Холодный туман - Петр Лебеденко

Лейтенант Топольков все это время в бинокль осматривал оставленный ими берег, но там по-прежнему не замечалось никакого движения, и только в разных местах к небу поднимался дымок от догорающих танков, да рядом с телегой батальонной кухни бродила, опустив голову, лошадь. Уже не раз и не два лейтенант натыкался глазами и на эту лошадь, и на кухонную телегу, но вот только сейчас пришла к нему мысль, что у них, у всех четверых, нет и завалящей корки хлеба, а там на телеге, наверняка, есть что-нибудь съестное, которым надо воспользоваться, потому как никто из них не знает, сколько времени им предстоит находиться на этом «необитаемом острове».

Топольков подозвал к себе Хаджи и сказал: — Давай-ка, брат, вон к той телеге, и все, что там найдешь, неси сюда. Во что харчи положить, там найдешь. Все понял?

— Все понял, — ответил Хаджи. И добавил: — Ты, лейтенант, умный командир. Я все сделаю.

— Давай, — сказал лейтенант. — Действуй.

Вернулся Хаджи обвешанный сумками из-под противогазов, наполненных разной снедью. В одном, перекошенном на одну сторону, немецком танке обнаружил даже несколько банок мясных консервов и тщательно упакованных в коробку галет. Кроме всего прочего — на шее у него висели два немецких автомата с дисками полными патронов.

Незаметно подкрался вечер.

Над болотом закурился мглистый туман, тек он мелкими волнами, то приподнимаясь, точно стремясь оторваться от исторгающей из себя удушливые газы гнилой воды, то снова опускаясь вниз, и волны продолжали колебаться, напоминая мертвую зыбь на море.

Где-то тоскливо кричала выпь, в воздухе проносились стайки каких-то пичуг, все болото натужно дышало, кое-где вспучиваясь, выдыхая газы, и тогда казалось, что это — не так уж далеко, но все же приглушенные расстоянием — разрываются небольшие мины.

Теперь полковник Строгов все чаще приходил в сознание и, узнавая медсестру, спрашивал:

— Где мы, сестрица? Где все люди?

— Вам нельзя разговаривать, товарищ полковник. Очень прошу вас полежать спокойно. Потом мы вам все расскажем.

— Ты только мне скажи, где наши люди, — настаивал Константин Константинович.

Ольга поправляла бинты на его шее и говорила:

— Я сейчас, товарищ полковник.

И, подойдя к лейтенанту Тополькову, просила:

— Я не знаю что ему отвечать. Сделайте это вы.

— Хорошо.

Топольков наклонился над полковником, сказал:

— Все кончено, товарищ полковник, бой прекратился.

— Бой прекратился? А где батальон? Где артбатареи? Говори мне все до конца, лейтенант.

Топольков развел руками:

— Что ж говорить-то, товарищ полковник. Нас смяли. Танки, бронемашины, сотни автоматчиков… Разве мы могли все это удержать? Может, кто-то из батальона и уцелел, как вот мы, если успел уйти в болото. Немцы не очень наших разыскивали, считая, наверно, что мы все равно никуда не денемся.

— Что с капитаном Травиным? Он должен быть на левом фланге.

— Капитан Травин убит.

— Артиллеристы? Командиры артбатареи?

— Никого не осталось, товарищ полковник.

Константин Константинович сделал резкое движение, пытаясь подняться, однако резкая боль словно прошила все его тело, и застонав, он снова потерял сознание. Санитарка Ольга, стоявшая рядом с лейтенантом Топольковым, сказала:

— Надо ли было вот так — прямо? Для него это, может быть, хуже ранения…

— Сейчас или через час — какая разница, — угрюмо проговорил Топольков. — И вообще…

Он не договорил и как-то безнадежно махнул рукой.

— Что — вообще? — спросила Ольга.

— А вы не догадываетесь? — резко и даже как-то грубовато ответил Топольков. — Не догадываетесь, что нас ожидает в этом чертовом болоте? Мы же люди, а не жабы, чтобы жить среди этой вони, копошась в грязи и дыша этим смрадом.

Санитарка Ольга пожала плечами:

— Я не узнаю вас, лейтенант. Чего это вы скисли, как барышня… А я-то думала, что вы настоящий солдат. — Она помолчала, глядя на Тополькова, потом добавила: — Можно подумать, будто у нас не будет никакой возможности выбраться на берег. Вот пройдет немного времени, мы убедимся, что все немцы ушли — и тогда…

— Что тогда? — едко усмехнулся лейтенант. — Вы ничего не слышите?

