В двух шагах от рая - Наталия Рощина

— Я хочу узнать о тебе как можно больше, — чуть склонившись над столом, доверительно произнес Рогозин.

— Спрашивай, я отвечу, — она отпила сок и лукаво взглянула на Дмитрия.

— Ты готова к откровенной беседе?

— Если она будет взаимной, — ответила Щеголева.

— Обязательно, иначе нет смысла. Скажи, у тебя есть сестры, братья?

— Есть старшая сестра.

— Как ее зовут?

— Вероника.

— Ты любишь ее? У вас хорошие отношения, близкие? — Рогозин попытался представить женщину, внешне напоминающую Щеголеву, только лет на десять старше. Почему-то он решил, что именно лет на десять, не меньше.

— Я не видела ее больше двадцати лет, — неожиданный ответ поверг Рогозина в изумление. — Да, представь себе.

— Но почему? Если это не секрет, конечно.

— Я родилась, когда Веронике было семнадцать.

— Смелые люди твои родители, — заметил Дмитрий.

— Вероника была ребенком с очень трудным характером. Она прекрасно рисовала, но, по правде говоря, это был единственный плюс к ее неуправляемой натуре. Она изрядно попортила нервы родителям. Плохо училась в школе, за поведение всегда получала неудовлетворительные отметки. Рано начала курить, встречаться с мужчинами. Дальше — больше: однажды ушла гулять и не вернулась. Ее не было дома трое суток. Потом объявилась. Вскоре это произошло снова… Наверное, человек может свыкнуться с самыми неприятными, тяжелыми вещами. Так и родители смирились с тем, что Вероника никогда не будет им близка. Тогда они и решили начать все сначала. Почему-то мама была уверена, что снова родится девочка. Наверное, женщины часто это неосознанно чувствуют. Так появилась я. Как раз в тот год, когда Вероника окончила школу.

— И как она отнеслась к тебе?

— Когда я родилась, Вероника на какое-то время изменилась. Она стала уделять мне много внимания: ее не нужно было просить погулять со мной, накормить, искупать. В ней словно проснулось чувство ответственности и необходимости заботиться. Однако ее хватило не надолго.

Юлия замолчала. Она опустила глаза, вспоминая свою последнюю встречу с Вероникой накануне своей свадьбы. Сестра к тому времени успела дважды выйти замуж и разойтись. Ее семейная жизнь не складывалась, детьми она не обзавелась и единственное существо, которому она симпатизировала, была Юлия. Казалось Вероника просто не в состоянии испытывать глубокие чувства, поэтому ее отношение к сестре было не любовью, скорее привязанностью, безотчетным желанием ощущать близость хоть с одним родственником.

В тот день Вероника была изрядно пьяна, что случалось с ней частенько, и невидящим, мутным взглядом сверлила сестру, рассказывающую ей о предстоящей свадьбе.

— Вот и ты попалась, Юлюся, — засмеялась она, открывая желтые зубные коронки. — Зачем так рано разочаровываться решила? Эти мужики — такой жуткий народ. У них природная задача — раздавить это женское отродье, заставить его ощущать себя пресмыкающимся.

— Ну, что ты такое говоришь, Ника? Лев очень любит меня. Мы будем счастливы.

— И у вас родится мальчик, — кривляясь, сказала Вероника. Она поправила растрепавшиеся неухоженные крашеные волосы.

— Обязательно, — не обижаясь На нее, ответила Юля.

— Ты так сияешь, смотреть противно! Вспомни мои слова, обманет тебя твой… Как фамилия-то?

— Щеголев.

— Обманет тебя твой Щеголев. Не сразу, так потом, когда будет больнее всего. Получишь его фамилию, детей и вранья по полной программе.

— У нас будет по-другому! — упрямо произнесла Юлия. — Зачем ты так, Ника? Если у тебя жизнь не складывается, я-то при чем? Что ж ты мне каркаешь, зла желаешь?!

— Не обращай на меня внимания, сестренка. Не бери в голову. Это я от отчаяния. Сорок лет скоро, а ни семьи, ни детей, с родителями, как кошка с собакой. Ты вот только и человек, — Вероника смахнула набежавшие слезы. — Уеду я отсюда. Не мое здесь все, чужое. Не держит меня здесь ничто и никто.

— Куда ты собралась?

— Зовет меня с собой один красавчик. Поехать что ли?

— А свадьба? Ты останешься на свадьбу? — Юлия понимала, что сестре это совершенно не нужно, но не спросить не могла.

— За приглашение спасибо. Только вам без меня спокойнее будет, не за кого краснеть, — сказала Вероника и снова громко рассмеялась, широко открывая рот. — Щеголева Юлия Сергеевна — звучит хорошо! Пожалуй, только ради этого можно разок замуж выскочить. Повезло тебе с фамилией, Щеголева!..

— В последний раз мы увиделись, когда я сказала Веронике, что собираюсь замуж, — продолжала Юлия после паузы. Она видела в глазах Рогозина искренний интерес, и это помогало ей довольно спокойно говорить на больную тему. — А потом она пропала. Словно и не было ее никогда. Родители в розыск подавали, квартиру, в которой она жила, доставшуюся ей от первого мужа, взломали. Все вверх дном перерыли, чтобы найти зацепку — пустое. И все… Мама за несколько дней превратилась в глубокую старуху, а ей ведь и шестидесяти не было. Отец… не хочу даже вспоминать…

— Извини, я не знал, — Рогозин понимающе смотрел на Юлию. — Терять близких нелегко. Даже если от них одни неприятности были.

— А ты? Ты один у родителей?

— Один. Мама умерла у меня на руках, а с отцом у меня давно натянутые дипломатические отношения. Вспоминаем друг о друге несколько раз в году: поздравляем с днем рождения и Новым годом. Что-то вроде элементарной вежливости. Можешь считать меня круглым сиротой, потому что без матери я действительно осиротел. Никого никогда так не любил, ни о ком так часто не вспоминаю, как о ней, — Рогозин почувствовал дрожь в голосе, скрывать которую не посчитал нужным. Все шло от сердца — никакого притворства. — Мне не хватает ее. Если бы ты знала, как мне ее не хватает.

— Она все видит и гордится тобой, — взволнованно сказала Щеголева. — ; Наверняка ей так приятно, что ее сын достиг таких высот. Это правда. Я верю, что окончание физического существования не означает конца жизненного пути. Вечность и забвение или вечность и память — вот что остается по ту сторону бытия. Ты помнишь о маме, значит, ей спокойно, легко, она улыбается.

Рогозин отвел глаза и крепко пожал протянутую руку Юлии. Он был благодарен ей за эти слова. Он и сам много раз думал об этом. Наверное, поэтому так часто разговаривал с маминой фотографией и иногда даже слышал, как она отвечает ему. Он слышал ее голос, который не мог спутать ни с каким другим. Какое-то время после этого он ходил совершенно умиротворенный, но вскоре снова впадал в состояние необъяснимой тревоги, хандры. Именно в такие моменты он бывал резок с теми, кто оказывался рядом. Он позволял себе быть грубым, не испытывая чувства вины. Его подруги становились своеобразными мишенями, в которые без промаха бил гнев и раздражение Рогозина.