Похождения Гекльберри Финна (пер.Энгельгардт) - Марк Твен

— Черт бы побрал этого доктора! Какое нам до него дело? Все здешние дураки на нашей стороне, а известно, что в каждом городе дураки составляют пре обладающее большинство.

Собираясь уже сойти вниз, герцог сказал:

— Кажется, мы спрятали деньги не в особенно надежное место?

Слова эти меня очень обрадовали. Я начинал уже побаиваться, что не услышу ничего, способного по мочь осуществлению моих планов. Король встревоженно спросил:

— Отчего вы так думаете?

— Мэри-Джен, разумеется, будет носить траур и прикажет негритянке, которая убирает в комнатах, уложить все цветные платья, чтобы спрятать их в кладовой. Неужели вы думаете, что негритянка, которой попадется мешок с золотом, может устоять против искушения позаимствовать из него малую толику?

— Вы опять выказали себя гениальнейшим человеком, герцог! У вашей светлости очень умная голова! — объявил король, принимаясь шарить под драпировкой всего лишь в двух или трех футах от того места, где я находился. Плотно прижавшись к стене, я стоял совершенно смирно, стараясь по возможности задерживать дыхание, но вместе с тем чувствовал, что дрожу всем телом. Я задавал себе вопрос: что бы сказали эти молодцы, если бы изловили меня здесь? — и пытался приду мать какое-либо оправдание на случай, если бы меня застали. Король вытащил, однако, мешок прежде, чем я успел обдумать свою мысль до половины. Он, очевидно, и не подозревал, что я был от него так близко. Взяв мешок с золотом, король засунул его в соломенный матрац, лежавший под периною. Засунув его подальше в солому, мошенники решили, что теперь деньги в пол ной безопасности, так как негритянка взбивает одну только перину, а соломенный матрац выколачивает лишь дважды в год.

Король и герцог были убеждены, что никто не найдет спрятанного ими золота; они находились в приятном заблуждении, а мешок с деньгами оказался в моих руках прежде, чем они успели спуститься с лестницы. Я пробрался тогда на цыпочках в свою каморку, в ожидании возможности подыскать для де нег более подходящее место; понятное дело, что лучше всего было спрятать мешок с золотом где-нибудь вне дома, так как если пропажу заметят, то в доме, без сомнения, обыщут все углы и закоулки. Не решаясь тотчас же выйти из дома, я лег в постель совершенно одетый, но чувствовал себя до такой степени взволнованным, что не мог бы никоим образом уснуть, даже при всем желании! На самом деле это и не входило в мои расчеты; напротив, мне хотелось как можно скорее отделаться от мешка с золотом. По прошествии некоторого времени я услышал, что ко роль и герцог идут к себе наверх. Спустившись потихоньку с кровати, я прильнул подбородком к верх ней ступеньке моей лестницы и некоторое время поджидал, не случится ли у них какой-нибудь казус, но ничего особенного не случилось.

Обождав, пока в доме смолкли все поздние вечерние звуки, а ранние утренние еще не начались, я осторожно сошел с лестницы.

Глава XXVII

Гробовщик. — Законное любопытство. — Подозревают Гека. — Спешная продажа и ничтожные барыши.

