Шпионские игры царя Бориса - Ирена Асе

Из Данцига к Катарине привезли ее детей. К чадам отнеслись, словно они были рождены молодой немкой в законном браке с Его Высочеством. Ни у кого и мысли не могло появиться, что Катарина будет недовольна жизнью. Между тем, данцигская красавица чувствовала себя несчастной.

Принц видел, что его любимая хандрила. Впрочем, и он сам в последние дни чувствовал себя подавленно. Очень хотелось увидеть солнце, но… Этот год был зловещим, пугающим: с весны стояла темень, словно продолжалась зима. Солнце заволокло какой-то дымкой, оно выглядело красноватым, даже в полдень на него можно было спокойно смотреть, не жмуря глаза. Впрочем, солнце и в обычный год бывает красным во время заката, когда вид его предвещает сильный ветер. Но в тот год и луна постоянно была кроваво-красной, словно во время затмения! А днем непрерывно шел дождь, наводящий уныние.

— Ты поедешь сегодня к доктору Хильшениусу? — поинтересовалась у принца красавица Катарина.

— Не хочу. На улице опять холодно, темно, как зимой и проливной дождь. Почему так холодно? Странный день. Я приказал бы слугам затопить печь, так неудобно, кто же топит летом?

— Тебе неудобно, тогда это сделаю я! — заявила уроженка Данцига.

Молодая женщина вышла из комнаты в коридор, поймала за рукав одного из слуг и велела тому по-русски:

— Быстро затопи печь!

— Кто же топит печь в июле? — раздался вдруг насмешливый мужской голос. — Русские нас не поймут, — констатировал новый собеседник Катарины по-немецки.

Взглянув на случайного собеседника, молодая женщина пришла к выводу, что не помнит его. Однако, видимо, это был один из тех лифляндских дворян, что приехали к принцу Густаву за счастьем и деньгами и жили в доме принца. Увы, принц Густав ничего не мог им предложить, кроме придворных должностей без жалованья. Дворяне, не получая денег, стали дерзить. Самые сметливые устроились на службу к русскому царю, этот же, видимо, был глуповат, но нагл. Разговаривал с неподобающей иронией и разглядывал ее похотливыми глазенками. Катарина отступила в комнату и, когда дворянин вошел следом за ней, словно царица отвесила ему сильнейшую затрещину:

— Кому посмел дерзить холоп?! — с ледяным презрением в голосе спросила она.

Дворянин побагровел. Эта данцигская горожанка посмела поднять руку на него, лифляндского барона!

— А ну тихо, шалава невенчанная! — произнес он с угрозой.

Услышав это, принц Густав, присутствия которого в комнате дворянин вначале не заметил, в гневе вскочил на ноги. Тут только лифляндец сообразил, что основательно влип: он оскорбил своего сюзерена! Катарина впрочем, как выяснилось, могла сама постоять за себя. Продолжая говорить по-русски, она победоносно воскликнула:

— А ну, глянь-ка в окно, холоп! Это при снеге-то нельзя топить!

Лифляндский немец взглянул в окно и оторопел: уже не дождь, а самый настоящий снег кружился на ветру!

А ведь было лето — 28 июля 1601 года. Изумленный лифляндский дворянин думал: «Господи, куда это меня занесло! В этой Московии снег идет даже летом. Что же здесь происходит зимой?! Быть может, по московским улицам ходят медведи, а волки грызут домашних собак прямо во дворах?» Ему захотелось домой, в уютную Лифляндию, где летом обитатели его поместья купались в речке и загорали на красивом прибрежном лугу. Увы, поместья больше не было: поляки, пользуясь политической неразберихой, провели редукцию, конфисковав в пользу шляхтичей ряд баронских имений. У бывшего барона ничего не осталось, а в этом доме хотя бы отменно кормили…

Дворянин с грустью смотрел в окно на кружащиеся снежинки, а Катарина, собравшись с силами, дала ему новую затрещину, такую, что мужчина был вынужден сделать пару шагов вперед, чтобы не упасть.

— Пошел вон, холоп! — торжествуя победу, сказала бывшая данцигская горожанка.

Увидев, как его невенчанная супруга проявила характер, принц расхохотался. Через секунду Катарина заливалась смехом вместе с ним, а униженный лифляндский дворянин предпочел тихонько ретироваться в свою комнату-каморку, чтобы не выходить до ужина.

Тем временем, появился слуга с вязанкой дров и стал торопливо топить печь. Сидеть у огня было веселее, но в комнате все равно царил холод.

— Знаешь, никогда не любил пить, но сейчас хочу водки, чтобы согреться, — признался Густав.

— Зачем же дело стало? — удивилась Катарина.

Такой она и нравилась принцу больше всего — решительной, красивой, всё понимающей. Ее Высочество (в этом доме Котор, как правило, называли именно так) отдала распоряжение, и буквально через минуту появился слуга с целым бочонком водки.

— Нам столько не выпить, — по-немецки заметил принц…

Они сидели у огня, пили водку из маленьких рюмок и закусывали черной икрой, столь понравившейся Катарине, и балыком, который предпочитал Густав. Катарина снова загрустила.

— Что с тобой? Ты плохо спишь по ночам, стала нервной, — с тревогой спросил принц.

— Конечно, я стала нервной. Каждый вечер я засыпаю с тревогой в душе и с тревогой же просыпаюсь по ночам. Да, я стала такой нервной, что порой заставляю трепетать твоих слуг и готова напуститься на придворного.

Катарина промолчала и не сказала о том, что, подобно принцу, который утешал себя химическими опытами, она стала искать утешения в русской водке и хорошо хоть не перешла опасную грань и не сделалась рабыней алкоголя. Раньше, когда принц Густав спрашивал, что с ней, Катарина, пересиливая себя, начинала казаться веселой, очаровывала любимого ослепительной улыбкой. В результате Густав не мог понять своих придворных — отчего им мерещится, что Катарина мрачна, злобна и ворчлива?

Но сейчас, то ли снег был тому виной, то ли не было больше сил держать в душе то, что накопилось, и Катарина сказала:

— Странно, что нас еще не выгнали из этого дома. Кому мы нужны?! Москва ведет переговоры с польским королем. А значит — нам не видать Риги как своих ушей. Царь не любит меня, простолюдинку, тебя, принца, может и пожалеет, а меня выгонит.

Густав вздохнул про себя, вспомнив, как непросто было ему отстоять Катарину Котор. Царь Борис вызвал его во дворец и долго воспитывал. Объяснял, что принц подает плохой пример своим потенциальным подданным, живя с чужой женой, называя своими рожденных вне брака детей, говорил, что принц не обычный человек и не должен так поступать. Что пора ему прекратить катать свою данцигскую знакомую на роскошных санях по городу, а самое лучшее — отправить ее обратно в Данциг и пусть вымаливает у мужа прощение.

Царь удивлялся, как это принц не понимает: политик не должен так поступать, это вредит авторитету и карьере. Густав всё понимал и удивлялся — когда же, наконец, государь осознает, что любовь бывает сильнее благих намерений. В какой-то момент принцу Густаву показалось, а вдруг царь Борис и в самом деле хотел отдать за него прекрасную и не по годам мудрую царевну Ксению, и потому стремится убрать от него Катарину? Но тут царь словно утратил к нему интерес и велел: