Санкт-Петербург – история в преданиях и легендах - Наум Синдаловский

Интересно, что в 1827 году, когда Пушкин написал чрезвычайно злую эпиграмму на белокурого красавца А. Н. Муравьева, он вспомнил давнее предсказание и всерьез остерегался возмездия. «Я имею предсказание, что должен умереть от белого человека», – сказал он М. П. Погодину, опубликовавшему эту эпиграмму в «Московском вестнике».

Через несколько лет, когда правительственные войска усмиряли польских повстанцев, Пушкин собирался поехать в Польшу. Случайно он узнал, что один из деятелей польского освободительного движения носит фамилию Вейскопф, что по-немецки означает «белая голова». «Посмотрим, – сказал, то ли шутя, то ли серьезно, Пушкин одному приятелю, – сбудутся ли слова немки Кирхгоф. Убьет ли меня Вейскопф». Затем благоразумно решил, что судьбу лучше не испытывать и в Польшу не поехал.

Не удивительно, что зимой 1836/37 года его так беспокоил единственный неисполнившийся пункт предсказания. Как-то раз, незадолго до преддуэльных событий, встретившись случайно с Дантесом, Пушкин будто бы шутя сказал ему: «Я видел недавно на разводе ваши кавалерийские эволюции, Дантес. Вы прекрасный всадник. Но знаете ли? Ваш эскадрон весь белоконный, и, глядя на ваш белоснежный мундир, белокурые волосы и белую лошадь, я вспомнил об одном страшном предсказании. Одна гадалка наказывала мне в старину остерегаться белого человека на белом коне. Уж не собираетесь ли вы убить меня?»

Может быть, легенда права и Пушкин в самом деле искал смерти?

Но в том же 1834 году, когда, как может показаться, был подведен итог и сделан вывод: «Пора, мой друг, пора!..», Пушкин пишет своей жене: «Хорошо, когда проживу я лет еще 25, а коли свернусь прежде десяти, так не знаю, что будешь делать и что скажешь Машке, а в особенности Сашке». Он не собирался умирать. Любящий муж, многодетный отец, человек с обостренным чувством долга, полный творческих планов и художественных замыслов не мог так легко и просто рассчитаться с жизнью. Еще «Современник» не стал властителем дум, еще не написана «История Петра Великого», не закончена подготовка критического издания «Слова о полку Игореве», еще не выросли дети, не улажены денежные дела. Работы на земле было много.

Да и сама дуэль не обязательно предполагала смертельный исход, мало ли их было в его жизни, хотя, как уже говорилось, Пушкин не исключал его. На дуэль он шел, чтобы покарать того, кто дерзнул посягнуть на честь его жены, на его честь как Поэта и Человека.

Мрачные предчувствия неизбежной катастрофы не покидали немногих истинных и близких друзей Пушкина все последние месяцы жизни поэта. Жуковский, Вяземский и другие предпринимали неоднократные попытки предотвратить дуэль. Но все было тщетно. 27 января 1837 года Пушкин в санях отправился в свой последний путь на Черную речку, где должна была состояться роковая дуэль. С ним был Константин Данзас, старый лицейский товарищ, которого Пушкин, встретив как бы случайно на улице, попросил быть его секундантом. Петербургская молва утверждала, что по дороге на Черную речку Данзас ронял пули в надежде, что кто-нибудь увидит их и догадается, куда и зачем они едут, и может быть сумеет предотвратить несчастье.

Знала о месте и времени дуэли и полиция. Во всяком случае, весь Петербург был в этом уверен. Как и в том, что жандармов, обязанных помешать поединку, будто бы специально послали «не туда». Сохранилась легенда о разговоре, состоявшемся у шефа жандармов Бенкендорфа с княгиней Белосельской-Белозерской после того, как полиции стало известно о предстоящей дуэли. «Что же теперь делать?» – будто бы спросил он у княгини. «А вы пошлите жандармов в другую сторону», – ответила ненавидевшая Пушкина княгиня.

Послать «не туда» оказалось довольно просто. В то время в Петербурге было целых четыре речки с одним и тем же официальным названием «Черная», в том числе одна – в Екатерингофе, излюбленном месте петербургских дуэлянтов. Туда-то и были будто бы направлены жандармы.

А в это время на противоположном конце города, за Петербургской стороной на заснеженном берегу другой Черной речки, разыгрывался последний акт пушкинской трагедии. Дантес стрелял первым. Смертельно раненный Пушкин, пользуясь своим правом выстрела, приподнялся, прицелился и выстрелил в противника. Но, как об этом рассказывает легенда, пуля отскочила, не причинив никакого вреда Дантесу, потому что на нем под мундиром была надета либо кольчуга, либо какое-то другое защитное приспособление, которое и спасло ему жизнь.

