Полное собрание сочинений. Том 6. - Лев Толстой

[Рукой Л. Н. Толстого:]

Оленинъ засталъ у полковника и всѣхъ офицеровъ. Цивилизація какъ ни слаба была здѣсь, не понравилась. И стулья, диваны, шкапы, особенно органъ. Но полк[овникъ] б[ылъ], какъ онъ не ожидалъ его, но хорошъ. Онъ былъ простякъ и добрый неряха, a хотѣлъ всѣхъ увѣрить, что онъ хитрецъ и педантъ. Говоритъ о походахъ. Шаб Шавдон Хухъ! много убили. Старый капитанъ былъ молчаливъ, но добрая улыбка. Всѣ были наивны ужасно. Говорили толь[ко], когда молч[алъ] Полк[овникъ]. Полк[овникъ] застави[лъ] говорить по франц. Д[ампіони?] Д. весельчакъ: пойдемте ко мнѣ! — Нѣтъ, устроюсь прежде. — Приходите обѣдать всякій день. Гдѣ кварти[ра] X.

О хорошихъ квартира[хъ]. Какая дѣвка! Пошелъ одинъ домой.

* Из копии № 8.

Dmitri Olenine me fait de la peine,[71] говорила про него eго дальняя родственница, тетушка Графиня, долгое время пытавшаяся исправить его, женивъ на одной изъ своихъ семерыхъ дочерей. Il a beaucoup de bon mais c'est une tête à l'envers. Il ne fera jamais rien de bon,[72] говорила она. И я удивляюсь, какъ родные не заставятъ его что нибудь дѣлать и отпустили его на Кавказъ. Il a de moyens et de l'amour propre, mais tout cela[73] не направлено».

«Слишкомъ много самолюбiя, maman», прибавила старшая Графиня.

Прiятели, провожавшiе его наканунѣ, послѣ обѣда въ клубѣ тоже разговорились о немъ. Они оба любили Оленина, и близко знали его.

— У него есть странное свойство характера искать во всемъ оригинальности. Зачѣмъ ему было ѣхать на Кавказъ, я рѣшительно не понимаю. Поправить дѣла онъ могъ бы и здѣсь; во-первыхъ, могъ жениться. А потомъ, просто могъ пожить въ деревнѣ, или даже служить, помилуй, у него родня. Записали бы его въ Министерство и кончено. — Только въ карты бы ему перестать играть», сказалъ одинъ.

«Сколько разъ онъ обѣщалъ перестать и не могъ», сказалъ другой: «у него характера нѣтъ — вотъ что. Пустой малый!»

— «Какъ характера нѣтъ? У человѣка, который, проживя до 24 лѣтъ такъ, какъ онъ прожилъ, бросаетъ все и отправляется юнкеромъ въ первый полкъ? нѣтъ, у него напротивъ страшная сила характера. Только онъ не выдержитъ. Энергiя — да, но выдержки нѣтъ. Ну, да какъ бы то ни было, и надоѣдалъ онъ мнѣ своими вѣчными проигрышами и отчаянными займами денегъ. Богъ знаетъ за что, я его ужасно любилъ, но я, признаюсь, радъ, что онъ уѣхалъ».

— «Смѣшонъ онъ бывалъ, когда онъ прiѣдетъ, бывало, ко мнѣ ночью въ какомъ нибудь горѣ и начинаетъ врать, Богъ знаетъ что... Мой Григорiй возненавидѣлъ даже его».

Въ дамскомъ свѣтскомъ обществѣ тоже зашелъ разъ разговоръ про Оленина.

«Да онъ и мало ѣздилъ въ свѣтъ эту зиму», сказала одна дама. Il fréquentait très mauvaise societé, à ce qu'on m'a dit.[74] Это небольшая потеря для насъ, прибавила она, замѣтивъ, что одна изъ дѣвицъ покраснѣла.

— «Все таки оригинальный человѣкъ», — сказалъ кто-то. «Не такой, какъ всѣ».

— «Да, желанье казаться оригинальнымъ отъ недостатка ума и образованiя», сказала хозяйка дома. «Какъ много кричали про этаго господина, когда онъ только появился въ свѣтѣ, какъ всѣ находили его милымъ и умнымъ и какъ скоро онъ разочаровалъ всѣхъ».

Управляющій, вольноотпущенный человѣкъ еще отца Оленина, былъ очень доволенъ отъѣздомъ молодаго барина и такимъ образомъ выражался о молодомъ баринѣ: — Я ему давно говорилъ: «что, молъ, вы, Дмитрій Андреичъ, нигдѣ не служите, такъ болтаетесь? въ ваши годы молодые на Кавказъ бы вамъ, въ военную службу. А то что жъ здѣсь вы только себя безпокоите и дѣла никакого не дѣлаете. А на меня, молъ, можете положиться, что какъ при вашемъ папенькѣ 26 лѣтъ хозяйство не упускалъ, и безъ васъ не упущу. Пріѣдете, спасибо Андрюшкѣ скажете». А то вѣдь смотрѣть жалко было право, какъ имѣешь привычку съ малолѣтства къ ихъ дому и къ роду то ко всему ихнему. Самый пустой баринъ былъ. Пріѣдутъ бывало весной, скучаютъ, — то за книжку возьмется, то на фортепьянахъ, то ходитъ одинъ по лѣсу, какъ шальной какой. Даже Лизавета Михайловна посмотрятъ и скажутъ бывало: «Что мнѣ, говорить, Андрюша, съ нимъ дѣлать, ужъ такъ я люблю его». — Служить его пошлите, матушка, говорю, или жените. — «Женить то, говоритъ, какъ его?» Въ прошломъ году проигрался въ Москвѣ тысячъ 15 и пріѣхалъ, самъ за хозяйство взялся. Что чудесилъ! Ничего то не знаетъ, а тоже приказываетъ. Со мной то еще бы ничего, я могу его понимать, бывало тò говоритъ, что разобрать нельзя и совсѣмъ невозможное, я все говорю: слушаюсъ, будетъ исполнено, а, извѣстно, дѣлаешь какъ по порядку; а то съ мужиками свяжется, тамъ какъ на смѣхъ поднимали. Пріѣхалъ съ весны, по ржамъ поѣхаль. «Вымочка, говорить, зачѣмъ? Это можно бы было снѣгъ свезти». Или: «зачѣмъ, говорить, крестьянъ поголовно посылать, это никогда не надо и въ рабочую пору никогда отнюдь не посылай больше 3 дней въ недѣлю». — Слушаю, говорю. Въ одно лѣто, мало положить, тысячи на четыре убытка сдѣлалъ и мужиковъ замучалъ. Все по крестьянамь ходилъ, лошадей имъ покупалъ, песочкомъ пороги приказывалъ усыпать, школу, больницу завелъ. А ужъ ничего чуднѣй не было, какъ онъ самъ съ мужиками работалъ. Измается такъ, что красный весь, потъ съ него такъ и льетъ, а все отстать не хочетъ косить, снопы подавать, либо что. Стали разъ тоже съ мужиками силу пробовать. Умора глядѣть. Нарочно скажешь: что молъ вы безпокоитесь, а онъ еще пуще. И мужики то смѣялись, бывало, и бабы тоже. Ну, на счетъ этихъ глупостей, грѣхъ сказать, ничего не было и не пилъ тоже, только карты его сгубили. Чтожъ, пускай послужитъ, кузькину мать узнаетъ, можетъ, и человѣкомъ будетъ, a имѣнье богатое, промоталъ бы онъ его, кабы здѣсь остался».

Говорили еще о молодомъ человѣкѣ портной Monsieur Chapel, которому онъ остался долженъ 678 р. серебромъ, и членъ Англійскаго клуба Г-нъ Васильевъ, имѣвшій выигранный въ карты вексель на Оленина въ 8.700 р., и еще кое кто, кому онъ остался долженъ въ Москвѣ.

Monsieur Chapel перенесъ счетъ Оленина въ другую книгу, узнавъ, что онъ уѣхалъ, и приводилъ его въ примѣръ опасности кредита русскимъ барамъ.

Mais tout de même c'était un garçon qui ne manquait pas d'ésprit,[75] прибавлялъ онъ, становясь на колѣни передъ новой pratique,[76] застегивая и обдергивая.

Г-нъ Васильевъ вышелъ изъ себя, узнавъ о отъѣздѣ своего должника. Его не столько огорчило то, что стало меньше надежды получить деньги, сколько то, что уѣхалъ игрокъ, навѣрно проигравшій ему тысячъ тридцать, и съ котораго была надежда выиграть еще столько же. Но ему показалось, что онъ сердится на безчестность своего должника, и такъ понравился этотъ благородный гнѣвъ, что онъ показывалъ всѣмъ вексель, говоря, что онъ отдастъ его зa полтинникъ, и увѣрялъ, что «вотъ человѣкъ, которому я чистыми переплатилъ тысячъ десять! Нѣтъ, игры нѣтъ больше, самъ проиграешь, платишь, а выиграешь разъ въ жизни и сиди». Однако Васильевъ тотчасъ же подалъ вексель ко взысканію и получилъ деньги.

«Что вы мнѣ ни говорите, mon bon ami»,[77] говорила мать Оленина своему старому другу и двоюродному брату, который упрекалъ ее въ томъ, что она позволила сыну разстроить имѣнье и уѣхать на Кавказъ, — «что вы мнѣ ни говорите, a Dmitri такъ благороденъ. Il faut que jeunesse se passe.[78] И мы съ вами шалили.

* Из копии № 9.

«Сходи!» сказалъ ужъ послѣ урядникъ, оглядываясь вокругъ себя. «Твои часы что ли, Гурка? Иди!»

— «И то ловокъ сталъ Лукашка твой», прибавилъ урядникъ, обращаясь къ старику: «все, какъ ты, ходить, дома не посидитъ, намедни убилъ одного».

— «Мы убьемъ, только со мной поди», сказалъ Лукашка, поддерживая ружье и сходя съ вышки. — «Вотъ дай срокъ, ребята въ секретъ пойдутъ, такъ я тебѣ укажу», прибавилъ онъ. — «Вотъ житье твое, право зависть беретъ, гуляй добрый молодецъ, да и все», сказалъ Лукашка. «А мнѣ на часахъ стоять хуже нѣтъ. Скука, злость возьметъ».

— «Гм! гм! сходить надо, надо сходить», проговорилъ старикъ самъ себѣ: «а теперь тутъ подъ чинарой посижу, може и точно ястребъ».

— «Летаетъ, дядя, летаетъ!» подхватилъ Назарка, и опять сдѣлалъ колѣнцо, опять разсмѣшившее народъ на кордонѣ.

— «Дура-чортъ!» крикнулъ Лукашка. «Не вѣрь, дядя, а со мной пойдемъ, на полянѣ видѣлъ я точно». 

Лукашка вошелъ въ избу, повѣсилъ на деревянный гвоздь оружiе и черкеску. Въ одномъ бешметѣ еще замѣтнѣе стала широкая кость его сложенья. Онъ досталъ лепешку и, пережовывая, подошелъ къ лежавшему казаку.

«Дай испить, дядя», сказалъ онъ, толкая его: «глотка засохла».

Казакъ видно не хотѣлъ давать.