Меняла Душ - Дмитрий Самохин

— А что, и такая есть? — удивился Жнец, чувствуя, как его голова медленно распухает, превращаясь в арбуз.

Только африканского священника ему сейчас не хватало!

— Этим летом вы должны были посетить патриарха ПСЦЦА, — напомнил секретарь.

Судя по его насмешливому взгляду, он уже искренне сомневался в здравом рассудке своего патрона.

— Если должен был, значит, обязательно посетю — или щю? — не знаю как точно выразиться. А за каким лядом он сейчас приехал, вроде бы до лета еще пахать и пахать?

Жнец всеми путями пытался откреститься от визита африканского церковника. Встречаться с ним не хотелось. Когда такие проблемы, а твоя сущность раздваивается, делится подобно инфузории-туфельке, разве может быть дело до религиозных диспутов по вопросам вероисповедания?

— А вы передайте господину Арвати, как его там, Мах… Мох… что я болен и никого не принимаю. — Последняя попытка увильнуть от прямых обязанностей.

— Господин Арвати Махони просил передать, что он понимает, что его визит — большая неожиданность для вас и об этом визите вы не были предупреждены, но он всё же просил о встрече с вами, поскольку до лета может не дожить. Господин Арвати Махони безнадежно болен. Ему осталось жить считаные дни! — с траурным лицом, полным мировой скорби, доложил отец Ганорий.

— А я ему чем могу помочь? — изумился Жнец. — Отпустить грехи ему может и обычный священник, на худой случай местный патриарх. Я тут при чем?

Отец Ганорий вытаращился на патрона, как грешник на явление ангела:

— Святой отец, а как же христианское сострадание, помощь страждущим?!

— Ага! — уныло кивнул Жнец. — Чувствую, вляпался я по самые уши, и какого хрена я в семинарию пошел?

Глаза отца Ганория превратились в два шарика — того и гляди выскочат.

— Хорошо. Я приму африканца. Только вот сейчас для встречи с ним у меня нет времени. Назначь ему на будущей неделе. Так уж и быть, полчаса я ему выделю.

— К сожалению, это невозможно. Я взял на себя ответственность и отправил господина Арвати Махони к вам, — робко выдавил из себя секретарь.

— Что значит к нам?! Куда это к нам? — зловеще вопросил Жнец, чувствуя, как в душе медленно закипает гнев.

— Господин Арвати Махони выехал к вам в резиденцию, — пролепетал отец Ганорий. — Он настаивал на встрече с вами. Для него это дело первостепенной важности. А я вам звоню предупредить…

Извержение вулкана Кракатау по сравнению с реакцией Жнеца могло показаться детским пуком. Отец Ганорий, привыкший за долгие годы сотрудничества к смирению патрона, никогда не видел его таким взбешенным.

Отец Станислав побагровел, на лбу вздулись жилы от напряжения, и ледяным тоном, не терпящим возражения, он сообщил отцу Ганорию, что они вынуждены будут расстаться. Глаза же Станислава Елисеева при этом полыхали огнем, от которого даже на другом конце видеокабеля можно было воспламениться.

Жнец разорвал соединение и медленно опустился в кресло. Если верить отцу Ганорию, то в скором времени у него в резиденции появится иностранная делегация, к встрече с которой он не готов. Станислав думал, что, пока он не разберется с собственной жизнью, делами церкви ему заниматься не придется. Однако он ошибался. Вспышка гнева, нахлынувшая на Жнеца, медленно улеглась, и он уже жалел, что так грубо разговаривал с отцом Ганорием. Отметив про себя при случае замолить грех перед незаслуженно обиженным секретарем, Жнец вышел из кабинета и отправился в гостевую комнату, где отдыхал Яровцев. Он намеревался его разбудить, но, открыв дверь, обнаружил, что в комнате никого нет.

Жнец недоуменно пожал плечами и направился назад в кабинет готовиться к прибытию гостей, которые должны были вскоре появиться на пороге.

Приготовления заняли у отца Станислава минут сорок. Он побрился, проглотил две таблетки адсорбента, чтобы избавиться от последствий принятой накануне на грудь водки, умылся, причесал всклокоченные кудри и остановился перед гардеробом, размышляя, в каком же облачении лучше всего встретить африканца. Несколько минут колебаний привели к тому, что Елисеев надел строгий черный костюм с маленьким элегантным крестом на лацкане, повязал фиолетовый с отливом галстук и заколол его золотой булавкой в форме меча.

