Эта сильная слабая женщина - Евгений Воеводин

Они уходили на поля ранним утром, а возвращались уже в сумерках. Вера Сергеевна уставала, а Константин Михайлович ходил по комнате и распевал «На земле весь род людской», пока Наденька громыхала возле печи, доставая котелок с тушеным мясом. Потом, после ужина он кричал: «Наденька, молочка!» — и уходил в комнату к Вере Сергеевне. Из-за закрытой двери доносились то тихие голоса, то вдруг раздавался заливистый смех Константина Михайловича. Однажды Наденьке показалось, что женщина плачет, но это скорее всего только показалось, потому что Константин Михайлович сразу же засмеялся.

Иногда он вытаскивал Веру Сергеевну на улицу, и они шли в клуб, на танцы. Наденька приходила туда позже. Танцуя, Константин Михайлович и Вера Сергеевна опять о чем-то говорили, будто не могли наговориться на полях или в колхозной лаборатории. Впрочем, иногда Константин Михайлович оставлял Веру Сергеевну и приглашал то Нинку-разведенку, то учительницу Варвару Игнатьевну, и Наденька опять вспыхивала: «Ну и пусть. Даже хорошо. Я и танцевать-то не умею». Когда же Яшка-шофер сердито подходил к радиоле и, выключая ее, говорил: «Кончай эксплуатировать технику, переходим на тихий отдых», — Наденька выскакивала из клуба и мчалась домой, чтобы оказаться там первой.

Отец встречал ее на крыльце. Он любил сидеть так и курить, бесконечно долго раздумывая о чем-то своем, наслаждаясь тишиной, папиросой и теплыми, душистыми запахами, долетающими с полей. Савельев просил ее: «Посидим, помолчим, дочка…» — и Наденька смотрела, как описывает в воздухе красивую дугу огонек его папиросы, как где-то далеко играют сполохи, как зажигается в заречье, в полевом стане костер и дрожит, дрожит желтая точка. Потом возникают в отдалении высокие голоса, неясные на расстоянии, приближаются, и уже можно различить слова песни:

Мы ходили, мы искалиСчастья-радости с тобой…

Слова в песне были грустные. Голоса будто бы жаловались, поднимаясь к бездонному небу, к звездам, густо высыпавшим в безлунье, — жаловались, что не нашли с милым счастья, и Наденьке становилось тоскливо.

Потом возвращались Константин Михайлович и Вера Сергеевна. Отец тяжело вставал и, прерывисто дыша, говорил:

— Ну, на боковую, на боковую!.. Это вам, молодежи, вставать — раз плюнуть.

На третий или четвертый вечер Вера Сергеевна задержала Наденьку в сенях и тихо спросила:

— Наденька, у вас дома есть какой-нибудь крючок или задвижка?

— Зачем? К нам воры не ходят.

Очевидно, это было сказано с обидой, и Вера Сергеевна заторопилась:

— Нет, нет, я не об этом… Я просто там, в городе, привыкла… Ну, запираться привыкла, когда ложусь.

Наденька прошла в чулан, где стоял ящик с гвоздями и ржавой металлической рухлядью. Вера Сергеевна прошла за ней и обрадовалась, когда Наденька вытащила старый дверной крючок. Она сама прилаживала этот крючок к дверям, и Наденька, уже лежа на своей кровати, слышала, как Константин Михайлович прошел в комнату Веры Сергеевны.

— Верочка, зачем вы это делаете?

— Уйдите.

— Но, Вера…

— Я вам сказала — уйдите. В конце концов…

Дальше они заговорили шепотом, Наденька не различала слов. Отец постанывал и хрипел во сне, потом повернулся и приподнял голову:

— Наденька… Ох, как схватило…

Она метнулась к комоду — там всегда лежала в вазочке маленькая стеклянная пробирка с нитроглицерином. Отец возьмет крохотную белую пилюлю, и ему станет легче. Сегодня душно — вот его и мучает сердце…

Она боялась уснуть, боялась, что отцу снова станет худо. Но нет, на этот раз приступ у него прошел быстро. Она осторожно трогала слипшиеся, спутавшиеся на мокром лбу отца волосы. Тихо было в доме. В своей комнате похрапывал Константин Михайлович, и Наденька, как ни было ей тревожно сейчас, все-таки подумала о том, зачем понадобился Вере Сергеевне крючок, и покраснела от своей догадки.

Утром Константин Михайлович объявил, что больше они никуда не пойдут: вся работа кончена, осталось лишь обработать материал.

— Ну, а как грибы? — спросил он у Савельева.

Наденька ответила:

— Ему нынче плохо было…

— Ничего! — примирительно сказал Савельев. — Я лошадь попрошу. Завтра с утра и поедем. И у меня как раз работы мало, счета уже сдал.

Наденька не слышала, когда уехали отец и Константин Михайлович. Она проснулась оттого, что луч солнца по стене добрался до ее лица и лицу стало жарко. Открыв глаза, она еще полежала, потягиваясь, и вскочила, услышав, как поет Вера Сергеевна.