Легенда эта сошла со страниц сравнительно недавней публикации специалиста по судебной медицине В. Сафонова, который пытался доказать, что так как пуговицы на кавалергардском мундире располагались в один ряд и не могли находиться там, куда попала пуля, то отрикошетить она могла только от некоего защитного приспособления, находившегося под мундиром. Этим якобы была обусловлена и просьба Геккерна об отсрочке дуэли на две недели. Ему, видимо, нужно было «выиграть время, чтобы успеть заказать и получить для Дантеса панцирь». Более того, в Архангельске будто бы раскопали старинную книгу для приезжающих с записью о некоем человеке, прибывшем из Петербурга от Геккерна незадолго до дуэли Пушкина. Человек этот, рассказывает легенда, «поселился на улице, где жили оружейники».

Уже после того, как легенда, попав на благодатную почву всеобщей заинтересованности, широко и повсеместно распространилась, ее решительно отвергли пушкинисты. Они утверждали, что нет никаких оснований полагать, что на Дантесе было надето какое-то пулезащитное устройство. Ко времени описываемых событий прошло уже два века, как кольчуги вышли из употребления, никаких пуленепробиваемых жилетов в России не существовало, да и надеть его под плотно пригнанный гвардейский мундир было бы просто невозможно. Что же касается пуговиц, то они на зимнем кавалергардском мундире располагались, оказывается, не в один, как считает Сафонов, а в два ряда, и та, что спасла жизнь убийце Пушкина, была на соответствующем месте.

И, наконец, самое главное. Обычаи и нравы первой половины XIX века, кодекс офицерской чести, дворянский этикет, позор разоблачения, страх быть подвергнутым остракизму и изгнанным из общества исключали всякое мошенничество и плутовство в дуэльных делах. Правила дуэли соблюдались исключительно добросовестно и честно.

Уже на следующий день в Петербурге родился миф о том, что Пушкина убили в результате хорошо организованного заговора иностранцев: один иноземец смертельно ранил поэта, другим поручили лечить его. Придворный лейб-медик Николай Федорович Арендт, согласно еще одному мифу, выполняя якобы тайное поручение Николая I, «заведомо неправильно лечил раненого поэта, чтобы излечение никогда не наступило». Такая знакомая российская ситуация – во всем виноваты иностранцы. Дантес, у которого было целых три отечества: Франция – по рождению, Голландия – по приемному отцу и Россия – по месту службы; голландский посланник Геккерн, и, наконец, личный медик императора немец Арендт. Даже фамилия секунданта Пушкина Данзаса могла вызывать подозрение патриотов. Доктор Станислав Моравский вспоминает, что «все население Петербурга, а в особенности чернь и мужичье, волнуясь, как в конвульсиях, страстно жаждали отомстить Дантесу, расправиться даже с хирургами, которые лечили Пушкина».

Появились и более невероятные мифы, не имевшие под собой вообще никакой почвы. Голландский посланник Геккерн был хорошо известен в Петербурге своими гомосексуальными наклонностями и довольно богатой «коллекцией» мальчиков, чего он не скрывал, а наоборот, откровенно гордился. Заполучить в эту коллекцию известнейшего поэта России было, оказывается, его давней мечтой. Он предложил Пушкину стать его любовником, в чем ему с омерзением было отказано. Оскорбленный Геккерн решил отомстить поэту и затеял интригу, главным героем которой стал его приемный сын Дантес.

Дуэль Пушкина состоялась 27 января. Как утверждают петербургские мистики, цифра «7» в дате не случайна. На дворе стоял 1837 год, в котором поэту должно было исполниться 37 лет. Мало того, встреча на Черной речке была назначена на 17 часов. О ритмах истории, связанных с Пушкиным, в Петербурге заговорили не впервые. Когда слава поэта была в зените, вспомнили, что родился он ровно через 96 лет после основания города, а в Авестийском зороастрийском календаре 96 лет считаются «годом Святого Духа». Опережая события, напомним, что в 1991 году Петербургу вернули его историческое название, а это ровно трижды по 96 лет от его основания, напоминают нам любители мистических совпадений.

Два дня смертельно раненный Пушкин мучительно страдал в своей квартире на Мойке, 12. Его не стало 29 января 1837 года в 2 часа 45 минут. По малоизвестному преданию, год, день, число и час его смерти Вяземский и Нащокин написали на найденных в бумажнике поэта двадцатирублевых купюрах, которые они разделили между собой «с клятвой хранить навсегда в знак памяти».