Подкравшись на цыпочках к дверям короля и герцога, я начал прислушиваться, но убедившись, что они храпят во все носовые завертки, прошел потихоньку мимо и спустился на нижний этаж. Там нигде не было слышно ни малейшего звука. Заглянув сквозь щели в дверях в столовую, я увидел, что чтецы Псалтыри, которым надлежало бодрствовать над покойником, спят крепким сном, сидя в своих креслах; дверь из столовой в залу, где стоял гроб, была открыта, и в обеих комнатах горели свечи. Пройдя по коридору дальше, я убедился, что дверь в залу тоже открыта, а в самой зале не было никого, за исключением без жизненного тела Питера Уилькса. Я смело направился дальше, надеясь выйти через парадную дверь. Она оказалась, однако, запертой на замок, а ключ был куда-то припрятан; я принялся было его разыскивать, но как раз в это время услышал, что кто-то спускается по лестнице. Не на шутку перепугавшись, я вбежал тогда в залу, и, поспешно окинув ее взглядом, нашел, что мешок можно спрятать единственно лишь в гробу. Крышка с гроба была сдвинута приблизительно на фут, оставляя открытым лицо мертвеца, покрытое мокрым полотенцем и окутанное саваном. Я мигом просунул мешок с деньгами под крышку гроба, как раз до того места, где у мертвеца были сложены крестом руки. При этом мне пришлось до них дотронуться, и они показались мне до того холодными, что у меня дрожь пробежала по всему телу. Поспешно выскользнув из залы, я успел своевременно спрятаться за дверью. Особой, спустившейся с лестницы, оказалась Мэри-Джен; она подошла тихонько к гробу, стала перед ним на колени, приподняла полотенце и взглянула на мертвеца, а затем поднесла к лицу носовой платок и принялась плакать. Я, впрочем, только догадывался об этом, так как она плакала потихоньку и стояла ко мне спиной. Выбравшись на цыпочках из-за дверей, я направился в обратный путь, причем, проходя мимо столовой, счел своим долгом убедиться, не заметили ли меня прилежные чтецы Псалтыри. Взглянув сквозь дверную щель, я вполне успокоился, так как увидел, что они по-прежнему спят мирным сном.

Благополучно пробравшись в свою каморку, я улегся в постель, разочарованный и недовольный тем, что дело приняло такой неблагоприятный оборот; между тем мне пришлось из-за него вытерпеть так много беспокойства и подвергаться такой опасности. Если мешок с золотом останется там, куда я его положил, то это будет, разумеется, превосходно: тогда спустившись миль на сто или на двести вниз по течению, можно послать Мэри-Джен письмо, из которого она узнает, где спрятаны деньги; она распорядится разрыть могилу и найдет их в сохранности. К сожалению, гораздо правдоподобнее, что дело примет совершенно иной оборот: деньги, вероятно, найдутся в ту самую минуту, когда станут завинчивать гробовую крышку. В таком случае король получит мешок с золотом об ратно, и тогда жди, чтобы представился снова случай подкараулить этот мешок; разумеется, следовало вторично сойти вниз и вытащить деньги из гроба, но я не решался на такую попытку. С каждой минутой время приближалось к утру; кто-нибудь из чтецов может, чего доброго, еще проснуться, и в таком случае меня, пожалуй, изловят с шестью тысячами долларов в руках, тогда как никто не уполномочивал вашего покорнейшего слугу заботиться об этих деньгах. «Нет! Мне вовсе нежелательно заваривать такую кашу!» — сказал я себе самому.