Приправив образ ароматом «Святого бенедиктинца», Жнец спустился на первый этаж, приблизился к входным дверям и распахнул их, чтобы столкнуться нос к носу с караулом из двух монахов, служащих в его епархии, и двух африканцев в европейских одеждах, которые сопровождали иссиня-черного негра в разноцветных одеждах, где преобладали оранжевые и зеленые цвета, с намотанным на голову высоченным тюрбаном с павлиньими перьями. Делегация медленно поднималась от лимузина по ступенькам дома Елисеева и выглядела весьма экстравагантно. Монахи, облаченные в церковные костюмы, отличающиеся от цивильных лишь расшитыми на спине и груди золотыми крестами, черные, как августовская ночь, африканцы-телохранители и разодетый точно петух миссионер.

Жнец не слышал, как подъехала машина — официальные делегации всегда пользовались только колесным транспортом. Он открыл дверь по наитию. Почувствовал, что на крыльцо поднимаются чужаки, и встретил их. Обменявшись приветствиями согласно церемониалу, отец Станислав пригласил африканцев в дом. Монахи, поклонившись патрону, удалились к лимузину.

Отец Станислав провел гостей в гостиную на первом этаже и предложил располагаться как дома. Африканец в попугайском костюме опустился на диван. Телохранители заняли позицию по разные стороны от босса.

Первые полчаса разговор шел о погоде, внешней политике, церковных делах в Африке и в России. Арвати Махони общался с отцом Станиславом через переводчика. Им оказался один из телохранителей. Жнец не различал их, назвав про себя: двое из ларца одинаковых с лица. Разговор протекал в спокойном, холодно-учтивом тоне. Арвати Махони изучал отца Станислава. Отец Станислав изучал Арвати Махони. И оба получали удовольствие от этого процесса.

Наконец в разговоре произошел перелом. Миссионер вскинул руку, останавливая велеречивую речь переводчика, и пробурчал что-то на своем языке. Переводчик нахмурился. Второй телохранитель скорчил зловещую рожу. Оба поклонились и направились прочь из комнаты. Жнец проводил их недоуменным взглядом, размышляя, каким образом африканец намерен общаться с ним без переводчика, или они будут получать удовольствие от созерцания друг друга. Его сомнения развеял Арвати Махони. Он открыл рот и заговорил на чистом русском языке, в котором не было даже намека на акцент:

— Я приехал к вам с миссией чрезвычайной важности.

Жнец нахмурился. Очень он не любил всяких мессий и провозвестников.

— Я слушаю вас. Что от моей скромной персоны потребовалось ПСЦЦА? — учтиво спросил он.

— Моя миссия не имеет никакого отношения к ПСЦЦА.

Жнец насторожился.

— Вы прекрасно говорите на русском, — отметил он.

— В свое время я учился в Москве. Студенческие годы наложили отпечаток, хотя с той поры я ни разу не бывал в России, — улыбнувшись, ответил Арвати Махони.

— Итак, я слушаю вас. Что привело вас ко мне? Чем я могу вам помочь? — улыбнулся в ответ отец Станислав.

— Один вы мне помочь не сможете. Вас должно быть трое.

В глазах Арвати Махони сверкнула живая искорка.

— Не понял? — сухо отозвался Жнец.

— Давайте я расскажу всё по порядку, а потом мы перейдем к тому, что мне нужно от вас и как я вас нашел, — предложил Арвати Махони.

Отец Станислав кивнул, соображая на ходу, как вызвать из лимузина монахов-охранников. Он уже начал опасаться находиться наедине с африканцем, выказывающим явные признаки шизофрении.

— Так заведено в мире. Кто устроил такой порядок, я не берусь сказать. Но так происходит с начала времен. В мире появляется Меняла Душ. Посвященные говорят, что Меняла приходит тогда, когда в мире наступает переломный момент. Когда человечество становится на грань выбора между разными путями развития. Я не берусь судить, так это или нет. Я считаю иначе, но мое мнение не играет роли. Меняла Душ — это обычный человек, наделенный Даром. Нередко он живет, сам не подозревая о том, что сокрыто в его глубине. А потом наступает час, когда Дар пробуждается в нем, и он не может уже жить иначе. С открытием Дара в себе Меняла преображается сам. Дар накладывает отпечаток на всю его жизнь.

— И в чем же заключен его Дар? — перебил африканца Жнец.

— Он меняет человеческие души. Он видит человека насквозь, видит его душу и те обстоятельства, которые влияют на ее развитие. Душа человека при рождении похожа на зародыш, который развивается по мере развития ее носителя. Когда человек умирает, душа перерождается и всё начинается сначала. На душу воздействуют тысячи факторов, обращая ее то в сторону света, то в сторону тьмы, но поскольку события эти равноценны, то большая часть душ соблюдают равновесие сил. На этом принципе зиждется жизнь на Земле. И не только на Земле. Всё мироздание стоит на прочном фундаменте равновесия сил. В мире не может царствовать один свет. Но мир не может быть постоянно погружен во тьму.