Железная скорлупа - Игнатушин Алексей

Рыцарю показалось, что по комнате пронеслись призрачные тени, алчущие крови. Бертран рассмеялся:

– Успокойтесь, это остатки иллюзий.

– Я, наверно, помешал закончить палочку? – спросил Инконню.

– Нет, палочки вырезают на рассвете обагренным кровью кинжалом. Эту я не стал доделывать из-за ошибки: куст должен быть бесплодным, иначе получится зубочистка, а не инструмент, способный вызвать духов, причинить разрушения, сделать предметы невидимыми и многое другое.

Инконню обескураженно кивнул, Бертран усмехнулся:

– Но рыцарь пришел не для скучных лекций, верно?

Слово «рыцарь» маг произнес брезгливо. Инконню это покоробило, но он смолчал.

– Я уже говорил, – продолжил волшебник холодно, – что не присоединюсь к войскам, с той поры решение осталось в силе. Думаю, воинству Сноудона будет достаточно храброго рыцаря-полукровки.

Инконню дернул щекой досадливо:

– Они об этом не знают.

– Странные существа, – сказал Бертран задумчиво. – После падения Сноудона забились на окраину, тряслись, но с приездом одного человека воспрянули духом. Будто один меч может значительно увеличить силы.

– Ничего странного. Будь здесь более прославленный рыцарь или король, сила воинов увеличилась бы стократно.

Маг кивнул, поправил складки белоснежного одеяния, буквы на шапочке загадочно блеснули.

– Верно, и это удивительно. Очень похоже на магию. Ничто из ничего не возникает, действие равно противодействию, а тут – присутствие одного окрыляет сотни, тысячи. Впрочем, об этом можно размышлять долго.

Инконню сказал со вздохом:

– Помогите хотя бы советом.

– Каким? – улыбнулся маг. – Как приготовить курицу?

– Нет, как победить колдунов.

Волшебник пригладил бороду, пожал плечами:

– Не знаю, дела Эверейна и Мэйбона меня не касаются.

– Возможно, вы скажете иначе, когда их интересы устремятся в эту часть Сноудона, – сказал рыцарь зло.

– Юноша, вы мало что знаете о колдунах, – сказал маг снисходительно.

Он обратил взгляд к заваленному столу, давая Инконню понять, что аудиенция окончена.

– Почему вы не любите рыцарей? – спросил юноша.

Подняв белые брови, чародей вгляделся в лицо собеседника и сказал с улыбкой:

– Скорее рыцарство, полукровка.

– Воспитанный человек не заостряет на этом внимание, – поморщился рыцарь.

Бертран хмыкнул, во взоре мелькнуло уважение.

– Признаю, – сказал с шутливым поклоном, – не прав.

– А чем же вам не угодило рыцарство? Может, претерпели страдания из-за плохих рыцарей? Но это не повод очернять всех скопом.

– Ах, юность, юность, – вздохнул волшебник. – Нет, плохие рыцари ни при чем, дело в организации и принципах, являющихся фарсом и фикцией.

Инконню задохнулся от ярости:

– Да как вы?..

Маг вяло повел ладонью, и рыцаря толкнула упругая волна воздуха.

– Имейте смелость выслушать, – сказал Бертран, посуровев. – Так вот, на мой взгляд, рыцарство не что иное, как игра взрослых, с четкими и многочисленными правилами. На поверку рыцарские идеалы – пшик, сладкая фантазия, порожденная тоскливой действительностью.

Инконню сузил глаза:

– Фантазия? Ну-ну.

Маг продолжил монотонно:

– По сути, идеология рыцарства – разбойничья. Рыцари поглощены накоплением богатств, дерутся за них жадно, остервенело. Если вам довелось бывать на турнирах, вы поймете, о чем я говорю.

Инконню вздрогнул, лицо его омрачилось.

– Каждый рыцарь-феодал плюет на свою страну, на общие интересы. Конечно, с приходом Артура многие делают вид, что судьба государства их беспокоит, но на поверку это не так. Временное затишье, сэр Инконню, временное. Гнилая сущность прорвется обязательно, и в каменных оплотах будут сидеть грабители, совершать рейды, воспеваемые продажными менестрелями.

– Что-нибудь еще добавите? – спросил Инконню сухо.

Бертран улыбнулся:

– О, вижу, вы пока обделены землей, потому спокойны. Впрочем, молодость, молодость. Еще мне очень претит, когда рыцари выражают презрение к простолюдинам: смешно, когда мускулистый дурак в железе ставит себя выше землепашца лишь потому, что тот не знает изысканных манер, не умеет убивать красиво. Мысль, что рыцарь живет за счет рабского труда, не приходит в его пустую голову.