Сойдя утром вниз, я нашел, что чтецы уже ушли, а дверь в залу стояла по-прежнему раскрытой настежь; в зале не было никого, кроме членов семьи, вдовушки Батлей, короля и герцога. Я внимательно всматривался в их лица, чтобы узнать, не случилось ли чего-нибудь особенного, но ничего не мог на них прочесть. Около полудня пришел со своим помощником гробовщик — он же и распорядитель погребальных процессий; они вдвоем вынесли гроб на середину комнаты, поставили там на два стула, а все остальные стулья разместили вокруг гроба рядами. Они сбегали за добавочными стульями к соседям, так что прихожая, зала и столовая были совершенно загромождены стульями. Крышка на гробу оставалась все в том же положении, но я не осмеливался, в присутствии такого многочисленного общества, заглянуть под нее; сиротки и самозванцы, их дядюшки, заняли места в переднем ряду стульев, у изголовья гроба, и в продолжение получаса все собравшиеся на похороны проходили мимо них, по одному в ряд, и глядели с минутку на покойника, причем некоторые проливали парочку-другую слез. Церемониал этот выполнялся в торжественной тиши не, нарушавшейся только легкими всхлипываниями самозванцев и трех сироток, прижимавших все время платки к глазам. Можно было расслышать лишь шар канье ног по полу и сморканье носов. Замечательно, что публика сморкается на похоронах усерднее, чем где-либо, за исключением разве церкви. Все места были уже заняты, так что нигде, кажется, нельзя было бы упасть даже и яблочку, но распорядитель, обла давший черными перчатками и замечательно ласковыми манерами, как нельзя лучше рассчитанными на то, чтобы никого ни под каким видом не раздражать, ухитрялся, тем не менее, проскользнуть всюду, устраивая в надлежащем порядке людей и вещи и устраняя возможность малейших недоразумений. При этом он двигался с бесшумностью кошки и не говорил ни единого слова; он перемешал публику, втискивал запоздавших и прокладывал для них в густой толпе свободный проход единственно лишь кивками головы и жестами рук. Уладив все надлежащим образом, он занял опять свое место у стены, прямо против членов семьи. Я никогда еще не видывал такого гибкого и ловкого человека, умевшего проскользнуть с ловкостью угря там, где простым глазом нельзя было под метить ни малейшей щелочки; в то же самое время лицо его неизменно сохраняло торжественный спокойный вид; оно казалось настолько же не способным к улыбке, как и свиной окорок. Для большей торжественности похорон заимствовали где-то фисгармонию, впрочем, немного попорченную. Когда все приготовления были окончены, одна молодая дама села за этот музыкальный инструмент и принялась усердно на нем барабанить, вызывая самые что ни на есть визгливые, дикие звуки, которым все общество стало вторить хором. В эту минуту я совершенно искренне позавидовал умершему Питеру, на которого подобный концерт не мог производить ни малейшего впечатления. Его преподобие мистер Гобсен начал тогда медленно и торжественно отпевать тело усопшего, но как раз в это мгновение из погреба послышались бешеный лай и страшная возня. Лаяла всего только одна собака, но она подняла такой скан дал, что пастору пришлось замолчать; он стоял над гробом, ожидая, пока возня внизу стихнет и можно будет продолжать священнодействие. Действительно, он принял правильное решение, так как все равно никто не мог бы его расслышать. Положение было неловкое и удручающее; никто, по-видимому, не знал, как из него выпутаться. Длинноногий распорядитель не замедлил, однако, и тут найтись: он обратился к проповеднику с жестом, красноречиво заявлявшим: «Пожалуйста, не беспокойтесь! Положитесь на меня!» — а затем, слегка нагнувшись, принялся бесшумно двигаться вдоль стены, причем виднелись только его голова и плечи, скользившие над головами присутствующих. Пока он бесшумно двигался таким образом, возня, лай и суматоха внизу принимали все более ожесточенный характер; распорядителю пришлось обогнуть вышеописанным способом две стены, прежде чем удалось добраться до дверей, сквозь которые можно было проникнуть в погреб. Потом, спустя всего лишь какие-нибудь две секунды, донесся оттуда звук увесистого удара; возня мгновенно прекратилась, со бака пронзительно взвизгнула раза два, и наступила мертвая тишина, после чего пастор продолжал торжественно свое священнодействие с того самого места, на котором оно было прервано. Через минуту или две снова показались голова и плечи распорядителя, скользившего вдоль стен. На этот раз он бесшумно обошел целых три стены залы, поднялся во весь рост, приставил обе руки ко рту, вытянул свою шею к проповеднику и сообщил громким шепотом: «Она поймала крысу». Совершив этот подвиг, распорядитель снова согнулся и проскользнул вдоль стены на прежнее место. Он доставил положительно всем нам большое удовольствие, так как приятно было узнать, в чем дело: подобные мелочи сами по себе не затрудняют человека, а между тем благодаря именно таким мелочам он завоевывает себе общую любовь и уважение. Поэтому-то во всем городе и не было человека популярнее распорядителя погребальных процессий.