Русские подвижники 19-ого века - Евгений Поселянин

Георгий всю жизнь называл себя именем, еще до рождения таинственно указанным его матери. Между тем он был тайно пострижен в монашество — когда, неизвестно — с именем Стратоника.

Время кончины было открыто Георгию в сновидении. Он видел палаты неизъяснимой красоты, и два мужа указали ему, что эти палаты, кровля которых не была еще довершена, приготовлены для него. К этому времени относятся два письма еще к преосвященному Антонию Воронежскому и г-же Колычевой, глубоко чтившей затворника:

I

"Десять раз солнце круг свой совершило со времени вступления Вашего на Воронежскую епархию, и десять лет минуло, как вчерашний день, как минутный сон. Дел же и слов свидетель — один Бог. Вашему Высокопреосвященству уже обычно прилагать труды к трудам и сносить при помощи Божией, покудова угодно всеисполняющему Провидению, в Нем же и вечный покой. После всех приносимых и оконченных поздравлений с праздниками Рождества Христова, Нового года и святого Богоявления Господня, последнее уже поздравление Вашему Высокопреосвященству приносит последний и непотребный раб, прося святых молитв и благословения, повергающийся в любовь Владыки, достойный осуждения и вечной муки, грешный Георгий".

Генваря 8 дня, 1836 г.

II

"…Вы можете посетить только гроб мой. Он дождется вашего сердца; хотя и далеко увлечены вы в море, но есть надежда, что сокрушенный корабль ваш достигнет мирного пристанища. Когда вы будете над моей могилой, то вспомните мою к вам искренность, что я уснул в чаянии воскресения мертвых и жизни будущего века. Ваше о мне воспоминание не останется тщетно пред Господом".

Георгий заболел к концу января. Болезнь выразилась в сильном поражении груди и в опухоли ног. С великим терпением он переносил тяжелые страдания, не давал себе послаблений, и только при изнеможении подпирался локтем. Потом началась глухота, но 23 апреля, в день именин затворника, в ту минуту как иеромонах благословил трапезу, устроенную затворником в последний раз для нищих (в количестве тысячи), его слух разрешился, и он весь почувствовал себя хорошо. В тот же день посетил его Казанский архиепископ Филарет (впоследствии митрополит Киевский), которому он рассказал о случившемся.

Через три дня Георгий опять занемог. Он исповедывался, приобщился и особоровался, и пребывал в молитве.

Келейнику, видевшему окончательное изнеможение подвижника, хотелось просить его позволения, чтоб списали с него портрет, но он не осмеливался. По прозорливости своей ведая мысли его, Георгий открыл, что в доме Колычевых есть его портрет, о чем другим никому неизвестно, и что он, по смерти, разрешает делать снимки.

Кроме того, просил Георгий иконы его раздать лицам, заботившимся о нем, и просил, чтоб поминали они его милостынею.

Совершенно ослабевая, он был бодр духом, для отдыха прислонялся на короткое время грудью к столу; сидя против икон, он совершал свое псалтирное правило. 24 мая он был особенно слаб, но исполнил свое ночное правило.

После ранней обедни он был найден бездыханным, перед образом Всех Святых и Страшного Суда, припадшим к земле. Лицо было как живое; пальцы правой руки, сложенные крестным знамением, прикасались к челу.

Это было в понедельник, 25 мая 1836 г., в 7-м часу пополудни, на 47 году от рождения Георгия, после 17-летнего его затвора.

МАТРОНА НАУМОВНА (ГОРОДА ЗАДОНСКА)

Жизнь Матроны Наумовны Поповой показывает, что может сделать сила любви.

Несчастная девушка, которую нещадно била тяжкая доля: она не была побеждена этими испытаниями, а сама одолела их. Такое сочувствие к людям одушевляло ее отзывчивую самоотверженную природу, что за страданиями других она забывала совсем о недочетах своего быта. И веруя в Бога, она взялась за то дело странноприимства, к которому лежало ее сердце, и не только при жизни привела свою цель в исполнение, но поставила дело так, что это дело не умерло с нею.

Правдив и отраден образ этой крестьянки.

Матрона Наумовна родилась в 1769 г., в семье заштатного дьячка при храме св. Козьмы и Дамиана, в слободе Ламской, города Ельца. Ее отец с трудом кормил жену и четырех детей. Со смертью же его семья дошла до крайней нищеты.

Часто они сидели без пищи. Отчаянное положение заставило мать отдать одного сына в приемыши к мужику. Другой сын был от рождения неподвижно больной. Непосильное горе и нужда надорвали силы больной. Она занемогла грудью и тихо угасла.