Но она уже слышала…

Вначале далекий — приглушенный гул моторов все нарастал, нарастал, и вскоре можно было ощутить, как от этого гула вздрагивает воздух, как колеблется болотная жижа. Умолкла доселе надоедливо кричащая выпь, перестали голосить лягушки. И вдруг — уже плотно сгустившийся мрак прорезали десятки ярких световых лучей: из-за холма вынырнули мотоциклы с зажженными фарами и сразу вслед за ними выползли «Тигры» и «Фердинанды», заполнив всю округу грохотом моторов и лязгом гусениц. А потом — какая-то громоздкая машина остановилась у самой кромки берега и, включив мощные прожекторы, направила их вначале вдоль всей кромки, затем начала обшаривать болото и, наткнувшись на островок, остановила внимание только на нем, будто заподозрив там что-то неладное.

Они все — и лейтенант Топольков, и медсестра Ольга, и солдаты Мельников и Хаджи успели упасть в кустарнике, прямо в болотную жижу и замерли, боясь сделать хотя бы одно движение, и точно загипнотизированные, не могли оторвать глаз от слегка вздрагивающего прожекторного луча. Лейтенант Топольков, чувствуя, как сквозь гимнастерку и сквозь брюки к телу проникает зловонная жижа, еле удерживался, чтобы не вскочить и не броситься с автоматом в руках через болото на берег и там стрелять, стрелять по кругу до тех пор, пока сам не упадет сраженный чьей-то автоматной очередью. Словно в ответ на эту его мысль рядом с прожекторной установкой остановился легкий танк и, развернув башню в сторону островка, открыл огонь по нему из крупнокалиберного пулемета, а потом из пушки. Зачавкали по болоту глухие всплески, кое-где взметнулись вверх столбы черной, гнилой воды. Рядом с лейтенантом Топольковым послышался стон — ранило в плечо санитарку Ольгу.

— Бьют наугад, — сказал солдат Мельников. — Ни черта они про нас не знают.

И точно в подтверждение его слов — немцы прекратили огонь и выключили прожектор. Теперь все вокруг казалось черным-черно, но уже через несколько минут на берегу вспыхнуло несколько костров, стало ясно, что немцы решили здесь заночевать. Видимо, они ничего не боялись: ни налета нашей авиации, ни ночной контратаки наших войск. От костров потянуло запахами жареного мяса, там и сям послышались звуки губных гармошек, нестройных, разноголосых песен. На нашей исконной земле они чувствовали себя как дома, они, пожалуй, и всю Россию уже считали своей собственной землей, полагая, видимо, что захватить ее, поработить им будет так же легко, как они захватили многие страны.

А совсем рядом с ними, на крохотном заболоченном островке затаилась горстка людей — обессиленных неравным боем, мокрых и грязных, облепленных тучами комаров, продрогших от сырости, измученных и не знающих, что ожидает их впереди.

Полковник Строгов временами бредил, пытался вскакивать со своего «насеста» и куда-то бежать, что-то невнятно кому-то приказывал, и теперь уже — не санитарка Ольга, сама серьезно раненная, а солдат Мельников стоял рядом с Константином Константиновичем на коленях, ощущая, как холодная жижа обволакивает почти все его тело, и пилоткой отгонял от лица полковника больно жалящих комаров, а также — этой же пилоткой — прикрывал рот командира, когда тот в бреду повышал голос: берег с немцами был все-таки не так далеко, и опасность, что кто-то там услышит чужой голос, была велика.

Ольга добралась до своего «аистова гнезда», сжалась в нем, закусила губы, чтобы не вскрикнуть от временами пронизывающей все тело боли. Она и не слышала, как к ней приблизился лейтенант Топольков, и только когда он принялся осторожно снимать с нее гимнастерку, уже изрядно пропитавшуюся кровью, Ольга тихо попросила:

— Не надо, товарищ лейтенант.

— Как это не надо? — не понял Топольков. — Надо ведь перевязать рану.

— Пусть это сделает солдат Мельников, — сказала Ольга.

— Ты думаешь, я сделаю это хуже солдата Мельникова?

— Нет, я так не думаю. Но… Я стесняюсь вас…

— Фу ты, черт! — выругался лейтенант. — Нашла время для стеснений.

— Прошу вас, товарищ лейтенант, пусть это сделает Мельников.

С рассветом их тревоги обострились…

Им казалось, что их островок просматривается насквозь, и обнаружить на нем людей немцам ничего не стоит.

Вообще-то они были недалеко от истины: если бы немцам вздумалось послать двух-трех человек обследовать островок, все закончилось бы в считанные минуты. Однако немцы не сочли нужным это сделать. Да и кому могло придти в голову, что там, на этом крохотном пятачке, залитом болотной жижей, могли находиться люди.

Константин Константинович Строгов больше не бредил. Каким-то чудом жару него прошел, полковник теперь неподвижно лежал на своем насесте и силился в деталях вспомнить, что же вчера произошло и почему он больше не слышит ни выстрелов, ни шума машин, ни голосов, как своих, так и немецких солдат. У солдата Мельникова он спросил: