Ибсен. Путь художника - Бьёрн Хеммер

Но пастор протестует против подобных мыслей фру Альвинг, поскольку они выражают бунтарские настроения и сродни радикальным идеям эпохи, грозящим разрушить существующий порядок вещей.

Таким образом, в слове «привидения» запечатлен опыт фру Альвинг, которая осознала ужасающую власть прошлого над настоящим. Это понятие синонимично понятию троллей в «Пере Гюнте», которые олицетворяют негативные силы в душе человека, мешающие ему быть самим собой. Как и тролли, привидения не терпят дневного света — они действуют во мраке и удерживают человека в своем плену. Но хуже всего, когда сам человек боится солнца, боится свободы. Свое прошлое человек знает, а вот будущее вызывает в нем страх.

Несколько парадоксально, что Ибсен, столь ярко изобразивший человека, пребывающего в плену своего прошлого, себя самого называл всегда человеком будущего. В то же время это вполне логично, потому что именно силы прошлого являются главным препятствием для построения светлого будущего. Эти силы господствуют в настоящем и дают основания для мятежа, который, по мнению Ибсена, просто необходим. Сам он не сомневался в том, что борется за правое дело. Он был убежден, что будущее на его стороне — и оценит такие его пьесы, как «Привидения».

Власть бессильных: «Враг народа»

Идеология либерализма строится на принципах свободы личности и незыблемости ее основных прав. Но в 1872 году, когда выступления Георга Брандеса вызвали ожесточенную полемику в обществе, либеральные датские газеты отказались его поддержать. Узнав об этом, Ибсен написал Брандесу, что удивляться тут нечему, ибо так называемые либералы на самом деле являются злейшими врагами свободы. Не стоит рассчитывать и на тех, кто по тем или иным соображениям встанет на твою сторону. Вовсе не факт, что их поддержка усилит твои позиции. Я убежден, пишет Ибсен, что «одинокий — сильнейший» (4: 700).

Эта идея стала одной из самых излюбленных «истин» в творчестве драматурга, которым была уготована долгая жизнь. В 1882 году он вкладывает ту же сентенцию в уста своего героя Томаса Стокмана. Хотя Ибсен вряд ли бы подписался под всеми словами Стокмана, в данном случае, кажется, это их общее мнение. Ведь последнее из многочисленных открытий доктора заключается в следующем: «Самый сильный человек на свете — тот, кто наиболее одинок!» (3: 632).

В том и заключается парадокс: аутсайдер силен как раз тем, что не имеет силы, оставаясь вне сферы влияния авторитетов и политических марионеток. Таков идейный смысл финала драмы. Но по ходу действия Стокман делает и другие открытия — прежде всего, узнаёт правду о либералах с их «независимой прессой». Доктор исследует важнейший вопрос: как личность подавляется «демократическим» большинством общества, бюрократией и власть имущими? Это делает произведение Ибсена актуальным на все времена.

Одним из тех, кто оценил универсальность содержания этой драмы, был Артур Миллер[76], автор пьесы «Смерть коммивояжера» (1949), которая вошла в число лучших произведений, критикующих американское общество. Год спустя Миллер взялся за переработку «Врага народа», стремясь «адаптировать» драму Ибсена к американским реалиям. В завершающей части драмы он отходит от оригинала настолько, что искажает авторский замысел.

У Миллера в финальной сцене толпа агрессивно настроенных обывателей приближается к дому, где живет доктор. Фру Стокман в отчаянии вопрошает, что происходит. Доктор безуспешно пытается ее успокоить. Единственное, что он может сказать ей: мы боремся за правое дело, поэтому мы одиноки. «Но это дает нам силу. Мы — самые сильные люди на свете…» Толпа выкрикивает угрозы — это лишь укрепляет решимость доктора и его домочадцев. Готовясь к схватке, доктор говорит: «…А сильным нужно учиться быть одинокими!»

Тем самым Миллер полностью изменяет финал ибсеновской драмы. У Ибсена само одиночество придает человеку силу, одиночка уже силен благодаря своему одиночеству. Доктор Стокман в оригинале не подвергается нападению агрессивно настроенной толпы — она отступает. Среди своих ближних — немногих избранных, поддерживающих его, — доктор чувствует себя в относительной безопасности.

Возможно, Миллер изменил финал пьесы таким вот образом потому, что был встревожен кампанией преследования «антиамериканских элементов», развернувшейся в США при президенте Маккарти, в атмосфере лжи и фашиствующего экстремизма. Кроме того, в миллеровской версии драмы главным оратором на сходке горожан выступает Петер Стокман, представитель власти и главный обвинитель. Он яростно нападает на своего брата, называя его революционером и врагом общества. (Американская публика, судя по всему, усматривала явную иронию в намерении доктора эмигрировать в… Америку!) Самому доктору дают слово ближе к концу собрания, и его быстрее, чем в драме Ибсена, вынуждают замолчать.

И в описании этой сходки, и в трактовке финала пьесы Миллер сильно расходится с Ибсеном, которому присущ некий духовно-аристократический радикализм. Однако в обеих версиях драмы выражается убежденность в том, что сознание большинства людей формируется обществом, и это роковым образом меняет жизнь каждого индивида. Большинство этого не замечает, но Стокман видит, что данное общество посягает на естественные права человека и лишает его свободы. Это открытие побуждает героя протестовать. В том и состоит универсальность содержания ибсеновской драмы, давшая Миллеру возможность переработать ее в соответствии с реалиями США.

Еще раньше некоторые режиссеры и писатели подметили, что драма Ибсена, с некоторыми оговорками, может быть весьма актуальна в эпоху общественных потрясений. В России накануне революции 1905 года известный русский театральный деятель К. С. Станиславский сыграл роль доктора Стокмана. Эта роль была для него одной из самых любимых. Станиславский так взволновал публику словами о правде и свободе, что представление пришлось прервать. В автобиографии он писал, что из-за этого в театре разыгралась настоящая сцена народных волнений.

Во Франции драма Ибсена была поставлена в театре «Эвр» в 1898 году, в ознаменование семидесятилетия драматурга. Тогда в самом разгаре было дело Дрейфуса[77], и Эмиль Золя яростно обличал французское правосудие. Режиссер Люнье-По[78] несколько изменил текст драмы, дабы подчеркнуть ее актуальность, и спектакль вызвал бурные волнения. Для публики доктор Стокман стал явной параллелью Золя — одиночке, живущему по совести и героически борющемуся против власть имущих. Обвинения доктора воспринимались как обвинения Золя. Актеров на сцене постоянно прерывали криками «Да здравствует Золя!» — и представление длилось вдвое дольше назначенного времени. Год спустя «Враг народа» был вновь поставлен в том же театре, и вновь в атмосфере горячего энтузиазма и жесткой конфронтации.