Натянув платье, Наденька выбежала на двор. Двери коровника были открыты. Стало быть, отец сам выгнал Пеструху. Сзади раздался голос Веры Сергеевны, и Наденька удивленно обернулась: голос был веселый, а Вера Сергеевна — какая-то словно помолодевшая без этой своей помады.

— Ты что будешь делать?

— Да купаться побегу.

— Ну, а я по хозяйству останусь, — засмеялась Вера Сергеевна. — Вот только если корову приведут, так я доить не умею.

Невольно засмеялась и Наденька, представив, как Вера Сергеевна своими тонкими пальцами, с золотым кольцом на левой руке, будет доить Пеструху.

Женщина поправила волосы, и Наденька увидела, что волосы у нее красивые, вьющиеся, и сама она похожа на какую-то легкую птицу. Неожиданное чувство, похожее на восторг, испугало Наденьку. Она отвернулась и пробормотала:

— Так я сама, по хозяйству-то…

— Тогда давай вместе.

Прибрав в комнатах (и запихнув под кровать чемодан Константина Михайловича), они снова вышли на крыльцо, и Вера Сергеевна, достав папиросу, закурила. Наденька покосилась на нее:

— Ку́рите? У нас не любят, когда женщины курят.

— Да трудно, Наденька, — задумчиво ответила Вера Сергеевна. — Сто раз бросала, и не могу.

— Значит, силы воли нет.

— Может, и нет.

Наденька осторожно взяла Веру Сергеевну за руку.

— У вас случилось что-нибудь, да?

Вера Сергеевна подняла бесцветные, в сеточке морщин, глаза.

— Да ничего не случилось, глупенькая. С чего ты взяла? Просто так как-то.

Наденька, не сдержавшись, вдруг торопливо заговорила, будто ее хотели перебить, и сама испугалась того, что говорила:

— Но он же вас любит, я же знаю, что любит! На него Нинка засматривалась, а он на нее ноль внимания, а за Нинкой все бегают. Он и в прошлые разы внимания не обращал, я вам правду говорю.

Легким движением Вера Сергеевна притянула Наденьку к себе и, тихо засмеявшись, сказала:

— Спасибо, Наденька. Только какая тут любовь? Я — вдова, он — женатый, вот и все…

Наденька не поняла. В словах Веры Сергеевны ей почудился какой-то скрытый упрек, что-то нехорошее по отношению к Константину Михайловичу, и, вспыхнув, она упрямо нагнула голову.

— Он очень хороший, я его давно знаю.

— Нет, — качнула головой Вера Сергеевна и тут же спохватилась: — Конечно, хороший, я просто о другом сейчас подумала. Прости, мне еще поработать надо.

Наденька ушла купаться. Когда кто-то крикнул с обрыва: «Давай сюда, твой ученый приехал», — она бросилась наверх, скользя и хватаясь за кусты, чтоб не сорваться. Ей некогда было бежать к тропе.

Телега стояла у изгороди, и ленивый белогубый мерин хватал кору с жердей большими желтыми зубами.

Наденька вбежала во двор. На крыльце стояли две корзинки с грибами, а Константин Михайлович, широко расставив ноги, мылся у рукомойника и фыркал. Наденька глядела на его красную шею, жилистые руки, и ей было смешно оттого, что этот большой человек фыркает от холодной воды, как медведь в малиннике.

Константин Михайлович оглянулся и брызнул на нее водой. Наденька с визгом отскочила.

— Молочка, молочка! — крикнул Константин Михайлович. — Ух, и устал! До вечера отсыпаться буду. Давай, Наденька, корми, а то умру, и хоронить придется.

И так непохож он был на смертельно уставшего, такую скорчил гримасу, что Наденька снова прыснула.

— И отцу приготовь, он скоро придет.

— В правление пошел?

— Да нет… Телега, понимаешь, у нас сломалась. На честном слове и на одном колесе доехал.

Отряхивая с пальцев воду, он пошел в дом, а Наденька, оторопело поглядев ему вслед, тихо спросила:

— А отец… как же?

— Своим ходом двигается.

Наденька выбежала на дорогу. Отца не было. Она встретила его уже возле леса. Савельев шел, задыхаясь, и лицо у него было землистое и потное.

— Ты чего? — удивился он.

Наденька медленно пошла рядом, чувствуя, как задыхается сама.

Константин Михайлович, услышав скрип калитки, высунулся из окна и крикнул:

— Два с минусом, Наденька. Гостя забыла!

Всхлипнув, она бросилась в сторону. Отец даже не успел окликнуть ее…

Вера Сергеевна нашла Наденьку на сеновале. Она лежала лицом вниз, зарывшись в душное свежее сено, и плечи у нее дрожали. Обняв Наденьку, женщина приложилась щекой к ее волосам.