– Насчет спеси не вам говорить, – возразил Инконню. – Волшебники весьма надменные люди, сомневаюсь, что вы сядете за стол с вилланом.

В глазах Бертрана мелькнуло смущение.

– Я стою выше по праву.

– По какому? – усмехнулся рыцарь.

– Господь отделил человека от животного разумом. Очевидно же, что ум – безусловный показатель силы и могущества.

– Жаль, что ум существует в хрупкой оболочке, чувствительной к воздействию металла в руках мускулистого дурака, – сказал Инконню язвительно. – Да будь у виллана свободное от труда время, думается, он смог бы обучиться письму и чтению, начаткам магии, разве нет? И Господь отвергает любую спесь и колдовство.

– Не Господь, а Церковь запрещает колдовать, – сказал чародей ехидно. – Не терпит конкурентов.

– Оставьте Церковь в покое. Лучше объясните, почему вы считаете фальшивыми принципы чести и прочие рыцарские добродетели.

– Ну-с, начнем с окружения, – вдохнул маг. – Не секрет, что человеку нужно есть хотя бы раз в день, иначе его ожидает скорая встреча с Господом или с Дьяволом, а со времени грехопадения требуется одеваться да много чего еще. Все упирается в производителей материальных благ: вилланов, ремесленников, торговцев. Рыцари их презирают. Бремя телесной оболочки подчиняет дух силе, феодал безнаказанно может лишить имущества любого неблагородного, а то и зарубить, никто слова не скажет.

– Неправда!

– Хорошо, убедили. Мягко попеняют, но никак не накажут, еще бы, жизнь простолюдина никак не равняется рыцарской.

Инконню отвел глаза.

– Не буду говорить, что куртуазное обращение с дамами заканчивается на кровати, – сказал Бертран едко, – и многие рыцарские добродетели не выдерживают хоть сколько-нибудь серьезных испытаний. Поговорим о главном притворстве – воинской чести.

Инконню сглотнул горький комок, каждое слово жалило его нестерпимым огнем, и он не желал соглашаться лишь из тупого упрямства, хотя встречавшиеся в пути рыцари являли собой ярчайшее подтверждение слов старика. Но все же рыцарство – благо.

– Малая ожесточенность войн приписывается благородному рыцарскому духу, – сказал маг, не скрывая иронии. – Мол, если бы дрались вилланы, то не успокоились бы до тех пор, пока не разорвали бы друг друга на куски. Но что в основе? Сэр Инконню, вы вряд ли опровергнете факт малочисленности сражающихся войск.

– И что из этого? – спросил юноша недоуменно, тревожно глянул в окно.

– Каждый воин дорог, потому сражения происходят очень редко, основной метод войны по рыцарским правилам – осада. Отметим исключительную крепость рыцарской брони, позволяющую рыцарю «презирать» страх.

Инконню мысленно согласился: крепкая броня по большей части позволяла рыцарю уцелеть в битве.

– К тому же доспехи стоят весьма дорого, потому рыцарь скорее богат, чем смел и храбр. А осознание, что все они принадлежат к единому воинскому братству, делает преднамеренное убийство нежелательным, – продолжил маг азартно, борода воинственно распушилась. – Зачастую рыцарь еще и владелец земли, богатый человек, потому цель схваток – взять в плен и получить за пленника выкуп. Разве нет?

Инконню кивнул.

– Многочисленные правила ведения рыцарского боя подтверждают притворство идеалов, будто нужны правила в действе, где убивают. К тому же оруженосцев и солдат благородное обхождение минует. Бедняги в плохой броне гибнут, при пленении с рыцаря берут выкуп, а им рубят головы: получить если не деньги, то удовольствие. И куда девается куртуазное обхождение с бедными?

И конечно, сами войны, сражения. Для чего они? Рыцари утверждают, что единственно достойное для них занятие – это совершать подвиги. Ведь кто такой бездействующий рыцарь? Просто вооруженный нахлебник, грабящий подданных, профукивающий плоды чужого тяжкого труда. Битвы – единственное рыцарское занятие, так как же им не превозносить воинские идеалы, манеру поведения? Рыцарям нужно ощущать правоту своих действий, а ложь и мифы дают осознание избранности и прочей лживой шелухи, позволяющей жить в сказке. Вспоминаются северные разбойники, жители скалистых фьордов и бесплодной земли, вынужденные искать пропитание грабежом и разбоем. Они тоже восхваляют подобный путь, презирая тех, кто живет мирно.