Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма"

Угрюмые пассажиры метро, закутанные в одинаковые с виду тёмные пуховики, напоминали взгромоздившихся на заснеженных ветках воробьёв: нахохлившихся, распустивших перья и смешно раздувших грудь. Изредка они бросали в мою сторону заинтересованный взгляд и с изрядной долей скептицизма косились на задумчиво-мечтательную улыбку, скрыть которую у меня никак не получалось.

Я нервничала, боялась, трепетала от воодушевления и восторга, с которым представляла себе наше общение. Строила догадки о том, что он может сказать, куда мы пойдём и чем будем заниматься столько часов кряду. Но тут оказывалась бессильна даже моя богатая фантазия, ведь Максим был непредсказуем, необъясним и импульсивен, как начало весны, то пригревающее землю тёплыми лучами солнца, то терзающее морозом и заваливающее снегопадами на зависть самой лютой зиме.

В холле приёмного отделения больницы мне пришлось ждать почти полчаса, заламывая руки и обкусывая быстро обветрившиеся на улице губы, начинавшие болеть от той пытки, что устраивали им мои же зубы. Переживала, насколько отвратительно выгляжу сейчас, ведь не успела толком собраться, накраситься или хотя бы как следует высушить волосы, после испытания шапкой, ветром и общественным транспортом наверняка напоминавшие клок соломы.

— Ты чего такая растрёпанная? — поинтересовалась мама, стоило ей только показаться из-за двери с табличкой «только для персонала», удачно располагавшейся прямо у дивана, на котором я сидела. Ни приветствия, ни благодарности.

— Я спешила, — от обиды голос сразу задрожал, и мама осеклась, что уже было хорошим знаком. Зачастую щедрый поток её претензий могли остановить только мои слёзы или вмешательство отца, но он находился в другом корпусе, а красные глаза стали бы совсем уж отвратительным дополнением к моему и без того жалкому внешнему виду.

— Ты сейчас домой?

— Нет, я погуляю, — расплывчато ответила я, сунула ей в руки папку с документами и демонстративно начала натягивать куртку, чтобы поскорее сбежать обратно на улицу. Хотя сама не понимала, что лучше: компания раздражённой, придирающейся по мелочам, но всё же родной мамы или встреча с Ивановым, рядом с которым мне казалось неправильным всё своё поведение от неизменно глупых фраз до собственного сбивающегося дыхания.

— Погуляешь? — переспросила мама, будто не могла поверить, что я решила добровольно прервать устоявшуюся траекторию перемещений дом-гимназия-квартира Анохиной.

Если задуматься, её удивление было оправдано. За последние два года я действительно предпочитала отсиживаться дома, и не важно, у себя или подруг. И сейчас бы предпочла не изменять традиции, но Максим, как подсказывал внутренний голос, всё равно бы меня из-под земли достал, вовсю пользуясь решимостью и настойчивостью, наличие которых я только неделю назад опрометчиво поставила под сомнение, разговаривая с ним во дворе.

— Погуляю с Ритой, — бессовестно соврала я, пользуясь не самым тёплым отношением мамы к моей подруге, обеспечивающим мне надёжное прикрытие. В отличие от той же Наташи, с Марго она никогда не станет мило беседовать и интересоваться, как мы провели время за несуществующей прогулкой.

— Ну тогда пойдём, поднимемся ко мне в кабинет на пару минут, — внезапно предложила она, подхватив меня под локоть и не позволив уйти. — У меня там лак для волос есть. Усмирим их немного.

Желание выйти из образа чучела пересилило все обиды, и с мамой я поднялась. Глупо утверждать, что следующие десять минут превратили меня в писаную красавицу, но с приглаженными волосами и тушью на ресницах стало точно лучше, чем было. Из маленького зеркала, расположившегося над раковиной в углу кабинета, на меня смотрела девушка с настолько испуганным и растерянным взглядом, будто ей предстояла аудиенция с самим дьяволом.

