Семья Буссардель - Филипп Эриа

Согласно завещанию Буссарделя, особняк Вилетта и прилегающий к нему земельный участок достались Фердинанду. Однако старик не захотел ради любимого сына обидеть других детей и по справедливости указал в завещании ту сумму, в которую должен был оцениваться особняк при разделе наследства. Это не вызвало раздоров между сонаследниками, но если по декрету о постройке нового здания Оперы и расширения подъездов к ней особняк Вилетта попадал под отчуждение, Фердинанд - первый из четырех Буссарделей - пожал бы плоды выгодной операции. С точки зрения размеров возмещения не могло быть никакого сравнения между прокладкой бульвара через пригородные поля, занятые огородными культурами, и постройкой Императорской музыкальной академии в самом центре Парижа. Лишь только счастливому хозяину особняка стало ясно, что ему выплатят за это владение огромную сумму, он сделал широкий жест, пообещав трем остальным наследникам ценные подарки: Аделине - ренту, Жюли драгоценности, Луи - полосу земли в Монсо, там, где участки братьев соприкасались. Фердинанд имел основание рассчитывать, что за особняк Вилетта ему заплатят больше трех миллионов.

Он знал, что для жены будет жестоким ударом необходимость расстаться с этим домом, тем более что его обрекли на уничтожение. Она все переживала на свой лад, и не всегда ее чувства совпадали с чувствами Буссарделей. Сообщая ей о предстоящем отчуждении особняка, Фердинанд постарался скрыть свою радость. Теодорина слушала его молча, широко открыв глаза, но не проронила ни слезинки.

- Друг мой, - только спросила она, - декрет уже подписан?

- Нет, но теперь это просто вопрос формальностей. Решение уже принято. Я не стал бы тебе говорить, если б не знал наверняка.

Она два раза кивнула головой: да, да... Своим дочерям и племянницам она много раз говорила: "Не понимаю, как можно плакаться, приходить в отчаяние, если положение вещей от нас не зависит, если все в нем совершенно ясно, очевидно и последствий его мы изменить не в силах".

И все же Теодорина была печальна и немного оживилась, лишь когда заявила, что она снимет все резные панели со стен, лепные орнаменты из большой гостиной, роспись над дверьми и два барельефа работы Клодиона, украшавшие фасад. Хоть это увезти с собою вместе с мебелью и картинами. Муж поддержал разговор на эту тему, увидя в ней средство отвлечь жену от печальных мыслей, и сообщил, что на улице Людовика Великого у него есть на примете особняк более просторный, чем их дом, и там как раз мог бы приложить руку изобретательный человек, имеющий опыт в декоративном искусстве. Теодорина вскинула глаза и посмотрела на Фердинанда с неопределенной улыбкой, в которой была и признательность за его доброе намерение, и желание показать, что ее не обманешь, и еще какое-то более грустное чувство.

- Хорошо, друг мой, - сказала она. - Ты меня свезешь завтра посмотреть наш новый дом.

Прошло несколько недель. Теодорина больше не заговаривала о том, что придется расстаться с улицей Басе дю Рампар. По просьбе Фердинанда никто из родных не делал ни малейшего намека на строительные работы, которые уже велись по соседству, и не произносил слова "Оперный театр". Теодорина только потребовала, чтобы ее предупредили, с какого числа ей надо готовиться к переезду. Но тут случилось происшествие, из-за которого она сама ускорила срок. Однажды осенью, когда она прогуливалась под уже пожелтевшей листвой крытой аллеи, к ней явился садовник и сообщил, что колодец, вырытый в саду, лишился воды.

- Хотите верьте, барыня, хотите нет, - добавил он, - но во всем квартале воды нет в колодцах. Говорят, Опера тут виновата. Там, где они котлованы рыли, очень уж много оказалось грунтовой воды, восемь месяцев ее откачивали. А как раз эта вода и шла в наши колодцы. Вот беда-то! Я думаю, обязательно надо барыне сказать.

Теодорина вернулась домой и, застав в туалетной комнате горничную, занятую там приборкой, не могла удержаться и рассказала ей о случившемся.

- Вы только подумайте, Роза, голубушка! Из моего собственного колодца воду у меня отняли!.. Из-под ног, можно сказать!.. Нет, надо переезжать. Здесь я уже не чувствую себя дома.

Она отдала распоряжение приступить к съемке барельефов, и, быть может, для нее было утешением то, что она собственноручно нанесла первый удар киркой по стенам особняка Вилетта. Ей казалось, что, начав сама это вынужденное разрушение, она меньше будет его чувствовать. Она немного уподобилась тут несчастной женщине, которая, угадав, что любовник хочет бросить ее, спешит его опередить и первая порывает с ним, обманывая свое страдание.

Но этими панелями, этой скульптурой, мраморной облицовкой каминов, на которые она обрушилась, желая спасти их, Теодорина не собиралась воспользоваться для украшения особняка на улице Людовика Великого. Она уделила своему новому жилищу ровно столько забот, сколько понадобилось для того, чтобы в нем удобно было жить и устраивать приемы, но его убранство всегда носило какой-то временный характер, чувствовалось, что хозяева расположились тут на бивуаках. От тех, кто знал, что у маклера Фердинанда Буссарделя есть земля в Монсо, он не скрывал своего намерения вскоре построить там собственный дом. И им казалось непонятным, почему он купил, а не взял в аренду огромный особняк на улице Людовика Великого.

Вообще Фердинанд Буссардель как будто стремился все заново переделать вокруг себя. Потому ли, что ему было грустно вести дела в том помещении, где ему все напоминало отца, или потому, что у него уже не было теперь причин терпеть некоторые неудобства, он решил перевести контору в другое место. Договор на квартиру в бельэтаже на улице Сент-Круа он расторг уже два года назад. Аделина не захотела в ней остаться, находя, что она слишком велика для нее одной; теперь тут жила другая семья, Буссардели даже не знали ее фамилии.

Для конторы Фердинанд нашел превосходное помещение на площади Лувуа. Два этажа, просторные комнаты, напротив - Императорская библиотека, прекрасный вид на площадь и на красовавшийся посередине ее фонтан Висконти. Все имело внушительный, даже роскошный вид и соответствовало значительности, которую приобрела в Париже контора Буссарделя, поэтому Фердинанд легко расстался с антресолями на улице Сент-Круа. Пыль от папок с бумагами, неизбежная закоптелость, характерные для всякого рода деловых контор, затушевали там следы прошлого, и у Фердинанда не было такого чувства, что он покинул родной дом.

Прошло три года со времени раздела наследства, а стоимость земельных участков, собственниками которых оказались Буссардели, все увеличивалась. Однако четыре наследника по-прежнему ничего не продавали. Они упрочили свой финансовый союз и для согласования действий проводили в определение даты совещания. Жюли посылала на них мужа в качестве своего представителя, а тетя Лилина - доверенного, на которого вполне полагалась, особенно потому, что он управлял владениями нескольких монашеских общин; Фердинанд, впрочем, признавал, что этот человек, носивший фамилию Минотт, понимает толк в своем деле и даже проявляет незаурядные познания в вопросах судебного крючкотворства.

Помимо родственной привязанности, всех отпрысков Буссарделя соединяли теперь новые узы. Место умершего отца отныне занял и сплотил их личный интерес. Благодаря своей солидарности эта группа представляла собою финансовый блок, большую силу. Будь они не так тесно связаны, им труднее было бы устоять перед искушениями, перед неожиданностями, перед уловками всеобщей спекуляции; а главное, каждый из них в отдельности не получил бы от Эмиля Перейра того, чего они добились от него. В некоторых местах, где были участки и у них и у него, они занимали главенствующее положение, а в других местах первенство принадлежало ему, в основном на участках, окаймлявших парк Монсо. Таким образом, между маленькой кучкой Буссарделей и крупным банкиром не раз создавалось своего рода равенство положения, что вносило некоторую поправку в неравенство средств, которые были когда-то пущены в ход, и нынешнее неравенство капиталов. Соперники вступили в переговоры, прибегли к компенсациям: Буссардели не отдали ничего, что было для них жизненно необходимым, а то, что они сохранили, поднялось в цене.

Первым построился, конечно, маклер. После некоторых колебаний он решил возвести дом на своем участке на авеню Ван-Дейка; это была широкая и очень короткая улица, одна из тех, что были недавно проложены по планам инженера Альфана на месте парковых аллей; она являлась продолжением (вслед за улицей Курсель) авеню королевы Гортензии, которое шло, прямое как стрела, от Триумфальной арки до парка Монсо. Место для постройки дома Фердинанд выбрал на том углу, где авеню Ван-Дейка подходило к парку. Такое расположение позволяло разбить при доме сад, как в те времена, когда в Париже не боялись потратить лишний арпан земли, а между тем планировщик отвел под насаждения небольшую площадь: ворота выходили на авеню Ван-Дейка, находившийся перед домом сад примыкал к парку и поэтому казался большим.