За годом год - Владимир Карпов

Чтобы скрыть тревогу, Алексей надвинул кепку на лоб и углубился в работу.

И все-таки он еще надеялся. Понял же и поддержал его Зимчук тогда с домом. Не может быть, кабы не понял и теперь. Если, конечно, всякой всячины не наплели.

"Сейчас подойдет и примется уговаривать, — раздражаясь на всякий случай, думал он и чувствовал, как растет в нем упрямство. — Но ежели открыто на ноги вздумает наступать, то и мы можем ответить… Я ему скажу, если что!.." Но вдруг, как иногда бывает, Алексей почувствовал, что говорить-то ему, в сущности, нечего. Бывает же так: идет человек в амбулаторию больной, разбитый, а увидит белый халат — и словно поздоровел, не знает, на что и жаловаться. К тому же все, что было на душе, Алексей выложил перед Кухтой, Зосей, Прибытковым. И оно поблекло в спорах, потеряло свою убедительность. Пугал и вопрос: не зашел ли Алексей, действительно, слишком далеко?

Голос Зимчука он услышал неожиданно, хоть и прислушивался все время, не подходит ли тот.

Алексей вздрогнул и, медленно повернувшись, ответил на приветствие. Зимчук стоял перед ним без фуражки, с пыльником, перекинутым через руку. Лицо у него было по-незнакомому строгое. Но ветер ворошил волосы, и это впечатление скрадывалось.

— Как работаешь, строитель? — спросил он, внимательно глядя на его могучую фигуру.

— Ничего пока…

— А вот Костусь говорит, в бригаде что-то разладилось.

— Ему, наверно, виднее, — немного опешил Алексей, догадываясь, с какой стороны заходит Зимчук.

— Не наверное, а факт. Бригада, в сущности, не может уже держаться на том, на чем держалась. Выросла, брат… Правда? — обратился он к подручному.

Тот замялся, покраснел и стал оттягивать пальцы на левой руке — потянет и отпустит, — отчего они каждый раз щелкали.

— Ну, скажи!

— Правда, дядя Алексей, — продолжая щелкать пальцами, негромко подтвердил подручный.

— Вот видишь. Давай собери хлопцев в обеденный перерыв, побеседуем. На людях слова как-то по-другому звучат.

Когда он уехал и бригада принялась за работу, к Алексею подошел Алешка. Отправив в контору подручного, насмешливо сплюнул сквозь зубы и старательно затер плевок ногой.

— Да-а, — протянул он многозначительно, — де-е-ла, чорт бы их побрал! Завертелось, как в паводок. А ты молодец! Узнаю партизана. Лапки кверху всегда можно поднять, ха-ха!

Это было явное издевательство: все время, пока Зимчук беседовал с бригадой, Алексей сидел угрюмый и только иногда поднимал глаза на того, кто говорил.

— Чего ты пришел, мытарить меня? Уходи Христа ради, — устало попросил он прораба.

Алешка почесал затылок.

— Ого, море широкое! — будто удивился он. — Мне надо тебе еще кое-что сказать.

— Не хочу я теперь слушать!

— Так это же про Зосю, ха-ха! — захлебнулся Алешка злым смехом.

Алексей побледнел. Глубоко, как при взмахе топором, вздохнул и сделал шаг к Алешке.

— Ну, говори.

— Это она все Зимчуку сообщила.

— Брешешь, — отшатнулся Алексей и сжал кельму так, что пальцы побелели.

— Сам видел. В сквере, возле Доски почета. Знаешь, из мрамора, на которую передовые колхозы заносят.

— Зачем ты говоришь мне об этом, а?

— Нравится, значит. Хочется, чтобы не у одного меня болело. Может, людьми с Зимчуком станете. Не такими самодовольными.

— Все? — шепотом спросил Алексей.

— Все. Ежели не считать, что спросить хочу: неужели думаешь, если б с тобой не нянчились, ты б лучше меня был?..

Алексей едва дотянул до конца дня. Холодная злоба клокотала в нем, и руки сжимались в кулаки. "Дура! — мысленно костерил он жену и задыхался от ярости. — Кто же так делает? Где ты видела, негодница, чтобы так делали?!" Не попрощавшись ни с кем, он бросил там, где работал, инструменты и спустился вниз. Набыченный, с ненавидящими глазами, прошел по территории стройки, плохо помня себя и неся в себе бурю. Все обиды и муки минувшего месяца — все повернулось теперь против Зоси, словно она одна была в этом повинна.

По улице он почти бежал, не замечая, что толкает встречных. И если кто возмущался, не отвечал, а только обжигал бешеным взглядом и толкал уже нарочно.