Максим уже ждал около центральных ворот, расхаживал из стороны в сторону и изредка что-то набирал в телефоне. А я ещё несколько минут пряталась за стволом огромного дуба, прилегающего к стене одного из корпусов, наблюдала за ним издалека и никак не могла решиться подойти. Потому что боялась, так сильно боялась показать себя настоящую, остаться с ним без возможности убежать в кабинет, спрятаться за подруг или одноклассников, оттянуть время до звонка. Потому что боялась узнать его настоящего, без необходимости поддерживать имидж человека, который плевать на всех хотел.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Боялась разочаровать его. Боялась разочароваться в нём.

Боялась, боялась, боялась. Потому что однажды уже оставшись вдвоём, мы, кажется, чуть не поцеловались.

И мне не хотелось думать, что может случиться сегодня.

— Привет, — мой нерешительный шёпот не заглушал шум проносящихся по дороге машин, но Иванов всё понял, легонько кивнул мне в ответ и приободряюще улыбнулся.

— Прогуляемся? — предложил он после небольшой заминки, пока мы оба пытались разобраться с ужасно мешающими руками, которым не находилось места в карманах куртки, а ещё оглядывались по сторонам, стараясь не встречаться глазами. От его вчерашней нахальной самоуверенности не осталось и следа, и передо мной стоял не делай-что-я-скажу Максим, а тот самый парень, что сидел сгорбившись на скамейке в моём дворе и рассказывал о своих ошибках, и тот же, кто пришёл спрятаться от всех, когда на него написали жалобу директору.

Конечно же, это подкупало. Заставляло сердце биться на запредельной скорости, щёки — покрываться ярким румянцем, а из разума вытесняло все мысли, кроме тех, что крутились в пьяном вальсе вокруг прекрасного чувства доверия.

Доверие значило в сотни раз больше, чем влюблённость. Влюбиться можно просто так, подсев на обольстительную улыбку, купившись на однажды проявленную галантность или упав вместе в осеннюю грязь. Влюбиться вообще очень легко: достаточно зацепиться за пару-тройку жестов, которые хочется записать на видео и сутками смотреть на повторе, или же запомнить аромат, что кружит голову эфиром и одновременно прошибает насквозь, как нашатырь. Влюблённость запускается биохимическими реакциями, не поддающимися нашему контролю, вынуждая просто смириться с ней или подчиниться её власти.

А вот доверие можно только заслужить. Доказать своими поступками, подтвердить чередой подкидываемых жизнью испытаний, заработать в честном и открытом бою между желаниями и обстоятельствами.

И как-то пугающе быстро Иванов заполучил моё доверие в свою собственность. Приманил его сладким молчанием в период нашей холодной войны, пригладил шёрстку скомканными телефонными извинениями, ласково почесал за ушком, прибежав вытаскивать меня с той вечеринки и немедля сообщив всё, что узнал о Наташе. И его обезоруживающая, дезориентирующая, сражающая наповал откровенность стала тем крючком, на который я тут же попалась.

— Странно, я никогда внимания не обращал, что здесь находится больница. Почему-то всегда считал, что это огромное старое здание принадлежит какому-нибудь музею, — спустя несколько минут вдруг заговорил Максим, первым не выдержав комично затянувшейся паузы. Я старалась идти наравне с ним, но всё равно чуть отставала, не поспевая за размашистым шагом и буксуя в навалившем за последние несколько дней рыхлом снеге, так и не счищенном с тротуаров.

— Ты знаешь этот район?

— Я достаточно хорошо знаю весь центр. А в пределах бульварного кольца так вообще каждый закоулок раньше знал, но с тех пор здесь многое изменилось, — он пожал плечами и немного сбавил скорость, в очередной раз заметив, как мне приходится чуть ли не бежать вслед за ним. Улыбнулся, стоило нам снова поравняться.

И взял меня за руку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Просто сжал мою дрогнувшую от неожиданности ладонь в свою, прохладную, совсем не по-детски большую и сильную, и уверенно повёл вслед за собой.

«Чтобы не отстала и не потерялась», — успокоила я сама себя, ведь мы лихо прошли мимо входа на ближайшую станцию метро и отправились дальше в направлении, конечная точка которого оставалась для меня загадкой. Наверное, стоило спросить, куда именно мы прогуливаемся, но с губ сорвался совсем другой вопрос: