Законы прикладной эвтаназии - Тим Скоренко

Зря он заехал.

– Па, я тебя люблю, – говорит Майя и проводит рукой по его щеке. – Ты не огорчайся. Это generation gap, пройдёт. Может, я тоже в политики пойду, когда машину времени дострою.

Он улыбается.

– Ну вот, – Майя улыбается в ответ. – Так гораздо лучше.

– Я тоже тебя люблю, девочка, – говорит он.

8

Господин начальник полиции Верхней Москвы Владимир Саввич Колесниченко внешне похож на Варшавского. Подтянутый, с намечающимся животиком, темноволосый мужчина лет пятидесяти пяти. Хотя на самом деле – гораздо старше. Они с министром сидят в большом кабинете друг напротив друга. Колесниченко – в огромном кресле, где утопает даже его большое тело. Варшавский – на удобном диване.

Они слишком давно друг друга знают, чтобы разводить официоз.

– Ну, Анатолий Филиппович, неофициальную часть мы закончили.

Неофициальная часть – пожимание рук, вопросы из серии «как дочь», «как внуки», комплименты выступлению Варшавского на пресс-конференции.

– Да, – соглашается Варшавский.

– Тогда я тебе, Анатолий Филиппович, сейчас расскажу, что произошло, а ты мне расскажешь, почему это произошло.

Он умный, этот старый лис.

– Слушаю.

– Ну, как тебе, наверное, сказали, это автоматический пулемёт системы CSR-24K…

– Мне незнакома эта модель.

– И не должна быть. Это не серийная модель. Ты же понимаешь: пулевое оружие сегодня имеет не очень высокую востребованность. Точнее, узкую. Спецоперации определённого свойства и так далее. Когда известно, что террористы в здании вместе с заложниками, весь дом аккуратно усыпляют, причём мгновенно. А вот для убийства кого-то одного, да ещё в окружении, ничего лучше пулевого оружия не придумали. CSR-24K – это экспериментальный образец. Их изготовлено едва ли полсотни. Каждый экземпляр не просто отслеживается электронными методами, но пронумерован механически – микрогравировкой на корпусе и на каждой детали в отдельности. Удалить такую микрогравировку нельзя никак.

– И?

– На том пулемёте, из которого тебя пытались застрелить, нет микрогравировки как таковой. Экземпляр не отслеживается по компьютерным базам. Он вообще не должен существовать. Но он существует.

– Как его пронесли в Верхнюю Москву?

– Ну, это было просто. Более того, мы уже отследили нескольких исполнителей. По одной детали проносили в течение месяца.

– Кто?

– Техники-лифтёры. Разные. Пока отследили двенадцать человек.

– Они знали, что перевозят?

– Нет. Каждому хорошо заплатили за один рейс с одной контрабандной деталью. Технический лифт не так строго отслеживается, как пассажирский. Плюс к тому есть подозрение, что охранникам тоже приплатили. Но они отрицают, не докажешь.

– А камеры?

– А что на камерах? Сидят охранники с закрытыми глазами. Информация прямо в мозг поступает. Не отследишь, если они что-то намеренно пропустили.

– Я имею в виду камеры в технических лифтах.

– По ним и отследили. Первым нашли парня, который корпус пулемёта перевозил. В несколько дежурств перевозил. Сначала контролировал первый ярус, там и оставил до следующего дежурства. Потом ещё четверть пути. Потом ещё. Три недели вёз. Но зато не заметили. Нет ни одной записи, где бы он заходил в лифт на Земле с этим корпусом и выходил с ним же в Верхней Москве. Но всё равно шило в мешке не утаишь, деталь великовата. Когда его отследили, стали целенаправленно остальных отслеживать. Большую часть нашли. Но того, кто, например, спусковой крючок вёз, не найти, конечно. Сканеры на технических выходах часто вообще отключены, так что в кармане можно хоть пакет героина пронести.

– Меры приняли?

– Конечно. Теперь эту калитку прикрыли. Жаль, что поздно.

– Главное, что прикрыли. Хорошо, а что за фирма там была?

– Дата-центр «Таркус и дочь». Сервера, сервера. Сама фирма находится в Нижней Москве. Ничего особенного, один из многочисленных провайдеров инфопространства. Таких – тысячи. Сервера никто не охраняет. Они просто арендовали никому не нужное помещение и поставили там блоки.

Варшавский хмурится.

– Что это за никому не нужное помещение в самом центре города на площади Лифтов?

– Вот это и выясняется сейчас. Упомянутый Таркус его просто снимает, договор подписан полгода назад. А вот кому оно принадлежит, выяснить пока не удалось.

Варшавский качает головой.

– Как же так, Владимир Саввич? В Верхней Москве есть что-то неучтённое?

– В этом замешан кто-то с самого верха. Это даже не на уровне коррупции, потому что я не представляю, кому нужно дать взятку, чтобы обеспечить полную неотслеживаемость чего-либо тут, наверху. В этом должен быть замешан целый ряд чиновников. Мы проверяем сейчас все инфосистемы и отвечающих за них людей. Имеющих доступ – тоже. Тебя, Анатолий Филиппович, пытались убить с такого верха, что даже для министра дел ближнего космоса – недостижимая вершина…

Варшавский ухмыляется.

– Не зарекайся. Если это уровень Якобсена, то он вполне достижим.

– Может, Якобсена, допускаю. Но может, и выше.

– Аннар Корфи?

– Вполне.

– Корфи старается не иметь дел с космосом.

– Да. Но он человеколюбив. Он не имеет права вмешиваться во внутриевропейские законы и не может помешать твоим законопроектам. Но убрать тебя – в его силах.

– Это и есть человеколюбие?

Колесниченко приближает своё лицо к лицу Варшавского.

– Ты же понимаешь, Анатолий Филиппович, – тихо говорит он. – Мы с тобой давно уже не люди.

Он может не продолжать. Да, вы не люди. Вы процессоры. Вы отдаёте команды, которые выполняют другие. Вы не живёте, вы функционируете.

Люди – это те, над кем вы собираетесь проводить опыты. Те, кто умирает от вринкла.

– Ладно, – отстраняется Колесниченко. – Теперь я изложу кое-какие свои мысли. И, возможно, задам пару вопросов.

Варшавский в ожидании.

– Думаю, вопрос о врагах не имеет смысла. У тебя слишком много врагов. Обычно спрашивают ещё, кто мог знать о пресс-конференции заранее. Но в данном случае о ней знал весь мир. Место для пулемёта было выбрано такое, что ты в любом случае появлялся там регулярно, курсируя между Верхней и Нижней Москвой. Они просто ждали.

– Думаю, пресс-конференция сработала как детонатор, – говорит Варшавский.

– Именно. Они решили, что больше терпеть нельзя, и спустили курок. Но они понимали, что шанс у них всего один. И больше такого не будет. А ошибка вышла самая глупая. Автоматический пулемёт дал промах. Ты себе представляешь такое?

Да, и в самом деле. Варшавский осознаёт, что это какая-то глупость. Если бы его хотели убить, оружие бы сделало это одним выстрелом в глаз. И вторым – в сердце.

– Слишком неуклюже, – резюмирует он.