Сын Портоса - Александр Дюма

— Как она любит меня, — воскликнул шевалье, — и как заслуживает любви.

Он восторженно поцеловал письмо.

Второе послание было от вдовы Скаррон. Она уверяла юношу, что Аврора приобрела всеобщее восхищение благородством и прямотой характера, отвращением к злобе и порочности.

«Король, чьим доверием я имею честь располагать, пребывая вблизи от Сен-Жермена, заверяет меня, что ни одна из придворных дам не может похвастаться таким количеством знаков уважения и симпатии, которыми королева награждает Аврору. Слава Богу, она и вы принадлежите друг другу, ибо священник соединил вас узами брака. Что касается меня, то я держу свое обещание и наблюдаю за этим ангелом совершенства столь же внимательно, как и за доверенными мне королевскими отпрысками».

Слова обоих писем пролили бальзам на душу Жоэля. Ни в одном из них не было никаких новостей о герцоге д'Аламеде. Ясно, что агония затуманила ум Эстебана, отягченный к тому же муками нечистой совести.

Наш герой возобновил путешествие, облегчив голову и сердце от терзавших их тяжких сомнений.

Дороги были искорежены колесами пушек: среди них Жоэль с радостью отметил следы новых бомбард, чьим изобретателем объявил себя Фрике, и которые, как говорили, должны дать сигнал к атаке под Фрейбургом. Кроме того, дороги представляли опасность, потому что кишели грабителями и дезертирами из обеих армий, взимавшими выкуп с обитателей Вогезов. Однако шевалье предпочел бы встретиться с отрядом разбойников, чем снова скакать наедине с мрачными мыслями, терзавшими его до того, как он прочитал письма.

Погода, до сих пор ясная, начала портиться, когда он добрался до Черного леса, который действительно был черен, как сажа. Темные купы сосен покрывали печальные склоны холма. Блеснувший сквозь деревья огонь, больший, нежели светильник в маленьком доме, убедил Жоэля, что это либо солдатский лагерь, либо трактир.

Последнее предположение оказалось правильным. Надпись «Жареный омар» и внешний облик дома свидетельствовали о том, что перед ним находится один из тех скромных постоялых дворов, которые в более поздние времена заработали для этой местности титул страны отелей.

Глава XXIV

ДЕВУШКА В ТРАКТИРЕ

Когда Жоэль въехал во двор, там никого не было, но доносившиеся из дома голоса уверили его, что место обитаемо, поэтому, спешившись и привязав лошадь к кольцу в стене, он смело вошел внутрь.

В комнате с лестницей у задней стены стоял стол, на жаровне поджаривались куски мяса и омар.

У окна высокий мускулистый человек чистил охотничье ружье с длинным стволом, которое, впрочем, годилось для любой цели. Прежде чем сделаться трактирщиком, Каспар Браун был солдатом в годы Тридцатилетней войны и по-прежнему оставался верен своему императору и своей родине. После вторжения французов преданность эта побуждала его к открытому сопротивлению, в то время как почитаемые им священные законы гостеприимства (вкупе с отличным столом в его трактире) обусловили перемирие с врагом. Извинением тому мог бы служить солидный возраст трактирщика, но его загорелое лицо, сочетавшее неукротимую энергию с меланхолической серьезностью, свойственной живущим наедине с природой, отнюдь не выражало стариковской немощи. Поверх зеленых штанов и фуфайки, характерной одежды лесника, он носил куртку из козьей шкуры мехом вовнутрь, высокие краги из оленьей кожи были туго натянуты на башмаки с железными шипами, на поясе висел охотничий нож. Когда трактирщик поднялся приветствовать гостя, в нем ощущалось подавленное бешенство бульдога, который не может укусить лишь по причине надетого на него намордника.

— Чем могу служить, сударь? — с поклоном осведомился Каспар Браун, на смешанном немецко-французском наречии, распространенном в пограничных районах, где так часто встречались обе армии.

— Очень многим, мой славный житель лесов, — весело ответил шевалье. — Мне требуется комната и пища, моему жеребцу — стойло и корм. Полагаю, в желании поужинать нет ничего невозможного?

— На границе все возможно, если вы не спешите и готовы платить, — мрачно усмехнулся трактирщик.

— Можете располагать вашим временем, а за расходами я не постою, так как мне удалось спастись от рыцарей большой дороги.

— Проснись, ты, ленивая парижская девка! — рявкнул Браун. — Поставь в конюшню лошадь этого господина и поскорей возвращайся готовить ужин.

Хотя это было сказано по-немецки, гость уже знал начатки языка, а результат речи хозяина окончательно прояснил значение его слов. Незамеченная Жоэлем женщина, лежавшая у камина, тут же поднялась. Юноша сдержал восклицание, готовое сорваться с его уст, так как, покуда немец вешал ружье на стену, незнакомка предупреждающе приложила палец к губам. В своем крестьянском платье она походила на обычную служанку из трактира на берегу Рейна, но дерзкое выражение хорошенького, хотя и вульгарного личика и проворные движения миниатюрной фигуры выдавали в ней дочь Лютеции.[58]

— Вон там стоит кувшин со свежей водой, — угрюмо указал трактирщик, — можете смыть дорожную пыль. Не мешает ли вам ваше оружие?

Браун имел в виду рапиру и пистолеты на поясе гостя.

— Благодарю вас, приятель, — улыбаясь, отозвался Жоэль, — но я привык к этим безделушкам, и они не причиняют мне неудобств.

— Как хотите, сударь, — спокойно промолвил трактирщик, хотя его физиономия отразила досаду. — Тогда, если я ничем не могу вам помочь, позвольте принести вина.

Браун отошел в дальний конец комнаты и приподнял дверцу, за которой находилась лестница, ведущая в погреб. Едва он исчез, как возвратилась девушка, но она казалось, боялась вступать в разговор с вновь прибывшим, и задержавшись у камина, чтобы раздуть огонь, бросила на него странный взгляд, словно предупреждая: «Будьте настороже! За нами следят».

Чтобы скоротать время, шевалье стал рассматривать гравюры на стенах, нарушавшие однообразие штукатурки и изображавшие, в основном, святых или батальные сцены.

«Что может означать этот странный прием? — думал он. — Немец-хозяин и француженка-служанка, безусловно, не его жена или дочь, однако боящаяся его, как отца или мужа».

Тем временем вернулся трактирщик и поставил на стол две бутылки рейнского вина; еще до этого женщина постелила скатерть, поместив на нее две фарфоровых вазы с лесными цветами, ломоть холодного мяса косули с ягодным соусом, пирог с зайчатиной, несколько дымящихся сосисок и полированный оловянный кубок. Подавая на стол, она сделала сыну Портоса знак, дающий понять, что он может ужинать без опасений. Затем девушка возвратилась к камину, занявшись омлетом и тушеным кроликом.