Простить можно было все — и домашние дрязги, и Зосино несогласие, и ее попытки взять верх. Но это была измена — ему, семье, тому уюту, который он, Алексей, создавал, не жалея себя. Жена, которая пошла жаловаться на мужа, — уже не жена, а посторонний человек. И лихо с ними, с заработками, авторитетом, Кравцом и его бесспорной сейчас победой. Он, Алексей, если будет возможность, еще сумеет доказать свое! Но как примириться с изменой? Пусть бы это сделал Алешка — тот мстит за собственные неудачи, за Валю, которую взял под защиту Алексей. Пусть бы даже Сымон, который из-за своей любви к Зосе пойдет неизвестно на что. Их можно еще понять. Но как ты поймешь ее — жену, мать его дочери?.. Алексей представлял, как разговаривали о нем в сквере Зося и Зимчук, и все внутри ходило ходором. "Эх, дура, дура! — повторял он, почти обезумев от несогласия и протеста. — Со мной не считаешься, так пожалела бы хоть дочь…"

Дверь в сени была открыта. Не отряхнув, как обычно, на крыльце пыль с сапог и не сбросив в сенях рабочего пиджака, Алексей ринулся прямо в столовую.

С того памятного разговора в саду Зося вдруг пристрастилась к вышиванию, принималась за него с самого утра, забывая иногда убрать в комнатах, и Алексей, возвращаясь домой, заставал ее чаще всего в столовой. Сгорбленная, она сидела с иголкой в руке и старательно наносила крестики на полотно с канвой. Возле нее, на табуретке, лежала кучка разноцветных мулине — оранжевых, салатных, синих, красных, желтых, которые Алексей уже успел возненавидеть. Но Зоси в столовой не было.

— Это ты, Леша? — послышался ее голос из кухни.

Умышленно грохоча сапогами, опрокинув ногой табуретку, на которой лежали нитки и начатая вышивка, Алексей сорвал с себя пиджак и швырнул на диван.

— Кто там? — повторила Зося.

— Ступай сюда!

Зося медленно вошла в столовую, ведя Светланку за руку. По этой ее медлительности было видно, что она не ожидала ничего хорошего и готова ко всему. Лицо было серое, застывшее, уголки поблекших губ страдальчески опущены.

— Ты одна ходила к Зимчуку? — давая волю своим чувствам и сознательно разжигая их, спросил Алексей. Ему хотелось быть страшным, ужасно страшным, чтобы немного передать ей свое возмущение и то, что происходило у него на душе. И он повысил голос до предела.

— Отвечай! Чего молчишь?

Зося пожала плечами.

— Ну, одна, а что?

— Шлёнда! Я ввек не забуду!

— Постыдился бы.

— Убью!!

— Иди, Светик, погуляй, — велела она дочери, глади ее по голове. — Иди, доченька. Я сейчас, тоже приду. А потом, может, к тете Анте пойдем… — И видя, что Светланка не двигается с места и испуганно, большими глазами, смотрит на отца, повела ее во двор.

Вернувшись, приблизилась к Алексею почти вплотную и выпрямилась. И только теперь он увидел, как она похудела за последнее время. На щеках, под скулами, и вокруг глаз легли тени. Даже шея стала тоньше. А руки, которые Зося держала на груди!.. И вся она была как после болезни — по-детски слабая.

— Ну, убивай, — сказала, глядя ему в глаза. — Мордуй! Да, я ходила и, если понадобится, пойду опять. Я ни от тебя, ни от счастья нашего не отказываюсь. А это, знай, не одних нас касается…

Ее слова лишили Алексея силы. А возможно, не слова, а вид — знакомый, измученный, до отчаяния решительный. Алексей почувствовал слабость и жажду. Оттолкнув от себя Зосю, шатаясь, пошел в сени, дрожащей рукой взял кружку и зачерпнул из ведра воды. Жадно припал к холодному краю кружки и стал пить, не замечая, что вода стекает по подбородку на рубаху.

Этот день, конечно, пришел. При таких обстоятельствах он не мог не прийти. Правда, был еще один выход — перейти на работу в Автопромстрой, где его охотно приняли бы. Но для этого надо было бы идти ва-банк. Кинуть вызов даже такому, что могло наказать. И Алексей волей-неволей смирился, как мирятся с неизбежностью. Больше того — его стала тешить мстительная мысль. "Захотели работать самостоятельно, — думал он о членах бригады, — хорошо, давайте! Посмотрим, что выйдет. Не раз еще вспомните меня, да поздно будет…" Последние слова он адресовал и Кухте с Зимчуком. И все-таки, когда Алексей сегодня проснулся и вспомнил, что его ожидает, сердце заныло.

Зося догадывалась, что происходит с мужем, и встала раньше, чем обычно. Алексей любил молодую картошку с салом и огурцами, и Зося сходила в огород, накопала картошки, собрала росистых, один в один огурцов и принялась готовить завтрак. Ел он молча, чувствуя, что жена все это сделала обдуманно, а она стояла рядом, сама разрезала, как он любил, огурцы пополам и солила их.

Когда он пришел на стройку, там было еще пусто и по-утреннему тихо. Только у конторы толпилось несколько юношей в форме ремесленников. "Они!.." — догадался Алексей. Решил было пройти прямо на рабочее место, но выругал себя и направился к конторе.