Падение башни (сборник) - Сэмюэль Дилэни

Рольф положил ей руку на плечо, ласково предупреждая, что ее тон, если не слова, переходит в опасное поле оскорбления, как частицы, движущиеся в случайном поле, действуют непредсказуемо.

— Я не прощу его, — сказал старик, сжав руки. — Я не могу простить. Не могу. Я был так опозорен...

— Папа! — она отступила от оскорбительного тона и говорила теперь с любовью, которую чувствовала к нему. — Папа! — И протянула к нему руки.

Он выпрямился, разжал пальцы, но не принял ее руки.

— Кли, ты сказала, что уедешь и не хочешь, чтобы кто-нибудь знал, где ты. Я люблю тебя и хочу, чтобы у тебя было все, что ты желаешь. Но хотя бы... письма или что-нибудь в этом роде. Я хоть буду знать, что с тобой все в порядке...

— Писать не будем, — сказала она, и быстро добавила:

— Но ты будешь знать.

— Нам пора, Кли, — сказал Катам.

— До свиданья, папа. Я очень люблю тебя.

— И я люблю тебя, — сказал Кошер, но она уже вошла в дом.

— Я хотела бы иметь возможность сказать ему, что Джон жив, и почему мы уезжаем тайно, — сказала Кли, когда они подошли к парадной двери.

— Он узнает достаточно скоро, — ответил Катам. — Все узнает.

Она вздохнула.

— Да. Этот огромный чудовищный компьютер в Тилфаре даст им знать. Они могли бы все узнать и сейчас, если бы захотели, но все слишком растеряны, Рольф. Три тысячи лет люди пытались найти слово, отделяющее человека от других животных. Одни ученые называли человека смеющимся животным, другие — моральным животным. Ну а я думаю, может он — смущающееся животное.

Ее будущий муж засмеялся, но не слишком весело, затем сказал:

— Кли, я уже тысячу раз спрашивал тебя, но все не могу поверить: ты уверена в тех рапортах?

Она кивнула.

— Их видели очень немногие, те, кто был близко причастен к конструкции компьютера. Мне позволили заглянуть лишь одним глазом, и то больше из-за этой последней заварухи во дворце, а не из-за чего-либо другого. Но это сделало меня больной, Рольф, потому что я ничего не могла сделать с этим чудовищем. Но ведь я и так уже поработала для этого преступного дела, верно? Рольф, они четыре раза пытались разобрать его, но ничего не вышло. Каким-то образом он защищает себя. К нему едва могли подойти близко.

— Это понятно, — сказал Рольф. — Он получил самое необычное оборудование, вооружение и т. д. для контроля над полновесной всеобъемлющей войной. Но зачем, Кли? Ты математик, ты знаешь компьютеры.

— А ты историк, и войны — твой департамент, — она еще раз оглянулась на фигуру на балконе, махавшую им. — Хотела бы я знать, скоро ли компьютер заставит его... их понять?

— Не знаю, — сказал он. — Не знаю.

Транзитная лента наверху тянулась по нему тонкой черной линией.

Когда они исчезли из виду, старый Кошер на балконе вздохнул и сделал нечто, чего не делал уже давно. Он вошел в дом, переоделся в неприметную одежду, вызвал такси и поехал по радиальным улицам города к району порта. Он спокойно переждал, пока баркас нагрузил вечерниц поток рабочих Аквариумов Кошера. Потом он ждал на углу, пропуская транспорт с надписью «Гидропоника Кошера» на борту. Он остановился неподалеку от самого высокого и самого чистого здания в районе, это были офисы «Синтетика Кошера».

Позднее, идя по узким грязным переулкам грязного Котла, он остановился перед комбинацией таверны и меблированных комнат. День был жарким. Кошеру хотелось пить, и он вошел. Видимо, эта идея пришла в голову многим, и у стойки шли беседы. Кто-то сказал ему дружественно:

— Привет, старик. Что-то раньше тебя здесь не видели.

Это сказала женщина лет пятидесяти с большим пятном на щеке, сидевшая за столиком.

— Я не бывал здесь раньше, — ответил Кошер.

— Похоже на то, — сказала Рэра. — Садись.

Но он уже шел к бару. Взяв выпивку, он повернулся, думая, куда отойти, увидел женщину и сел за ее столик.

— Знаешь, много лет назад я проводил кучу времени в этих краях, но этого заведения не помню.

— Я завела его всего месяц назад, — объяснила Рэра, — как только получила лицензию. Пытаюсь устроить какое-то постоянное дело. В бизнесе, понимаешь, очень важно быть дружелюбной. Надеюсь видеть тебя здесь часто.

— Гм, — сказал Кошер и отпил из кружки.

— Я пыталась начать дело еще несколько лет назад. Переняла его у своего умершего друга. Но как раз в то время начали действовать неды, и однажды ночью разгромили помещение. А здесь не прошло и двух недель, как я начала, у меня уже были неприятности. Одна из этих враждующих друг с другом банд вломилась сюда утром. Убили девушку, а полицейских конечно, никогда не бывает, когда они нужны.

У стойки начался спор. Рэра повернулась, нахмурилась и спросила:

— Что вы там говорите насчет всего этого?

Жилистый мужчина с обветренным лицом громко говорил, а зеленоглазая женщина рядом смотрела на него. А сам он глядел на другого мужчину.

— Нет, здесь все прогнило. Все.

— Кто тебе сказал, что прогнило? — засмеялся кто-то.

— Это я сказал, Сайтон-рыбак. А это моя жена, Грелла, ткачиха. И мы говорим, что весь ваш остров прогнил!

Женщина положила руку на плечо, ее глаза молили о молчании.

— И позвольте мне сказать еще кое-что. Я всегда жил на материке, и у меня был сын. Он стал бы таким же хорошим рыбаком, как и я. Но ваше испорченность заманила его на ваш остров. Вы морили его голодом на материке и соблазняли здешней рыбой, выросшей в аквариуме. Ну, мы последовали за ним. И где он теперь? Может, он заработался до смерти в ваших аквариумах? Или ходит с вашими бандами недов? Или, может, потерял добрую морскую соль из тела в ваших гидропонных садах? Что вы с ним сделали? Что вы сделали с моим сыном?

— Проклятые иммигранты, — пробормотала Рэра. — Подожди минутку, ладно? — и она пошла к стойке. Жена того человека уже пыталась вывести его, и Рэра помогла ей. Он уже становился опасным.

Рэра вернулась, вытирая руки о юбку.

— Иммигранты, — повторила она и села. — Вообще-то я ничего не имею против них. Среди них есть разные люди, есть хорошие, есть не очень. Но попадаются и вот такие фрукты. Странное дело, женщина показалась мне знакомой. Вроде бы я ее уже где-то видела. Правда, все эти зеленоглазые с материка похожи друг на друга. О, ты уходишь? Ну, приходи, приходи сюда еще. Здесь по-настоящему дружелюбное место.

Выйдя, Кошер остановился перед дощатым забором, покрытом остатками наклеенных когда-то плакатов. Прямо по ним кто-то написал красным мелом:

«Ты попался в ловушку в тот яркий миг, когда узнал свою судьбу.»