Старшая дочь ее была в то время замужем за елецким мещанином, а Матрон было семь лет, и на руках ее был больной 12-летний брат. Надо было кормить его, и сестренка стала содержать брата, выпрашивая именем Христовым и работая. Когда, например, она видела, что крестьянки моют на реке белье, она бежала помогать им. Некоторые приглашали ее за то к себе в дом, кормили и давали еще про запас хлеба. Этим хлебом она и кормила брата.

Так провела сиротка три года, по истечении которых брат ее умер.

Схоронив брата, она продолжала все так же трудиться. Когда матерям не на кого было оставить малых детей — звали Матрону, и она сидела днем или ночами над колыбелью.

Сосед по избе, бездетный крестьянин, сжалился над положением девочки и взял ее к себе в дом вместо дочери. Но вскоре у него родились дети. Матроне было запрещено называть его и его жену отцом и матерью, и она осталась только работницею в немалом хозяйстве. Все лежало на ней — и присматривать за детьми, ходить за скотом и птицами, топить печь, стирать белье. Всюду она поспевала одна. А летом прибавлялись еще полевые работы.

Но, когда выдавалось и свободное время, она не сидела без дела. Она садилась прясть для себя волну или ткала холст.

Детские игры ей были недоступны и потому, что времени на них не было, и выйти было не в чем: лапти да старое платье и по праздникам. "Все, бывало, в трудах. И за хлопотами так намаешься, что сидя и уснешь", — рассказывала она потом.

В такой тесноте, в таких безотрадных обстоятельствах выросла Матрона.

Подрастая, часто задумывалась она о будущем. Ей становилось жутко, и она молила пред иконою Богоматерь, руководить ею в ее жизни.

Так как Матрона была очень красива, а ее внутренние качества еще возвышали ее красоту, и так как она была известна своим трудолюбием, то к ней сваталось много молодых людей из Ельца.

Но брак был ей не по сердцу.

В этом намерении сохранить свою душу чистою от земной любви поддерживала Матрону старица Мелания, жившая в затворе в Знаменском девичьем монастыре.

Однажды Матрона провела целую ночь в беседе с Меланиею. Затворница говорила ей о беспредельной любви Божией к падшему роду людскому, и о том, как достичь спасения. Матрона плакала, и жизнь в миру, с ее разочарованиями, потеряла для нее всякую притягательную силу. Она открыла затворнице, что хотела бы поступить в монастырь, но та посоветовала ей вместо того идти в Задонск.

Помолившись в Задонске, и возвращаясь домой, она, отойдя от города три версты, оглянулась на монастырь и горько заплакала, не умея понять, отчего вид города так ее взволновал.

Дома она стала работать по прежнему… На 26-м году возраста она сильно занемогла истерией, исхудала, и с ней стали случаться внезапные обмороки. В таком состоянии, не желая быть в тягость своим благодетелям, Матрона просила ее совсем отпустить.

Те не удерживали ее, и даже ничем не поблагодарили за то, что она пятнадцать лет работала на них, как раба купленная. В одном платье вышла от них Матрона и поселилась у своей сестры, тоже бедной женщины. Болезненные припадки повторялись чаще, иногда она еле одетая бегала по улицам. Три года пробыла она в этом положении, пока, наконец, сестра ее, набожная женщина, не свезла ее в Задонск на могилу св. Тихона. Здесь она получила исцеление.

Вернувшись в Елец, она опять просила у Мелании совета, поступить ли ей в монастырь. Но та сказала:

— Ступай-ка лучше в Задонск. Там будешь принимать странников, питать сирот!

— Как же это так, — думала Матрона, — когда мне самой там негде приютиться.

На эту тайную мысль ей Мелания возразила:

— Не сомневайся, но веруй. Правда, тебя теперь никто не знает там. Но придет время, тебя узнают и в Москве и за Москвою. Ты заживешь в каменных палатах. Не сомневайся, но молись и веруй!

Матрона тихо плакала при этих словах затворницы.

Желание сходить в Задонск стало овладевать ею; к этому склоняла ее и пережитая ею болезнь, от которой она там исцелилась, и совет Мелании, и сон, в котором она видела, что святитель Тихон с другим старцем зовут ее в Задонск.

Наконец, она собралась туда. Когда она входила теперь в Задонск безвестною странницею, ей было на вид лет 30. Изнуренность, бледность лица, и ветхое рубище говорили и о болезненности и о нищете ее. Но она не стала просить милостыни, а постоянно молилась в пещере, где был похоронен святитель Тихон, чтоб он сжалился над нею и позаботился о ней.