву жрецам Святовида те задумки, что братья здесь исполнить хотят. А значит, ссора со жрецами лишь на руку сыграла славам, новому племени! И теперь не надо треть добычи в Аркону слать, всё можно на дело благое пустить. Ну а коли сдержат работорговцы слово своё – значит, будет их, славян, здесь достаточно, чтобы исполнить великое, им предстоящее! Ласковым словом Крута успокоили, попросили не винить себя, ибо сделал воин всё верно – позор своего родовича в рабстве держать! Не по славянской Правде! Значит, раз решили жрецы расстаться с дружиной, пусть так и будет! Взяли ножи оба князя, разрезали себе шуйцы, капнули крови в вино греческое, привезённое Крутом, осушили кубок сей поровну, и сказали следующее:

- С сего дня, третьего года нашего исчисления, основано племя новое, славами прозываемое, вольное, никому не подвластное…

А с утра послали воинов объявить эти слова по граду, донести до каждого, чтобы никто не сказал потом, что слов этих не слыхивал…

Глава 21.

Град взволновался. Не каждому по нраву слова князей пришлись по душе. Да и испугались многие, что не увидят больше родную сторону. Гуроны, что в граде жили, тоже в беспокойство пришли – а ну как покинут их защитники землю эту? Неужели умирать придётся в борьбе неравной против тысяч сенека и их союзников? Услышав такое, братья-князья не стали дело в долгий ящик откладывать, созвали Круг большой, на поле чистом перед стенами городскими. Лишь часовые остались на постах, а так все собрались, и стар и млад. Те, кто уже здесь время прожил – спокойны были. Убедились люди в том, что жить здесь можно. И жить хорошо, лучше чем на старых местах. Да и время своё дело сделало. Обвыклись на новом месте, старую сторону забывать начали. Стёрлись помаленьку черты знакомых и родных. Да и то сказать – сам себе хозяин, не надо гнуть спину на общинных богатеев. Князья не злые, лишнего не требуют. Дружбой и уважением людей дорожат. Если что делают, то на благо всех общинников. И заботятся о народе под своей рукой. Стараются труд их облегчить, законы придумали всем по нраву. Так что первые поселенцы уже на их стороне. А новенькие – они что? Есть договор, на три года. Так чего тогда раньше времени шум поднимать? Коли пожелают вернуться домой – то высадят их князья потом на славянской земле близ острова Буяна, где Аркона находится. Не будут же их жрецы по воде, аки посуху изгонять из славянской земли? Так что не стоит дёргаться. Вы люди подневольные. Пока срок свой не отработаете – будете здесь жить. А без дела, без крыши над головой, да без еды сытной и одежды добротной вас никто не оставит, ибо это – Закон племени славов, о чём на Досках Закона прописано! Что же касается войны – то здесь, братие, воевать куда легче, чем на Родине. Но и думать, что шапками закидаем супротивника, тоже не стоит. Меднокожий воин у себя дома. Здесь ему и стены помогают. Он тут каждую стёжку-дорожку знает, все тропы лесные и звериные, так что держите ухо востро. Не зевайте. А теперь о делах неотложных. И первое, что для всех важно – урожай. Народу много прибудет на будущий год, так что поля надо вчетверо против нынешнего сажать будет по осени. Второе – избы новые ставить, чтобы людей расселить. Дале – с оружием у нас теперь туго. Люди пришли, а голые и босые. Понятно, что меч в руке держать умеют. Этому ремеслу каждый славянин сызмальства обучается. Но не каждому оружие по карману. Значит, надо дать людям возможность защитить себя. Поставить кузни новые, рудокопам больше руды из земель северных добыть, сюда привезти, да в домницах на сталь и железо переплавить, и оружие выковать. Хорошо бы и на зиму криц наплавить – нужны плуги новые, котлы да ножи с топорами, чтобы было чем торговать следующим летом. И, конечно, корабли строить надобно. Флот! Старые лодьи вернуть придётся. Да ещё и заплатить за них. А своих кораблей у нас всего то два двулодника. Значит, лес нужно рубить без счёта, сушить, и за зиму, да весну строить лодьи невиданные, ибо показали они себя лишь с лучшей стороны! И народа меньше требуется, чтобы управлять ими, и груза, да пассажиров больше берут, чем обычные. На том и постановили. Разошёлся народ по домам, а князья к себе в терем позвали жрецов, что в граде обитали, да старших воинов и Слава Говоруна. Со жрецами разговор вели короткий, мол, хотите вернуться – препятствий чинить не станем. Как корабли в Аркону пойдут в последний раз, доставим в целости  и сохранности. Ежели пожелаете остаться здесь – знайте, что Боги отвернулись от нас, лишь Перун-громовержец, да сын его, Маниту Земледелец теперь нас берегут. Так что решайте. А вздумаете вредить граду и людям, уж не обессудьте. Долго думать не станем – принесём в жертву Богу Воинов. Промолчали жрецы на эти слова. Но князья правильно поняли – не стали их торопить, сразу ответа требовать. Дали срок до следующего года. На том расстались. Лишь Путята-жрец остался. Он среди прочих старший, ему и отвечать за неслыханное, чай, не каждый день новая вера рождается… Дале стали судить-рядить, как воевать станут. Меднокожим дать силы собрать, да к граду подступить, и тут всех в сражении едином порубить? Так ведь они и поля потопчут, и строения пожгут. Сидеть на одном мясе зиму не под силу. К весне все ослабнут, заболеют. К тому же тот, кто лишь обороняется – всегда в проигрыше. Ибо не он, а враг выбирает место и время нападения. Не надо считать противника глупцом, поскольку желающих умирать зря в мире не сыскать. И будет искать противник тот момент, когда славы – слабы, а они – сильны. И тем наносить потери в людях, да терять урожай будущий. Значит, нужно, пока гонцы не вернулись сенека с Совета, а им ещё месяц идти пешими, послать отряды малые с собаками и волками, искать становища вражьи, где находятся. Считать воинов вражьих, и прочий люд. После того начинать вести войну. Коли  у берега Озёр стойбища находятся – посылать дружины на лодьях, нападать внезапно, под покровом ночи, воевать безжалостно. Ежели далеко от берега – конные и пешие рати посылать. Не давать ни мгновения передышки врагу. Не щадить его. Ну а коли пленные будут – не убивать. На рудниках, на расчистке леса и заготовке брёвен для строительства лодей новых рабочие руки нужны, как хлеб! Так что коли что подвернётся – щадить. Еды хватит, одежды тоже. Не в ущерб своим, естественно… Славу же особое задание дали – пройти по стадам, посмотреть бычков новых. Кого можно так же, как у него, к седлу приучить. Замыслили князья воинов на туров посадить, ибо тот всадник и вооружение мощнее нести может, и бык сильнее лошади, хоть и медлительнее. Спохватились, что забыли Брендана кликнуть – бывший монах наукам многим знаток, может, поможет чего в военном ремесле измыслить? Одни требучеты чего стоят. Вот бы подобное на лодьи установить? На двулодники то можно. Там палубы широкие, места много. А на прочие – уже нет. Послали за монахом, явился тот сразу же. И будто знал заранее, для чего его на совет воинский позвали, принёс листы пергамента, на коих тонким пером нарисованы были чертежи махин невиданных. Там и мельницы дробильные, силой воды в движение приводимые, и молоты великанские, от той же воды работающие, и многое другое, Архимедом из Сиракуз изобретённое некогда. По военному же делу предложил он лишь знакомое – требучеты, мостки, на вражеский корабль перебрасываемые, с когтями понизу, да самострелы великанские, стрелами огромными стреляющие. Да тут Путята поднялся, посмотрел внимательно на чертежи ирландца, побелел, слово снег, и тихим голосом поведал, что ведом ему секрет зелья огненного, которое в воде горит. Греки его своим именем назвали, «греческим огнём», а то утаили, что известен сей рецепт жрецам. Но дали служители слово Богам, что не выдадут его никогда. А поскольку Боги от славов отказались, то не считает теперь и жрец обещание, данное некогда, держать. А Перун-Громовержец согласен, коли в сражении его против противников славов применять будут, но не против братьев своих по крови. Сказал – замерли все. Ибо каждому было ведомо, что за ужас такой, огонь греческий… Помолчали, потом всё же решились использовать. Но не огульно, а если не будет иного выхода… Закончился совет, отправили разведчиков с собаками, поскольку это самое неотложное. А сами стали разбираться далее, кто нынче с Крутом прибыл на новые земли. Старший дружинник  - человек опытный. Пока шли лодьи по морю-океану, составил пересчёт на бересте белой. Имя, откуда родом, кем ранее был, сколько лет, что умеет. В том смысле – обучен ли какому ремеслу, али умению. Так что оставалось лишь прочесть, да определить народ по тем местам, где он сможет пользу новому племени наибольшую принести. Листает Гостомысл свитки белые, всматривается в письмена рунические, да вдруг как хлопнет себя по лбу с размаху, и молвит: